этот спектакль не имеет успеха у зрителей?
– Ну, это еще мягко сказано, – заметила Раневская. – Я
вчера позвонила в кассу и спросила, когда начало
представления.
– И что?
– Мне ответили: «А когда вам будет удобно?»
* * *
Как-то она сказала:
– Четвертый раз смотрю этот фильм и должна вам сказать, что сегодня актеры играли как никогда.
* * *
В Одессе, во время гастролей, одна пассажирка в автобусе
протиснулась к Раневской, завладела ее рукой и
торжественно заявила:
– Разрешите мысленно пожать вашу руку!
* * *
Как-то в скверике у дома к Раневской обратилась какая-то
женщина:
– Извините, ваше лицо мне очень знакомо. Вы не артистка?
Раневская резко парировала:
– Ничего подобного, я зубной техник.
Женщина, однако, не успокоилась, разговор продолжался, зашла речь о возрасте, собеседница спросила Фаину
Георгиевну:
– А сколько вам лет?
Раневская гордо и возмущенно ответила:
– Об этом знает вся страна!
* * *
Как-то Раневская, сняв телефонную трубку, услышала
сильно надоевший ей голос кого=то из поклонников и
заявила:
– Извините, не могу продолжать разговор. Я говорю из
автомата, а здесь большая очередь.
* * *
После спектакля «Дальше – тишина» к Фаине Георгиевне
подошел поклонник.
– Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет?
– В субботу будет сто пятнадцать.
Он остолбенел:
– В такие годы и так играть!
* * *
В купе вагона назойливая попутчица пытается разговорить
Раневскую:
– Позвольте же вам представиться. Я – Смирнова.
– А я – нет.
* * *
Брежнев, вручая в Кремле Раневской орден Ленина, выпалил:
– Муля! Не нервируй меня!
– Леонид Ильич, – обиженно сказала Раневская, – так ко
мне обращаются или мальчишки, или хулиганы.
Генсек смутился, покраснел и пролепетал, оправдываясь:
– Простите, но я вас очень люблю.
* * *
– Никто, кроме мертвых вождей, не хочет терпеть
праздноболтающихся моих грудей, – жаловалась
Раневская.
* * *
– Я, в силу отпущенного мне дарования, пропищала как
комар.
* * *
– Жизнь моя… Прожила около, все не удавалось. Как
рыжий у ковра.
* * *
– Оптимизм – это недостаток информации.
* * *
Охлопков репетировал спектакль с Раневской. Она на
сцене, а он в зале, за режиссерским столиком. Охлопков:
«Фанечка, будьте добры, станьте чуть левее, на два шага.
Так, а теперь чуть вперед на шажок». И вдруг
требовательно закричал: «Выше, выше, пожалуйста!»
Раневская поднялась на носки, вытянула шею, как могла.
«Нет, нет, – закричал Охлопков, – мало! Еще выше надо!»
«Куда выше, – возмутилась Раневская, – я же не птичка, взлететь не могу!» «Что вы, Фанечка, – удивился
Охлопков, – это я не вас: за нашей спиной монтировщики
флажки вешают!»
* * *
В разговоре Василий Катанян сказал Раневской, что
смотрел «Гамлета» у Охлопкова
– А как Бабанова в Офелии? – спросила Фаина Георгиевна.
– Очень интересна. Красива, пластична, голосок прежний…
– Ну, вы, видно, добрый человек. Мне говорили, что это
болонка в климаксе, – съязвила Раневская.
* * *
Однажды, посмотрев на Галину Сергееву, исполнительницу
роли «Пышки», и оценив ее глубокое декольте, Раневская
своим дивным басом сказала, к восторгу Михаила Ромма, режиссера фильма: «Эх, не имей сто рублей, а имей двух
грудей».
* * *
Осенью 1942 года Эйзенштейн просил утвердить Раневскую
на роль Ефросиньи в фильме «Иван Грозный». Министр
кинематографии Большаков решительно воспротивился и
в письме секретарю ЦК ВКП(б) Щербакову написал:
«Семитские черты Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах».
* * *
После спектакля Раневская часто смотрела на цветы, корзину с письмами, открытками и записками, полными
восхищения – подношения поклонников ее игры – и
печально замечала:
– Как много любви, а в аптеку сходить некому.
* * *
– Шкаф Любови Петровны Орловой так забит нарядами, –
говорила Раневская, – что моль, живущая в нем, никак не
может научиться летать!
* * *
Одной даме Раневская сказала, что та по-прежнему молода
и прекрасно выглядит.
– Я не могу ответить вам таким же комплиментом, – дерзко
ответила та.
– А вы бы, как и я, соврали! – посоветовала Фаина
Георгиевна.
* * *
В доме отдыха на прогулке приятельница проникновенно
заявляет:
– Я обожаю природу.
Раневская останавливается, внимательно осматривает ее и
говорит:
– И это после того, что она с тобой сделала?
* * *
Раневскую о чем-то попросили и добавили:
– Вы ведь добрый человек, вы не откажете.
– Во мне два человека, – ответила Фаина Георгиевна. –
Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз
дежурит второй.
* * *
Артист Театра Моссовета Николай Афонин жил рядом
с Раневской. У него был «горбатый» «Запорожец», и иногда
Афонин подвозил Фаину Георгиевну из театра домой.
Как_то в его «Запорожец» втиснулись сзади три человека, а
впереди, рядом с Афониным, села Раневская. Подъезжая к
своему дому, она спросила:
– К-Колечка, сколько стоит ваш автомобиль?
Афонин сказал:
– Две тысячи двести рублей, Фаина Георгиевна.
– Какое блядство со стороны правительства, – мрачно
заключила Раневская, выбираясь из горбатого аппарата.
* * *
Как-то начальник ТВ Лапин спросил:
– Когда же вы, Фаина Георгиевна, засниметесь для
телевидения?
«После такого вопроса должны были бы последовать арест
и расстрел», – говорила Раневская.
* * *
В другой раз Лапин спросил ее:
– В чем я увижу вас в следующий раз?
– В гробу, – предположила Раневская.
* * *
В Театре им. Моссовета Охлопков ставил «Преступление и
наказание». Геннадию Бортникову как раз об эту пору
выпало съездить во Францию и встретиться там с дочерью
Достоевского. Как-то, обедая в буфете театра, он с
восторгом рассказывал коллегам о встрече с дочерью, как
эта дочь похожа на отца:
– Вы не поверите, друзья, абсолютное портретное сходство, ну просто одно лицо!
Сидевшая тут же Раневская подняла лицо от супа и как бы
между прочим спросила:
– И с бородой?
* * *
В больнице, увидев, что Раневская читает Цицерона, врач
заметил:
– Не часто встретишь женщину, читающую Цицерона.
– Да и мужчину, читающего Цицерона, встретишь не
часто, – парировала Фаина Георгиевна.
* * *
Литературовед Зильберштейн, долгие годы
редактировавший «Литературное наследство», попросил
как-то Раневскую написать воспоминания об Ахматовой.
– Ведь вы, наверное, ее часто вспоминаете, – спросил он.
– Ахматову я вспоминаю ежесекундно, – ответила
