– О'кей! – Я с азартом включился в работу. Поначалу ложки было жалко, но создавать что-то новое оказалось таким необычайно увлекательным занятием, что сострадание быстро улетучилось.
Бывший энтомолог придвинул поближе самую большую форму, откинул фиксатор, раскрыл пулелейку, внимательно посмотрел в нее и зачем-то подул.
– Нормалек? – спросил я.
– Нормуль, а что ей сделается? Сейчас совершим первую заливку, прогреем форму. – Вадик свел половинки пулелейки и зажал фиксатором. – Найди за буфетом садовый совочек и сложи на него все куски, что ты настриг.
Действительно, возле плинтуса приютился узкий совок с пятнами ржавчины. Я обтер с него паутину и положил на краю стола, чтобы Вадику было удобно дотянуться.
– Готов? – спросил он. – Тогда отходи подальше. Желательно к дверям, чтобы выскочить. Если я на пол пролью, загоримся. Там в ванной ведро есть, бегом за водой, будем тушить.
Судя по затертым подпалинам, бороться с огнем на кухне Вадику было не впервой.
Вадик выключил муфельную печь, распахнул дверцу, щипцами вытянул из пышущего жаром нутра тигель и, удерживая его на весу, наклонил над жерлом пулелейки. Блестящая струя живого металла скользнула в щель, и пулелейка зарычала, завибрировала на толстенном асбестовом листе.
– Так ее, милую! – Вадик отставил тигель, подхватил стальной крюк и выгреб хлопья шлака – отожженных окислов полежавшего в земле хабора. Гольдберг засыпал содержимое совка в тигель, поставил его в печь и закрыл дверцу. – Готово! Иди, Илья, открой окно.
Муфель снова загудел, нагревая свежую порцию металла. На кухне было душно, как в бане. Я раздернул гремящие рамы и подошел к столу.
– Подождем, пока затвердеет, а форма нагреется, – распорядился Вадик. – Никогда еще с серебром не работал. Оно должно дольше остывать.
– Как же ты свинец плавил?
– В консервной банке на газовой плите, – бесхитростно отозвался Гольдберг. – Оболочки с телефонного кабеля нарежешь и туда! Или грузил в рыболовном магазине купишь…
– И ты этим стрелял?
– А почему нет? Нормально летит, если отливка ровная. Ствол, правда, освинцовывается, пули-то без медной рубашки, но это не смертельно. А что делать, если у нас нормальных патронов не купить? Да и плевать, не так часто я стреляю, чтобы стволы в хлам уделать. Ладно, давай смотреть, что там у нас с серебром получилось. Ты не пугайся, первая отливка точно вся в раковинах, но мы ее для прогрева делали.
Вадик откинул фиксатор и с заметным усилием раздвинул половинки формы. Стальным крюком отделил то, во что переплавились мои находки. Тяжелый слиток упал на стол. С длинной полосы серебра на толстых черешках свисали маленькие блестящие снарядики. Это были пули для «Смит-и-Вессона».
Мокрая кошка выглядела как сдохший кролик. Она прыснула у меня из-под ног по прямой, как бегают кошки, выдавая мое местонахождение. Впрочем, сейчас было выгодно, чтобы преследователь не терял меня из виду и продолжал погоню.
Я перебежал ярко освещенный Светлановский проспект и нырнул в темень Сосновского лесопарка. Оглянулся. Нелепая фигура в куртке с накинутым капюшоном пересекла проезжую часть и, припадая на обе ноги, устремилась за мной.
«Уньрки не устает, не спит, но много ест и поэтому всегда кажется голодным, – всплыли в голове слова Кутха. – Шаман-милк отыскал его в Нижнем мире и вернул в мертвое тело. Теперь уньрки нужны сладкое мясо и теплая кровь. Нутряной жир и кожу любит он, чтобы залечивать раны и жить».
Странный гость с Камчатки многое поведал нам перед охотой, но самое неприятное было то, что цыганское проклятие осталось. Его невозможно было снять, его можно было только на кого-то переложить. В тот вечер на даче Гольдберга не нашлось подходящей жертвы, и теперь я обреченно бежал, слыша за спиной тяжелый топот упыря.
На полном ходу я влетел в лужу. Нога поехала, и я плюхнулся в воду. Уньрки догонял. Я перевернулся на четвереньки, между пальцев выдавливалась холодная грязь. Зачерпнул пригоршню и бросил в лицо набежавшей твари. С низкого старта, как спринтер, сквозанул дальше по дороге. Однако вскоре темп сильно упал. Заткнутый за ремень брюк «Удар» тяжело колыхался и отчаянно мешал. Я в очередной раз порадовался, что не взял второй пистолет, без него и так приходилось несладко. Бегуном на длинные дистанции я был некудышным и быстро выдохся. Местность оказалась неподходящая для ночных кроссов, я постоянно обо что-то спотыкался. Неровности грунтовой дороги едва не доконали меня, когда земля под ногой вдруг исчезла и я топнул по залитой водой ямке. Вдобавок развязался шнурок на новеньких, купленных специально для решающего забега кроссовках и теперь хлестал по земле.
Сбив ноги, я перешел на шаг и, загнанно дыша, оглянулся. Открытие привело в ужас – хромой уньрки меня почти нагнал! Я метнулся вперед. К счастью, дорога пошла под уклон и позволила разогнаться. Я проскочил перекресток аллей и устремился в лесную часть парка по разъезженной тракторами тропе между канав. Снова начались лужи. Я постарался держаться середины, чтобы не попадать в колею, но все равно изредка промахивался. На бегу я оглядывался, но в густолесье сделалось совсем темно, и было не определить, то ли преследователь отстал, то ли догоняет и вот-вот схватит. В ушах давно уже звучало только собственное запаленное дыхание и суматошно колотящееся сердце. На всякий случай я поднажал и, как показалось, оторвался.
Дренажная труба, проходящая поперек дороги, предательски выросла из земли. Я пнул ее кроссовкой и клюнул носом. Где-то метр я проскользил на брюхе, крепко приложившись грудью и в кровь разодрав ладони о гравий. Удар выбил из легких весь воздух.
«Отбегался!» – понял я и рванул из-под ремня револьвер. Перевернулся на спину. Выстрелил прямо перед собой в ту сторону, откуда должен был появиться людоед.
Длинный сноп огня вылетел из кургузого ствола. Отдача едва не вырвала чудовищную пушку из руки. У-94С бил как гаубица, я уже отвык от такого оружия.
Ослепленный и оглушенный, я ждал реакции Лепяго, а ее не было. Только затаив дыхание, я различил вдали знакомый неровный топот. Значит, удалось оторваться на приличное расстояние, и это спасло мне жизнь!
Я вскочил и побежал по аллее, не рискуя более стрелять, чтобы раньше времени не зацепить уньрки. В любом случае выстрел сделал свое дело. Он был услышан, ребята устремились на выручку.
Если только под воздействием цыганской подляны фортуна не отвернулась от меня.
Дорогу пересекала центральная аллея, и мне было нужно дальше в лес. Вниз, к болотам, куда редко забредают люди, где канавы и топь и тоскливые тощие сосенки, гниющие на корню в стоялой ржавой воде. В этой глухомани мы и хотели прикончить упыря, но теперь у меня было все больше шансов до нее не добраться.
