Второе лицо послѣ надзирателя былъ кондукторъ; его дѣятельность простиралась, какъ и надзирательская, тоже на цѣлый округъ въ 250 миль. Онъ сидѣлъ съ кучеромъ и, когда являлась необходимость, проѣзжалъ это огромное пространство безъ отдыха и безъ сна, день и ночь, позволяя себѣ изрѣдка вздремнуть на крышѣ кареты. Каково! Я уже говорилъ раньше, что его обязанность была заботиться о почтѣ, о всѣхъ непредвидѣнныхъ случайностяхъ, о пассажирахъ и объ экипажѣ, пока онъ все это не передавалъ подъ росписку слѣдующему кондуктору. Въ виду этого кондукторъ долженъ быть человѣкомъ не глупымъ, рѣшительнымъ и весьма исполнительнымъ. Это были большею частію люди смирные, пріятные, относящіеся внимательно къ своему долгу и вполнѣ джентльмэны. Не было особенной надобности окружному надзирателю быть джентльмэномъ, между ними были и простые. Но онъ всегда обязанъ быть грознымъ начальникомъ въ своей административной дѣятельности и обладать большою смѣлостью и рѣшимостью, иначе управленіе этими необузданными подчиненными было бы въ тягость. Всѣхъ кондукторовъ было около 16-ти или 18-ти, такъ какъ со всѣхъ пунктовъ должна была ежедневно отправляться почта, а съ каждою почтою долженъ былъ ѣхать кондукторъ.
Слѣдующее значительное лицо за кондукторомъ былъ, моя утѣха и отрада, кучеръ, я говорю въ настоящемъ смыслѣ значительное лицо, а не въ кажущемся, потому что намъ извѣстно, что въ глазахъ простого народа кучеръ стоялъ въ отношеніи кондуктора, какъ адмиралъ относительно капитана на флангманскомъ суднѣ. Его обязанность была совершать довольно длинный путь и потому весьма мало спать; и еслибъ не высокое положеніе, занимаемое имъ, по его понятіямъ, то доля его была бы печальная, тяжелая и утомительная. Кучера мѣнялись каждый день или каждую ночь (они обязаны были ѣздить взадъ и впередъ по одному и тому же пути) и потому намъ никогда не удавалось свести съ ними такого близкаго знакомства, какъ съ кондукторами; да кромѣ того они, пожалуй, сочли бы за униженіе дружить съ пассажиромъ, такимъ ничтожествомъ въ ихъ глазахъ. Несмотря на это, насъ всегда интересовалъ каждый новый кучеръ, или мы радовались отдѣлаться отъ прежняго, непріятнаго, или сожалѣли разставаться съ тѣмъ, съ которымъ свыклись и который оказывался обходительнымъ и уживчивымъ; и потому при каждой перемѣнѣ кучера мы обращались къ кондуктору съ вопросомъ: который изъ нихъ? Приходилось весьма плохо и кучеру, когда внезапно заболѣвалъ одинъ изъ его товарищей; почту останавливать нельзя, она должна продолжать свой путь и вотъ, эта важная особа, ожидавшая съ наслажденіемъ сойти съ козелъ, чтобъ пріятно заснуть и отдохнуть отъ долгой ночной поѣздки въ темнотѣ, подъ дождемъ и вѣтромъ, должна была оставаться гдѣ находилась и справлять обязанности большого. Однажды въ Скалистыхъ Горахъ, когда я увидѣлъ спящаго на козлахъ ямщика, при бѣшеной ѣздѣ на мулахъ, кондукторъ сказалъ, махнувъ рукой: «Ничего, онъ исполняетъ двойную обязанность, — сдѣлавши только-что 75 миль, теперь обращается обратно по тому же пути, не успѣвъ отдохнуть». Въ продолженіе 150 миль все время сдерживать упорныхъ животныхъ отъ какого-нибудь бѣшенаго порыва! Оно положительно кажется неправдоподобнымъ, но я хорошо помню всѣ разсказы объ этомъ.
Какъ я уже говорилъ, смотрители станцій, конюха и пр. были люди грубаго, низкаго происхожденія, и съ самаго запада Небраски до Невады большая часть ихъ можетъ быть названа прямо разбойниками, бѣжавшими отъ правосудія, преступниками, которыхъ лучшая защита была находиться въ странѣ, гдѣ не было законовъ и гдѣ даже претензія на это не высказывалась. Когда надзиратель округа давалъ какія-нибудь приказанія этому народу, то вполнѣ сознавалъ, что, пожалуй, придется стрѣлять въ нихъ изъ своей морской шестистволки, чтобъ заставить слушать себя; сознаніе такого права и было причиною, что дѣла шли всегда тихо и гладко. Иногда, однако жь, надзиратель убивалъ конюха, при обученіи его какому-нибудь дѣлу, когда могъ бы только пригрозить ему палкой, если бы обстоятельства и окружающіе его были другіе. Надзиратели сами были люди всегда сварливые, вполнѣ сознающіе свою силу, и когда они брались учить одного изъ своихъ подчиненныхъ, то сему послѣднему приходилось весьма плохо.
