Напоследок она положила под подушку свой нож и гримуар и легла в постель. Ей совсем не хотелось спать, в голове роились тысячи мыслей, да и предшествующие события никак не способствовали расслаблению. Ланн молчал, пристроившись сбоку и собственнически возложив на нее руку. Спустя минут пять Летиция с удивлением поймала себя на том, что поток умственных образов становится неконтролируемым и бредовым и она начинает быстро соскальзывать в дрему. Кажется, Ланн испытывал то же самое: его дыхание стало замедленным и ровным. Он успокоился, поверил в то, что они уйдут вместе, позволил магии объять себя и утянуть в сон.
— Спокойной ночи, Ланн.
Она потянулась и поцеловала его в лоб. Ее немного мучила совесть.
— Я с тобой не прощаюсь, — буркнул он.
Заклинание подействовало безотказно. Мягким черным одеялом их накрыл сон: легкий, как облако, и в то же время такой цепкий, что нельзя было разлепить веки. Ульцескору казалось, что он проспал целую вечность, но между тем моментом, как он уснул и тем, когда открыл глаза, прошло всего лишь несколько секунд.
Очнулся Ланн совершенно бодрым. Вторая половина кровати была пуста. Осознание резануло его, как ножом. Он не стал шарить глазами по комнате, не стал выбегать в коридор и звать ее, потому что знал: нет смысла ее искать.
В открывшиеся врата Летиция вошла в одиночку.
Глава 29
(Ланн)
После ухода Летиции ульцескор занимался тем, что включал и выключал газовый светильник. Щелк! Комната озарилась светом. Щелк! Она погрузилась во мрак. В коридорах было пусто и тихо, как будто все сбежали в то место, где кончается тьма. Ланн знал, что такого места не существует. Щелк! Он уставился в балдахин над головой, снедаемый душевной болью. Губитель миров остался наедине со своей совестью, никто не будет его упрекать и не явится за расплатой. Король, воин, герой. Ланн горько усмехнулся. Щелк! Сколько лет прошло с тех пор, как он плакал? Плакал ли он когда-нибудь? Щелк! Летиция ушла в иной мир, к другому парню.
Он позабыл о лампе и в ярости забегал по комнате, стискивая кулаки. Перевернул расписную вазу, сердито пнул столбик кровати, смахнул со стола все, что на нем было. В поисках того, что еще можно разрушить, его взгляд наткнулся на осколок зеркала, с помощью которого Летиция вызвала Эри. Ланн взял этот осколок, крепко сжал в ладони, пока не полилась кровь. Серые глаза, смотревшие на него из зеркала, были темными и холодными. Он скалился своему отражению, злому человеку с сеткой серебристых шрамов на щеке, и его гнев понемногу иссякал.
Ланн погасил светильник и лег на кровать. В замке у него еще остались дела, но что-то держало его здесь, в этой комнате: скорее всего, подспудное желание охранять это место до возвращения Летиции. Ульцескор не хотел, чтобы она проснулась в пустой, холодной комнате. Однако он понимал: она может сюда и не вернуться. Не потому, что умрет, такой мысли он не допускал, просто эти путешествия между мирами вызывали у него мало доверия и он не представлял, где находятся входы и выходы в ту или иную реальность.
Он выглянул в окно и не увидел ни единого огня. Ланн почувствовал неясную тревогу, вполне уместную в подобной ситуации. Стекло было покрыто узором из инея, как будто температура снаружи упала ниже нуля, карниз облепил снег. Зима в этом году явилась непрошено и рано. Приняв решение, ульцескор накинул куртку и опоясался мечом. Ему нужно было поговорить с лордом.
Ланн вышел в темный, холодный коридор. Он обошел весь этаж, не встретив никого по пути, а ведь обычно в замке было полным-полно слуг. Его беспокойство только усилилось, когда в потайной каморке Логана он обнаружил страшный беспорядок, словно кто-то в спешке потрошил сундуки и забирал самое ценное. Лорд бежал от неизвестной опасности: на стенах и полу не было крови, в залах и коридорах не нашлось следов борьбы, на ступеньках не лежали трупы стражников. Ульцескор решил обойти комнаты в поисках подсказок относительно того, что могло здесь произойти.
