— Будет допрос? — спросил Калчев.
— А вы что думали? — взглянул на него Симанский.— На прием вас не пригласят.
— Все же... нас можно было бы и не подозревать,— пожал плечами Калчев, которого оскорбляло подозрение.
Симанский засмеялся.
Васильев вообще не реагировал на это сообщение. Он продолжал размышлять, припоминал свои последние встречи и разговоры с красивой медсестрой, анализировал слова и мысли и не находил никаких признаков ее неискренности.
Когда доктора Горанова вызвали на допрос, Симанский подошел к Васильеву и сказал:
— Помните, дорогой друг, я вам говорил, что враг подкапывается под жизнь профессора. Выходит, это была не пустая фантазия, и в моей голове есть кое-какой умишко...
Васильев окинул его острым взглядом и ответил:
— Да, вы очень умны!
— Не вижу причины для иронии,— смутился Симанский.
— Я тоже не вижу причины, зачем вы напоминаете, как вы умны и какая богатая у вас фантазия. Зато у вас неважная память,— заметил он, намекая на то, Что Симанский скрыл свое знакомство с Антоновой.
— Артериосклероз в вашем возрасте — редкое явление!— добавил доктор Калчев, невольно оказавшийся свидетелем их разговора.
Васильев усмехнулся и замолчал.
Через три—четыре минуты вернулся Горанов, и, трепеща от волнения и страха, на допрос пошел Калчев.
Горанов сердито сопел и ходил по комнате, не находя себе места.
— О чем вас спрашивали? — небрежно поинтересовался Симанский и, вынув из кармана маленький ножичек, начал чистить ногти.
— Ни о чем особенном,— ответил старый врач. Видимо, он был не намерен ни о чем рассказывать.
— Понимаю,— многозначительно улыбнулся Симанский.— Но не понимаю, почему вас не отвели в другую комнату и вообще почему нас держат здесь вместе. Это не в нашей практике ведения следствий!
— Выходит, вы хорошо знакомы со следственной практикой,— сухо заметил Горанов.
— Да, слыхал кое-что. Да ведь это не тайна...— сказал Симанский.
Вновь наступило молчание. Горанов продолжал шагать по комнате.
— Как здесь душно! — произнес Симанский и открыл окно. Он облокотился на подоконник и, глядя в окно, продолжал забавляться ножичком.
Через две минуты вернулся Калчев, и вместе с Чубровым на допрос пошел Симанский.
— Неприятная история, невольно чувствуешь себя преступником! — охрипшим от волнения голосом тихо произнес бледный как мел Калчев.— И главное — исчезло самое необходимое и как раз перед операцией! А что если бы мы уже вскрыли череп?
— Закрыли бы его и ждали,— сказал Горанов.
— Шутки в сторону! Честное слово, ничего особенного мне не сказали и почти не спрашивали, но я чувствую себя соучастником кражи.
Васильев продолжал молчать, и Калчев вопросительно взглянул на него.
— Ты, коллега, не беспокойся! Они приятные люди.
— Кто они? — как бы очнувшись ото сна, спросил Васильев.
— Следователи.
— А...
Стало прохладно, и Калчев решил закрыть окно. Закрывая его, он воскликнул:
— Посмотрите-ка! Наш ассистентик притворяется спокойным, а сам от страха забыл на подоконнике свой нож!
Он взял нож в руки и начал рассматривать его.
— Чудесный ножик. Посеребренный. У меня всегда была слабость к хорошим ножам, я даже коллекционирую их.
Вскоре вернулся Симанский и еще в дверях, засмеявшись, сказал:
— Здорово прощупывают! Вот увидите, обязательно найдут цезий! Тот, полный, с бритой головой, очень интересный человек. Сразу видно, что на этом деле собаку съел. Расспрашивал меня о разных мелочах, но видно, что понимает... Интеллигентный человек.
— И все же интересно, куда же делся этот чертов цезий? — спросил Горанов, когда Васильев выходил из комнаты.
— Одно бесспорно,— ответил ему Симанский: — человек, который взял его, сделал это с недобрым намерением. Здесь видна рука того, кто заинтересован в смерти профессора. Только так можно объяснить кражу!
— Вы забыли свой нож, — сказал Калчев, протягивая его Симанскому.
— Благодарю вас, тут обо всем забудешь. Этот нож — подарок профессора, и мне было бы очень жаль потерять его.— Симанский раскрыл нож, показал своим собеседникам все его лезвия, сложил и снова убрал в карман.
— Все это выглядело бы очень интересно и даже забавно, если бы не опасное состояние профессора,— вернулся к прежней мысли Калчев.
— Какая там забава, доктор? Это ужас! — резко возразил Симанский.— Идиот, который взял цезий, заслуживает виселицы.
— А что если цезий распался так, сам по себе? Например, ускорился радиоактивный распад, и металл исчез, прежде чем его успели взять? — снова задал вопрос Калчев, всегда с недоверием относившийся к химико-физическим законам.
— Таких фокусов в атомной физике не бывает,— рассмеялся Симанский и затем спросил: — А почему не видно сестры? Где она?
— Она в комнате дежурных. Вероятно, ее уже допросили,— ответил Калчев.
— Они очень быстро задавали вопросы,— заметил Симанский и, встав перед открытым окном спиной к остальным, вынул зажигалку, взял в рот сигарету и закурил ее.— Хоть бы скорее нашли цезий! — сказал он и повернулся лицом к доктору Калчеву.
7
Когда Васильев вышел из комнаты, Аврониев обратился к Балтову:
— Да, дорогой, вор не такой глупец, чтобы войти сюда с цезием в кармане. Он предугадал наши намерения и благополучно избавился от цезия.
— Но я же везде искал,— возразил Балтов.
— А в процедурной, где все задержанные?
— Я был около двери. Если цезий внутри, аппарат уловил бы его. Этот цезий достаточно радиоактивен... Если только вор не спрятал цезий в плотную металлическую или толстую свинцовую обертку или не оставил где-нибудь вне здания. Но это только временно спасет его, так как и металлическая обертка станет радиоактивной...
— Гм... Да... Обыск — самое легкое дело,— сказал Аврониев.— А ты искал под окнами, во дворе?
— Конечно.
Аврониев поднялся со стула, погасил дымящуюся сигарету и тихо, как бы самому себе, сказал:
— Тогда мы его схватим.Чудес не бывает...
В этот момент где-то совсем близко раздался треск мотора. Удаляясь, он постепенно смолк. Аврониев мгновенно выбежал из комнаты, оставив своих помощников в недоумении.
— Чубров! — закричал он,— Сейчас же проверь, что это за машина! И пусть зайдет доктор Попов!
Он вернулся в комнату и неожиданно спросил Балтова:
— Значит, если вор спрятал проволочки в металлический предмет, их труднее обнаружить твоим аппаратом?
