Зимой восемнадцатого года белопольский генерал Довбор-Мусницкий поднял мятеж. Его корпус легионеров, созданный еще Временным правительством, занял Могилевскую губернию. Последовали грабежи, насилия… Рабцевич вместе с Кириллом Орловским и Константином Русановым организовали партизанский отряд, чтобы бороться с белополяками. Бойцом отряда был и брат Александра Марковича — Михаил.
Оккупанты проведали, что в партизанском отряде, который встал на их пути, словно кость в горле, воюют два брата Рабцевича. Белополяки схватили их отца и бросили в бобруйскую тюрьму. Они требовали выдачи сыновей. Марк Евстафьевич мужественно перенес жестокие пытки. Но после тюремных застенков так и не поднялся…
— Товарищ Игорь, — сказал Змушко, — я уже говорил вам, что на конспирацию всегда обращаю особое внимание.
— Да, да, знаю. И все-таки…
С полянки послышалась песня. Рабцевич вышел из-за стола, открыл тяжелую бревенчатую дверь. В землянку потянуло дымком.
— Хо… картошку пекут! — радостно потирая руки, воскликнул Линке. — Сейчас полакомимся!
Вышли из землянки. Бойцы у костров приглашали:
— Товарищи, к нам идите!..
У Рабцевича, Линке, Змушко, на заботливо постланном возле ближнего костра лапнике, появились дымящиеся картошины.
— А что же петь перестали? — спросил Рабцевич. — Не годится так. — Он поискал глазами Храпова. — Запевай, Сергей, мы поможем, только вот с угощением разделаемся.
Храпов тихо запел. Голос у него был сочный, чистый. Пел он свободно, без напряжения, как поет только одаренный человек. Что там печеная картошка, все забыли про нее. Даже деревья, плотно обступившие полянку, казалось, замерли. Волшебно звучал в ночи голос. Тихо потрескивали сучья в костре, но эти звуки не мешали песне, вплетались в слова, придавая им особую романтичность.
Рано утром Змушко ушел вместе с группой Пикунова. Он решил начать штурм железнодорожных узлов с Осиповичей. Однако проникнуть туда оказалось нелегко. Сильно укрепили фашисты Осиповичи. Все подступы были закрыты. Змушко, Пикунов и его заместитель Шевчук решили хитростью взломать фашистский заслон. Стали искать надежных людей близ города. Установили связь с Константином Яковлевичем Берсеневым — учителем из деревни Корытное. Он, в свою очередь, — со своими знакомыми, живущими под Осиповичами, а после и в самом городе. Так постепенно, шаг за шагом, они пробирались к намеченной цели. Несколько дней ушло на поиски, и наконец вышли на электромонтера железнодорожной электроподстанции Федора Андреевича Крыловича.
Первый разговор с Крыловичем (как, впрочем, и вся последующая работа с этим энергичным человеком) был не из легких. Узнав, кто перед ним, Крылович тут же попросился в отряд. Дело обычное: все, с кем приходилось говорить, просили о том же.
Комсомольцу Крыловичу было двадцать шесть лет. Еще в начале войны он попытался уйти на фронт, но его, как железнодорожника, у которого была бронь, не взяли. Потом пришли фашисты. Они принудили его вернуться на подстанцию. Тогда Крылович сколотил подпольную группу. Комсомольцы добыли приемник, стали слушать Москву, распространять листовки, по возможности портить оборудование. Однако этого Крыловичу было мало. Он мечтал громить фашистов с оружием в руках. И вот он встретился с чекистами…
Змушко было нелегко убедить Крыловича, что гораздо больше пользы он принесет отряду, работая на подстанции.
С тех пор Центр стал регулярно получать сообщения о движении фашистских составов через Осиповичи.
Впоследствии связь с Крыловичем предложили осуществлять Шевчуку. Непростым делом оказалась работа с ним. Горячий, эмоциональный по натуре, Крылович при каждой встрече требовал одно — взрывчатку. Пойти на это Шевчук и Рабцевич не могли. В отряде не было малогабаритных магнитных мин со взрывателями замедленного действия, обычное же минное устройство, которое использовали при подрыве железнодорожных путей, трудно было не только незаметно заложить, но и взорвать в нужный момент.
На последнюю встречу Крылович пришел особенно возбужденный.
— Принесли взрывчатку? — едва увидев Шевчука, спросил он.
Вместо ответа Шевчук протянул кисет. Сам он не курил, но, когда выходил на связь, прихватывал на всякий случай табак.
— Вы не уклоняйтесь, а скажите прямо, — отстранив руку, сказал Крылович, — когда я смогу уничтожать фашистов? Стар и млад воюют, а я?!
— Да ты, горячая голова, не кипятись, — урезонивал Шевчук. — Обещаю принести мины в следующий раз. Товарищ Игорь на последнем совещании командиров групп, их заместителей говорил, что Москва вот-вот пришлет специальные мины, предназначенные для диверсий.
— Надоело ждать! — не в силах сдержаться, выкрикнул Крылович. — Не принесете мины, сам добуду взрывчатку, кстати, мне обещали надежные люди.
Эти слова не на шутку встревожили Шевчука: самостоятельный поиск и добыча взрывчатки могли привести к провалу Крыловича, других подпольщиков. Надо было остановить Федора. Шевчук вынул газету «Правда», протянул ему.
То, что случилось в следующую минуту, превзошло все ожидания. Крылович схватил газету, на лице появились удивление, радость, восторг. Он торопливо развернул ее, пробежал первую полосу, затем перелистал. Не выпуская газету из рук, жадно закурил и улыбнулся.
— «Правда»! — Глянул на число газеты, почесал затылок. — Да она совсем свежая! Вот здорово! — И с упреком уставился на Шевчука. — Да что ж вы сразу-то мне ее не показали, разве ж так можно?
Шевчук хотел ответить, но Крылович уже на него не смотрел, разглядывал первую полосу.
— Портрет Сталина. — Он вновь улыбнулся. — Как живой! А тут Указ о присвоении звания Героя Советского Союза гвардии лейтенанту Красной Армии… — Стал читать. Его большие карие глаза влажно заблестели. — Вот спасибо! Оставьте мне эту газету, покажу товарищам…
— Конечно же дам, я ведь ее вам принес. И даже не одну. Вот, здесь за целую неделю… — улыбнулся Шевчук.
Но это было в прошлый раз, и Шевчук просто не знал, как и с чем пойдет на следующую встречу. Своими сомнениями он поделился с Рабцевичем. Однако волнения оказались напрасными — Москва слово сдержала.
Магнитные мины передали Крыловичу и от Шевчука, и от Павла Воложина. И наступили для него мучительные дни: без мин тяжело, а с минами еще тяжелее. Станция почти всегда была забита эшелонами, но Крыловича сдерживал приказ Рабцевича: мины ставить только на транзитные поезда. Летели дни, а с транзитными получалась прямо игра — стоило Крыловичу уйти с путей, как там появлялся нужный состав. Сразу же вернуться он не мог — это вызвало бы у охраны подозрение. Дожидаться на путях нового состава — еще опаснее. И он терзался от мыслей, что в отряде его бездействие могут истолковать по-своему: прежде настойчиво требовал взрывчатку, а когда дали — тянет.