В гостевой спальне, одну из которых он занимал сам, Ланн наткнулся на тело девушки. Она лежала лицом вниз. Он перевернул ее на спину, откинул со лба светлые кудряшки. Глаза, некогда голубые, стали серыми, стеклянными и пустыми, кожа была оттенка слоновой кости, из уголка рта стекала черная струйка, по груди тянулся продольный разрез. Ульцескор вспомнил, как говорил ей, что она может стать кем угодно, кем захочет. Теперь Дейдре Келлер, липнувшая к нему так, словно он был вымазан медом, была мертва. Ее ничего не ждало впереди, а над ее телом жестоко надругались.
Они потрошат людей. На время становятся ими.
В тот миг он понял все. Рефиайты, которых он лишил убежища, проникли в замок и использовали его обитателей как живые сосуды. Теперь они могли ходить среди людей, быть ими; ужинать за семейным столом, спать с их женами и качать их детей. Он разбил Грань, и чудовища разлетелись по миру, как саранча. Ланн снова взглянул в лицо Дейдре, лишенное всякого выражения. Ему было жаль ее. Кто ее убил? Или, может, ее кожа просто треснула, как расходится по шву туго натянутая ткань? Он немного приподнял тело, и земля мокрыми комьями полезла из раны, измазав ему руки и одежду.
Окно распахнулось настежь, ветер яростно рванул занавеску, впуская в комнату порцию зимнего холода. Ланн бережно опустил Дейдре на пол, закрыл ей глаза ладонью, встал на ноги. Наверное, на окне сломалась щеколда. Ему не понравилась мысль, что тело девушки заметет снегом, и он подошел к окну, чтобы затворить его, но остановился на полпути, мгновенно напрягшись.
Там кто-то стоял. Белая занавеска, словно саван, облекла высокую фигуру. Несмотря на то, что штора плотно прилегала к телу гостя, Ланн никак не мог понять, женщина это или мужчина. И все же в этом силуэте ему виделось что-то знакомое. Он сделал еще шаг, когда получил предупреждение:
— Не подходи. Я безобразна.
Он на мгновение онемел. Голос был чистым и звенел, как горный хрусталь. Высокая фигура вскинула руку, будто возведя между ними преграду. Движение было плавным, почти танцевальным. Она утратила свою красоту, но не грациозность.
— Сирша?
— Стой, где стоишь.
— Тебе нельзя здесь быть, — сказал он.
— Можно. Просто выслушай меня.
Сирша мерно раскачивалась, придерживаясь за подоконник. Ланн видел, что ей тяжело стоять, поэтому пододвинул к окну кресло. Серая сморщенная рука на мгновение высунулась из-за занавески и схватила кресло за спинку. Ульцескор деликатно отвернулся, пока девушка не уселась. Тем не менее, его фантазия сделала свое дело: он представил ее с дряблыми щеками и обвисшей грудью, как у тех рефиайтов за Гранью.
— Ты вошел в загробный мир и увидел, что окружен чудовищами: все потому, что был живым. И это не твоя вина. И не наша. Поверишь ли ты, что то место было раем? Мы были мертвыми королями, хотя никто из нас никогда не правил. На земле у нас была короткая жизнь, короче, чем у многих людей; жизнь тоскливая и полная страданий. Но там, в Рефиайме, мы имели все, что только могли иметь. Кроме счастья. Потому что никто не знает, что это на самом деле такое, из чего оно состоит, но практически все солидарны в одном: этого у них нет. — Из ее груди вырвался хриплый, тяжелый вздох. — Веришь ли ты, что счастье — это измеряемая величина и что количество его ограничено? И что можно присвоить его себе, у кого-то отобрав? Лишить кого-то жизни, занять чье-то место, украсть чью-то любовь.
— Вот о чем ты просишь? Чтобы я убил их? Навел порядок?
Сирша медленно кивнула. Много слов не понадобилось.
— Нельзя прожить две жизни, — сказала она. — Это неправильно.
Он горько усмехнулся.
— Меня выгнали из Гильдии. Я больше не ловец.
— Но ты король, Ланн. И уже давно — воитель.
— Я… — Он замялся. На него собирались возложить огромную ответственность, и Ланн, хоть и чувствовал себя виноватым, не хотел ее принимать. Он редко делал что-то сверх того, что подразумевал контракт. Мертвая девушка без гроша за душой желала стать его нанимателем и предлагала ему уговор безо всяких ограничений. Никаких заверений, никаких клятв. — Я даже не знаю, как отличить их от людей, не проткнув клинком.