Большая часть этого обширнаго дѣла, всѣ эти сотни людей и каретъ, тысяча мулъ и лошадей находились въ рукахъ нѣкоего Бенъ Голлидэй, а на западѣ такъ ровно половина принадлежала ему. Мнѣ вспомнился одинъ случай во время путешествія по Палестинѣ, весьма подходящій къ моему разсказу и потому передаю его такъ, какъ онъ записанъ въ моей памятной книжкѣ.
Безъ сомнѣнія, всякій слышалъ о Бенъ Голлидэй, человѣкѣ съ большою энергіей, который содержалъ почту и возилъ въ своихъ каретахъ пассажировъ по континенту съ неимовѣрной быстротой: двѣ тысячи миль въ 15 съ половиною дней, съ часами въ рукахъ! Но содержаніе этого отрывка не разсказъ о Бенъ Голлидэй, но о молодомъ человѣкѣ изъ Нью-Іорка, по имени Джэкъ, который путешествовалъ вмѣстѣ съ нашимъ маленькимъ обществомъ богомольцевъ на Святыя мѣста (и который три года тому назадъ ѣздилъ въ Калифорнію въ почтовыхъ каретахъ мистера Голлидэй и, какъ видно, твердо ихъ помнилъ такъ же, какъ и личность самого хозяина). Ему было 19 лѣтъ. Джэкъ былъ хорошій малый, добрый и всегда благонамѣренный; онъ получилъ образованіе въ Нью-Іоркѣ и хотя зналъ очень много полезныхъ вещей, но по Священному Писанію былъ слабъ до того, что всѣ разсказы о Библіи были для него тайною, никогда прежде не касавшеюся его дѣвственныхъ ушей.
Къ нашемъ обществѣ находился и пожилой господинъ, тоже богомолецъ, который какъ разъ въ этомъ отношеніи былъ противоположностью Джэку, онъ чуть ли не наизусть зналъ Св. Писаніе и былъ поклонникомъ его. Онъ изображалъ ходячую энциклопедію, мы охотно слушали его разсказы, и онъ охотно намъ ихъ передавалъ. Никакая мѣстность, чѣмъ либо извѣстная, отъ Башенъ до Виѳлеема, не оставалась имъ на замѣченной, и на всякую изъ нихъ былъ у него готовый разсказъ. Однажды, когда мы находились недалеко отъ развалинъ Іерихона, онъ воскликнулъ:- «Джэкъ, видите ли вы рядъ горъ вонъ тамъ, дальше, онѣ граничатъ съ долиною Іордана? Это горы Моавскія, Джэкъ! Подумайте только объ этомъ, милый мой, мы видимъ въ дѣйствительности горы Моавскія, извѣстныя въ Св. Писаніи! Мы стоимъ лицомъ къ лицу съ этими знаменитыми скалами и вершинами и, кто знаетъ (онъ понизилъ голосъ отъ волненія), глаза наши, можетъ быть, въ эту самую минуту устремлены какъ разъ на то мѣсто, гдѣ находится таинственная могила Моисея! Подумайте объ этомъ, Джэкъ!»
— Моисей, да кто же онъ?
— Моисей кто? Джэкъ, какъ вамъ не стыдно спрашивать такія вещи, вамъ должно быть совѣстно, что вы такой преступный невѣжда. Какъ, Моисей, великій вождь, воитель, поэтъ и законодатель древнихъ израильтянъ! Слушайте, Джэкъ, отъ этого самаго мѣста, гдѣ мы находимся, до Египта простирается огромная пустыня, три тысячи миль въ протяженіи, и черезъ эту пустыню, этотъ великій человѣкъ провелъ дѣтей Израиля, руководя ими съ непреложной разсудительностью въ продолженіе сорока лѣтъ въ этихъ песчаныхъ степяхъ, гдѣ постоянныя препятствія, горы и скалы затрудняли путь и, наконецъ, привелъ ихъ здоровыми и живыми на это самое мѣсто, гдѣ мы теперь стоимъ; отсюда они вошли въ Обѣтованную землю, воспѣвая и хваля Всевышняго! Вникните, Джэкъ, какое чудо совершилъ этотъ человѣкъ! Понимаете ли вы это?
