меня тысячу сведений, я отдавал ему их скорее, чтобы освободиться от них, нежели просветить этого бухарского Ротшильда. А как он замучил меня игрой в кости. А этот отвратительный запах анаши из кальяна… И все же муфтий — хороший человек. Если бы не он, не знал бы я семейного счастья… Благодарение аллаху, у меня теперь есть Юлдуз, сын, семья.
Но жизнь властно и тревожно постучалась в калитку. Прибежал Шамси, сын сандуксоза Ибрагима.
Шамси мчался всю дорогу, все семь верст от Кафар-муры, устал, взмок.
— На станции железной дороги кого-то ищут. Станция полна городовых.
Оказывается, почтенный Ибрагим-сандуксоз вместе с сыном Шамси поехал рано утром к господину жандарму-ротмистру на вокзал — повезли ему только что сделанный сундук, большой, на целый халат в длину, обшитый красно-желтой и темно-фиолетовой с бордюрчиками медью, с двумя звонками в замочке.
Господин ротмистр, который по положению выходит к каждому поезду, встречает и провожает для порядка, давно уже заказал для петербургской сестры сундук — такого и самому легендарному Абдуллахану не срабатывали, — и сегодня отвез Ибрагим-сандуксоз с сыном на арбе соседа по хаджиахрарской махалле.
Милостью божьей сундук пришелся господину жандарму по душе, и господин ротмистр собственноручно дал сандуксозу деньги… а мог бы и не давать. Что спросишь с такого человека? Служащего? Самого главного…
— Отец сказал… арба не годится. На базаре городовые сидят. В садике на станции сидят. Всюду они. Ищут. Ехать в поезде нельзя. Сразу же схватят.
— Соображение веское, — в раздумье проговорил доктор. — Что же вы скажете, Геолог?
Слова доктора звучат настороженно. Он стоит в дверях своего кабинета, упираясь рукой в притолоку, и смотрит вопросительно на сидящих в столовой за столом в светлом круге от лампы. Доктор лишь сегодня приехал из Галиции в срочную командировку в Туркестан, и ему разрешено навестить на пять дней семью. Он устал, и никто не решался его разбудить, хоть гости все пришли его навестить.
— Кто-то, видимо, заметил меня, и признал, — говорит после горячих объятий Георгий Иванович. — Признал! Плохо. Дело табак.
Придется срочно поговорить с товарищем Бровко.
Предложение доктора наиболее правильное. Машинист депо пассажирской станции Самарканд Среднеазиатской железной дороги Бровко — человек надежный.
— Отлично! — восклицает Ольга Алексеевна. Но на глазах у нее слезы. Она уже предвидит, что уставшему, измотанному Ивану Петровичу предстоит поездка на вокзал. А это без малого семь верст и, значит, полночи без сна.
Никто больше не успел рта раскрыть, а доктор вернулся в столовую в своем военном кителе защитного цвета, с зелеными погонами военного времени.
— А ну-ка, сынки, марш за извозчиком. Со мной поедет один Шамси. Вы, Георгий Иванович, не уходите. Располагайтесь у меня в кабинете на кожаном диване. На улицу носа не высовывайте, вернусь, решим, что делать дальше.
Змея по своей природе такая, какая есть, даже если вылезла из своей шкуры.
Джолдас Мамад
Следующим вечером в вокзальном ресторане к столику доктора подсел сам господин жандармский ротмистр.
— Господин полковник направляется в действующую армию или — прошу прощения — наоборот?
— Ни то, ни другое.
Доктор остался очень доволен. Походные зеленые с двумя чистыми пробоями погоны произвели нужное впечатление.
Война далеко, но все, что имело отношение к действующей армии, стоит на первом месте.
Господин жандарм благоговел, растворялся перед полковничьими погонами и, казалось, все порывался встать «смирно». Он, даже сидя, щелкал каблуками под столом и звенел шпорами. Доктору ничего не стоило выяснить все, что он хотел.
«Да, ваше высокоблагородие, господин полковник, в городе объявился опасный революционер, каторжник. Шифровка из Питера: задержать… Ищем. Задержим, Дан приказ применить в случае чего оружие… Знаем в лицо. Знаем — хочет укатить на «скором». Не укатит. Он к подножке вагона, а мы сцапаем. В Красноводск, не иначе, собрался мерзавец… От нас не уйдет.
— А если не поедет? Если его спугнули?
— Поедет. Тоже хитрец. Человек один его знает. В Юнучка-Арыке ему и арбу приготовили. К арбе выйдет. В арбу посадят и миленького отвезут прямо на вокзал, к нам-с. Крышка господину хорошему.
— А если не выйдет?
— Нельзя-с. Знает, что в городе за ним слежка. Каждый шаг.
— А кто вам сказал про арбу?
— Да есть у нас… один. Вам не интересно, господин полковник.
Полковничьи полевые погоны начальника госпиталя Ивана Петровича отлично выполнили свое назначение.
Господин жандарм выложил во всех подробностях принимаемые меры по задержанию опасного преступника. Он догадался к приходу «скорого» выставить полицейские посты на всем протяжении вокзального шоссе на тот случай, если опасный преступник вздумает садиться на извозчиков по дороге.
Было от чего расстроиться. Несмотря на то, что господин жандарм «прилип» и ежеминутно подсаживается за столик, доктор успел отослать с подходившим к нему дежурным по станции записку домой:
«Скорый опаздывает на десять часов. Алаяр вас отвезет кружным путем. В депо ждет Бровко. Не теряйте на минуты».
Шум делался все громче. Расплывшиеся лица людей за столиками едва просматривались в табачном терпком дыму.
По военному положению в зале 1-го класса разрешено находиться не только офицерам, как в мирное время, но и рядовым. Откозырнув дежурному: «Разрешите, господин поручик?» — солдат располагался за столиком или у стенки на вещевом мешке и принимался дымить махрой.
Двери непрерывно распахивались. Народ валил валом. Пахло спиртом, самаркандским пивом и вокзалом.
Все не говорили, а кричали.
Сквозь толпу стоящих и сидящих протолкнулся темноликий, круглоскулый парень и загудел в ухо доктору:
— Геолог здесь! У подъезда… Выручайте, Иван Петрович!
— Не может быть! Ну, Федя, поразительно! — Доктор поднялся, не веря своим ушам: — Я же, мы… Записку только что… Ты что-то путаешь, Федя.
— Да нет. Скорее! Отец побежал уже в депо. Геолог с почтой ехал.
— С почтой?
В скачке взмылил ты бока своего коня.
Абен Габуз
Центр города Самарканда украшали два довольно-таки внушительных здания — «Грандотель» и «Регина». Судя по рекламе, это были первоклассные гостиницы с комфортабельными номерами, с ваннами и… даже электрическим освещением.
Но приезжие жильцы очень сетовали на шум по утрам и вечерам. Оказывается, между «отелями» по гулкой мостовой по утрам и вечерам с грохотом и треском прорывалась громадная неуклюжая повозка — нечто вроде ковчега на колесах: деревянный тарантас с высокими, добротно, но грубо сколоченными из вершковых досок бортами кузова, в котором высилась целая хеопсова пирамида обшитых грубой, суровой тканью посылок — пестрых от блямб красного сургуча.
Прохожие восклицали почему-то всегда с энтузиазмом:
— Почта! Значит, красноводский почтовый идет по расписанию!
А самаркандские старушки удовлетворенно вздыхали: значит,
