* * *
Нога Ильи довольно скоро поджила, и он плавно включился в повседневную жизнь общины. Весь день, нет, не день конечно, местные сутки тянулись просто бесконечно, а отрезок бодрствования все без исключения и отговорок выходили на работы. Обычно по двое. Только к морю, за выносимым на прибрежные откосы топляком ходили по трое. Самым распространённым занятием колонистов была распашка очередного огородного участка, или сбор урожая на ранее засаженной площадке. Пахали попросту, с помощью кирки. Один впрягался в некое подобие упряжи, другой же направлял борозду и регулировал, с помощью своеобразной лыжи глубину вспашки. Для посадки было отобрано всего четыре растения. Два из них напоминали по виду кочанный салат и мелкий репчатый лук. Ещё одно вырастало в виде клубня, дававшего на глубине примерно в десять сантиметров длинные мясистые росточки. Они особенно хороши были тем, что быстро набирали массу съедобной мякоти и могли долго храниться в сушёном виде. Четвёртое «культурное» растение отдалённо напоминало низкий колючий репейник. Съедобны были только его стебли, а колючие шарики на них шли исключительно на посадку. Водяные же шишечки росли, как им и положено вдоль мелких ручейков, протяжённого солёного озера, делящего остров на две практически изолированные территории. Вероятно, сами растения как-то фильтровали непригодную для питья воду, делая её относительно безопасной. Но и то, для выдавливания собирали исключительно верхние шишкообразные побеги. Длительный опыт показал, что они дают наиболее безопасную воду, хотя и очень невкусную.
Питались колонисты всего два раз за условный «день». «Утром», перед выходом на работу и «вечером» перед сном. Трапеза всегда устраивалась общая, поскольку питаться в одиночку не имел права никто. И ещё одно. Во время еды все по очереди рассказывали обо всём, что подмечали за день. Рассказывали с мельчайшими подробностями, будто смакуя каждую незначительную мелочь. Хромов вскоре понял, что этот обряд отчасти компенсировал недостаток настоящих новостей таких, какие поступали к каждому из них от земного мира. Единственное, о чём ни разу не поднимался разговор на обеденной поляне, так это о том, как они сюда попали. Об этом, казалось бы, основополагающем для их дальнейшей судьбы событии, никто даже и не заикался. Но постепенно Илья догадался, почему так происходило. Конечно, исчезнув из лагеря, все они в определённой мере обрели желанную свободу. Но что это была за свобода? Разве была она так уж радикально лучше той жуткой неволи?
– Наверное, – решил Илья, – воспоминания о былом были столь мучительны, что было просто решено или, возможно, попросту запрещено вспоминать что-либо о том самом страшном в их жизни моменте.
Желая убедиться в своей догадке, он как-то напросился в поход с «Комиссаром», когда тот подбирал себе напарника для вылазки на местность, которую все называли между собой «дальний холм». На этом холме росли самые удобные для плетения матов и циновок длинные узкие листья. Шли они долго и молча, но Хромов чувствовал, что Комиссар, так же как и он мучается от вопросов, которые он не мог задать при всех. Они поднялись на холм и, используя нож майора, нарезали по толстой пачке упругих двухметровых листьев. Связали их в четыре укладки и особым образом привесили их на спинах друг друга.
– Словно ломовые битюги тянем, – сдержанно улыбнулся обычно насупленный «Комиссар». Мой отец держал лошадей для извоза, – на спуске искоса взглянул он на тяжело дышащего майора. А как там сейчас? Они ещё водятся на Руси-то?
– А то? – в тон ему отвечал тот. Правда, сейчас их больше для забав используют, чем для работы, но разводят, конечно.
– Для каких же забав-то?
– Для катания верхом, скачек всяческих. В деревнях-то их почти и не осталось. Но кое-где в городах кони есть ещё.
– Да на чём же вы там землю пашете, при таком раскладе?
– На тракторах, разумеется, – рассеянно отвечал Илья, страдающий от непосильно тяжёлой поклажи.
– А ты, я вижу, упорный, – внезапно переменил тему разговора «Комиссар». Тяжело тебе, а тянешь, не гнёшься. Как коммунист настоящий, как большевик.
