class="p">Раневская, – но написать о себе воспоминания она мне не
поручала.
А потом добавила:
– Какая страшная жизнь ждет эту великую женщину после
смерти – воспоминания друзей.
* * *
Раневская вспоминала, что в доме отдыха, где она недавно
была, объявили конкурс на самый короткий рассказ. Тема –
любовь, но есть четыре условия:
1) в рассказе должна быть упомянута королева; 2) упомянут Бог;
3) чтобы было немного секса;
4) присутствовала тайна.
Первую премию получил рассказ размером в одну фразу:
«О, Боже, – воскликнула королева. – Я, кажется, беременна
и неизвестно от кого!»
* * *
Раневская с подругой оказались в деревне.
– Смотри, какая красивая лошадь!
– Это не лошадь, а свинья!
– Да? А почему у нее рога?
* * *
Фаина Георгиевна Раневская однажды заметила Вано
Ильичу Мурадели:
– А ведь вы, Вано, не композитор!
Мурадели обиделся:
– Это почему же я не композитор?
– Да потому, что у вас фамилия такая. Вместо «ми» у вас
«му», вместо «ре» – «ра», вместо «до» – «де», а вместо
«ля» – «ли».
Вы же, Вано, в ноты не попадаете.
* * *
Раневская обедала как-то у одной дамы, столь экономной, что Фаина Георгиевна встала из-за стола совершенно
голодной. Хозяйка любезно сказала ей:
– Прошу вас еще как-нибудь прийти ко мне отобедать.
– С удовольствием, – ответила Раневская, – хоть сейчас!
* * *
– Вы слышали, как не повезло писателю N? – спросили
у Раневской.
– Нет, а что с ним случилось?
– Он упал и сломал правую ногу.
– Действительно не повезло. Чем же он теперь будет
писать? – посочувствовала Фаина Георгиевна.
* * *
Журналист спрашивает у Раневской:
– Как вы считаете, в чем разница между умным человеком
и дураком?
– Дело в том, молодой человек, что умный знает, в чем эта
разница, но никогда об этом не спрашивает.
* * *
– Кем была ваша мать до замужества? – спросил
у Раневской настырный интервьюер.
– У меня не было матери до ее замужества, – пресекла
Фаина Георгиевна дальнейшие вопросы.
* * *
Ольга Аросева рассказывала, что, уже будучи в преклонном
возрасте, Фаина Георгиевна шла по улице, поскользнулась
и упала. Лежит на тротуаре и кричит своим
неподражаемым голосом:
– Люди! Поднимите меня! Ведь народные артисты на улице
не валяются!
* * *
Однажды Раневская сказала, разбирая ворох писем от
поклонников: «Разве они любят меня?» Зрители,
аплодировавшие великой артистке, кричали «Браво!»
высокой тетке с зычным голосом. Конечно, Фаина
Георгиевна и не рассчитывала всерьез на любовь к себе. Но
любовь тысяч и тысяч незнакомых, далеких, чужих –
последняя соломинка одинокого человека.
* * *
– Берите пример с меня, – сказала как-то Раневской одна
солистка Большого театра. – Я недавно застраховала свой
голос на очень крупную сумму.
– Ну, и что же вы купили на эти деньги?
* * *
Отзывчивость не была сильной стороной натуры
Завадского. А долго притворяться он не хотел. Когда на
гастролях у Раневской случился однажды сердечный
приступ, Завадский лично повез ее в больницу. Ждал, пока
снимут спазм, сделают уколы. На обратном пути спросил:
«Что они сказали, Фаина?» – «Что-что – грудная жаба».
Завадский огорчился, воскликнул: «Какой ужас – грудная
жаба!» И через минуту, залюбовавшись пейзажем за окном
машины, стал напевать: «Грудная жаба, грудная жаба».
* * *
Раневская сказала Зиновию Паперному:
– Молодой человек! Я ведь еще помню порядочных
людей… Боже, какая я старая!
* * *
– Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите и свою подпись
под этой пьесой? Вы же ее почти заново за автора
переписали!
– А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не
вхожу.
* * *
В 1954 году советское правительство решило сделать
большой подарок немецкому народу, возвратив ему его же
собственные сокровища Дрезденской галереи, вывезенные
во время войны как дорогой трофей. Но правительство
решило сделать и еще один красивый жест – спустя почти
десять лет после Победы показать эти сокровища своему
народу. В Москве люди сутками стояли в очереди
в Пушкинский музей, чтобы посмотреть на картины
великих мастеров, среди которых была «Сикстинская
мадонна» Рафаэля.
Рассказывают, возле «Сикстинской мадонны» стоят две
шикарно одетых дамы, и одна обращается к другой:
– Не понимаю, что все так сходят с ума, и чего они в ней
находят?..
Случайно оказавшаяся рядом Фаина Георгиевна так на это
отреагировала:
– Милочка! Эта дама столько веков восхищала
человечество, что теперь она сама имеет право выбирать, на
кого производить впечатление.
* * *
– Одиноко. Смертная тоска. Мне 81 год… Сижу в Москве, лето, не могу бросить псину. Сняли мне домик за городом и
с сортиром. А в мои годы один может быть любовник –
домашний клозет.
* * *
– Ничего, кроме отчаяния от невозможности что-либо
изменить в моей судьбе.
* * *
Раневская передавала рассказ Надежды Обуховой. Та
получила письмо от ссыльного. Он писал: «Сейчас вбежал
урка и крикнул: “Интеллигент, бежи скорей с барака!
Надька жизни дает”». Это по радио передавали романсы в
исполнении Обуховой.
* * *
Раневская передавала рассказ Ахматовой.
– В Пушкинский дом пришел бедно одетый старик и
просил ему помочь, жаловался на нужду, а между тем он
имеет отношение к Пушкину. Сотрудники Пушкинского
дома в экстазе кинулись к старику с вопросами, каким
образом он связан с Александром Сергеевичем. Старик
гордо объявил:
– Я являюсь праправнуком Булгарина.
* * *
Во время эвакуации Ахматова и Раневская часто гуляли по
Ташкенту вместе. «Мы бродили по рынку, по старому
городу, – вспоминала Раневская. – За мной бежали дети и
хором кричали: «Муля, не нервируй меня!» Это очень
надоедало, мешало мне слушать Анну Андреевну. К тому же
я остро ненавидела роль, которая принесла мне
популярность. Я об этом сказала Ахматовой. «Не
огорчайтесь, у каждого из нас есть свой Myля!» Я спросила:
«Что у вас “Myля”?» «Сжала руки под темной вуалью» – это
мои «Мули», – сказала Анна Андреевна».
* * *
В эвакуации в Ташкенте Раневская взялась продать кусок
кожи для обуви. Обычно такая операция легко проводится
на толкучке. Но она направилась в комиссионный магазин, чтобы купля-продажа была легальной. Там кожу почему-то
не приняли, а у выхода из магазина ее остановила какая-то
женщина и предложила продать ей эту кожу из рук в руки.