– Спасибо за комплимент, – прохрипел Хромов, – но я бы не прочь и отдохнуть чуток.
Они уселись каждый на свою связку и естественным образом продолжили беседу.
– Ты вот сказал недавно, что Советский Союз распался. Как же это случилось, и почему? – не поворачивая головы спросил его «Комиссар»?
– Почему? Илья неопределённо пожал плечами. Право не знаю. Просто тоска какая-то на весь народ напала. Так всем надоели эти бесконечные собрания, партячейки да и ложь коммунистическая на каждом шагу по делу и без дела. Сначала собственно рухнула сама партия. Долго гнила, а рухнула моментально, просто в одночасье. Одна часть коммунистов примитивно ограбила страну и на развалинах её промышленности организовала доморощенный капитализм. Другая же часть, особенно те, кто всерьёз верил в победу коммунизма на всей Земле, просто плюнула на всю эту галиматью, и побросала бесполезные партбилеты наземь. Страна распалась уже после этого развала в душах. Как та бочка, с которой сбили бандажи. Ладно, взмахнул он рукой, – потащили, что ли дальше?
На этот раз «Комиссар» взял на себя три связки и только одну оставил Хромову.
– Тебе ещё, должно быть, тяжеловато, – добродушно буркнул он.
– Да нет, я уже ничего, – воспротивился было майор, но его спутник только усмехнулся.
– Набирайся сил. Кстати, учти паря, что занесло тебя сюда не в такое плохое время.
– Чем же оно неплохое?
– О-о, когда солнце стоит на максимальном подъёме, то здесь становится совсем худо.
– И что же всё-таки происходит?
– Поначалу возрастает тяжесть. Ноги еле-еле идут, головы болят невозможно как. Теперь-то мы знаем про такое дело, готовимся к нему заранее. Но беда эта вовсе не в дополнительной обузе. Самое дрянное заключается в том, что на соседних островках начинают гореть вулканы. И чем дальше, тем больше от них дыма и пепла. Вонь вокруг стоит просто невыносимая. Прямо сера живая в воздухе висит, сплошная сера удушливая. Но одно хорошо – недолго весь этот ужас длится. Как солнышко чуть вниз сойдёт, так сразу меняется ветер и хоть дышать можно спокойнее…
В ту «ночь» Илье совершенно не спалось. Потревоженный рассказом Комиссара, он тревожно метался на своём ложе и неприятный жар то и дело прокатывался с головы до ног. Он через силу закрывал глаза и переворачивался на другой бок, но сон не шёл. Измучавшись окончательно, он поднялся со своего ложа и вышел на площадку перед пещерой. Покрытый россыпью неопрятных пятен, багровый солнечный диск возвышался точно над «дальним холмом». Илья уселся недалеко от входа, привалился спиной к прогретому камню и прикрыл веки. Теперь, глядя сквозь ресницы на окружающий его мир, он неожиданно понял, что тот приобрёл совершенно иной вид. Мрачно-красные краски, расплывчатые нерезкие полутени… Запах серы, – услужливо подсказала память, – удивительные звери, напоминающие своим видом помесь козла с крокодилом…
– Чёрт подери! – вскочил он со своего места, поражённый догадкой, – так это же вылитые черти получаются! И выходит, что всё это мрачное место не что иное, как старозаветный ад! Значит, каким-то образом жители старушки Земли знали о существовании этого мира. Кто-то видел его воочию и смог передать свои жуткие впечатления другим. Ведь, как оказалось, именно здесь существуют и девять кругов ада, за которые вполне могли сойти девять соседних островов. Именно на них в определённые периоды горит в земле огонь и сжигающая всё на своём пути, лава разносит вокруг себя запах сгоревшей серы. Здесь водятся рогатые черти на раздвоенных копытах и текут смертельные воды. И эта багровая мгла с незаходящим и мрачным светилом. Ух, ты, мать честная! Что делается-то! Слишком много совпадений, что все эти подробности могли быть придуманы. Так быть не может! Но если следовать самой примитивной логике, то получается, что это гиблое место было известно человечеству с довольно дальних времён. А раз так, то стало быть…
