Кинг и его Движение продолжали жить.
И пока Кинг был жив каждое его действие, каждая его заметная речь вызывали немедленную реакцию ФБР, которое рассылало по этому поводу всё новые и новые «монографии», порочащие Кинга.
В 1967 году, когда Кинг открыто выступил против войны во Вьетнаме, соответствующая «монография» была немедленно разослана в Белый дом, государственный департамент, министерство обороны, сенат и конгресс.
Когда в 1968 году Кинг объявил о своем плане весеннего наступления на Вашингтон (который стал известен как Поход бедноты в Вашингтон), среди высших представителей вашингтонской власти была немедленно распространена другая «монография» с нападками на руководителя Движения за гражданские права.
Даже после смерти Кинга, когда некоторые конгрессмены предложили объявить его день рождения национальным праздником, руководители ФБР созвали представителей конгресса, чтобы лгать им о «личной жизни» Кинга.
ФБР занималось и другого рода политическими операциями для уничтожения Кинга и его Движения.
Именно ФБР распустило слухи о том, что Кинг имеет в швейцарском банке секретный счет, и даже объявило, что посылает туда своих агентов для проверки.
Совместно с налоговым управлением ФБР начало кампанию по проверке уплаты налогов организацией Кинга для того, чтобы найти или сфабриковать финансовые нарушения и дискредитировать Движение.
ФБР оказывало давление на журналы и издательства, чтобы те не публиковали статей и книг, написанных Мартином Лютером Кингом.
* * *
Попробуем разобраться в легальной основе всего этого издевательства над Кингом.
Прослушивание телефонных разговоров человека, известного всему миру, на основе недоказанных, неподтвержденных и незаконных обвинений в его связях с коммунистами (Коммунистическая партия США — легальная политическая организация) было нарушением прав человека и должно было караться законом.
Установление микрофонов дома и в офисе Кинга, а также во всех гостиничных номерах, где останавливался Кинг, являлось множественным нарушением человеческих прав хотя бы потому, что в поле внимания ФБР (слежка, досье, допросы) попадали все люди, звонившие или заходившие туда. Это преступление должно было караться законом.
Фальсификация записей, препарирование их в нужном для ФБР свете и распространение среди корреспондентов газет являлось нарушением элементарных человеческих прав и само по себе должно было караться законом.
Кампания клеветы, травли, преследования, запугивания и шантажа, которая велась против Кинга государственными органами власти с молчаливого или прямого и открытого одобрения президента, министра юстиции, сената, палаты представителей, других органов власти, а также прессы, была вопиющим нарушением прав человека — преступлением, за которое прямые виновники и соучастники должны были бы нести ответственность перед законом.
Это была издевательская, незаконная, оскорбительная кампания, война на уничтожение доброго имени выдающегося американца.
Однако ни одно официальное лицо в США не понесло за это наказания.
И ни одно официальное лицо в Соединённых Штатах Америки не потребовало прекращения этой кампании. Ни президент Джон Кеннеди, ни президент Линдон Джонсон, ни его помощники, ни министр юстиции Роберт Кеннеди, ни следующий министр юстиции Николас Катценбах, ни сенаторы, ни конгрессмены, ни представители крупной буржуазной прессы.
В 1967 году Кинг и его организация стали основными объектами деятельности ФБР по так называемой программе «Коинтелпро», которая официально была направлена против «черных групп ненависти». Согласно этой программе, ФБР снабжало прессу материалами, обвинявшими Кинга в попытках спровоцировать в 1968 году — году выборов президента — насилие в стране.
Весной 1968 года Кинг готовил марш бедняков на Вашингтон. 22 апреля они должны были направиться в столицу из разных городов Соединённых Штатов и оставаться там сколько возможно, чтобы привлечь внимание всей страны — самой богатой страны капиталистического мира — к бедственному положению её неимущих.
Сама идея этого марша, в котором должны были участвовать не только негры, но и белые, и индейцы, и мексиканцы, и пуэрториканцы — бедняки независимо от их национальности, вероисповедания или цвета кожи, — была новым шагом Движения за гражданские права, в развитие взглядов самого Кинга.
Кинг становился всё опаснее. «Мечтатель» всё прочнее стоял на земле. Он всё глубже понимал, что проблему гражданских прав для черного населения Америки невозможно решить в отрыве от общих социально-политических проблем.
Марш бедняков был направлен и против войны во Вьетнаме.
* * * Из речи, произнесённой Мартином Лютером Кингом в церкви Риверсайд в Нью-Йорке 4 апреля 1967 г.
«…С тех пор, когда я решился нарушить своё предательское молчание и начал говорить о том, что скрывалось в глубине моего пылающего сердца, когда я стал призывать к полному прекращению разрушительной войны во Вьетнаме, многие спрашивали меня, разумно ли я поступил, избрав этот путь. В глубине их души не раз возникали вопросы: „Почему вы, д-р Кинг, говорите о войне? Почему именно вы присоединяетесь к голосам протеста? Ведь говорят, что борьбу за мир нельзя смешивать с борьбой за гражданские права“. Не поврежу ли я этим делу своего народа, спрашивали меня. И когда я слышу этих людей, то часто, даже понимая причины их озабоченности, я не могу не чувствовать печали, ибо эти вопросы означают, что спрашивающие не понимают по-настоящему ни меня, ни моего призвания, ни моих обязательств. Их вопросы означают, что они просто не знают мира, в котором живут.
Я проповедник и думаю поэтому, что вам не покажутся странными те семь основных мотивов, по которым именно Вьетнам предстал перед моим внутренним взором. Прежде всего существует совершенно очевидная и почти непосредственная связь между войной во Вьетнаме и той борьбой, которую я вместе с другими веду в Америке. Несколько лет назад мне показалось, что в этой борьбе мелькнул просвет надежды. Надежда для бедняков, как черных, так и белых, воплотилась, казалось бы, в программе „войны с бедностью“. Проводились эксперименты, возникали новые предположения и начинания. Затем началась эскалация войны во Вьетнаме, и мы увидели, как общество, помешавшееся на войне, ломает и потрошит эту программу, словно надоевшую политическую игрушку. Я понял, что Америка никогда больше не сделает попытки привлечь необходимые средства и энергию для помощи своим беднякам, пока авантюры, подобные вьетнамской войне, не перестанут, как адский насос гигантской разрушительной силы, выкачивать из нее средства и людские резервы. Это всё более и более убеждало меня в том, что война враждебна беднякам, и именно поэтому заставляло с ней бороться.
Возможно, что действительность предстала передо мной в еще более трагическом свете, когда мне стало ясно, что война не только сводит на нет надежды бедняков, но и посылает сражаться и умирать сыновей, мужей, братьев этих бедняков, причем доля их необычайно велика в сравнении с остальной частью населения. Мы берём темнокожих юношей, искалеченных нашим обществом, и посылаем их за 8 тысяч миль защищать в Юго-Восточной Азии свободы, которых они не могли найти в Юго-Западной Джорджии или Восточном Гарлеме. По жестокой иронии судьбы мы наблюдаем по телевизору, как вместе убивают негры и белые и как они вместе погибают за государство, которое не в состоянии посадить их за одну и ту же школьную парту. Мы видим, как они, объединенные жестокостью в одно целое, жгут нищие деревушки, но мы прекрасно понимаем, что в Детройте они никогда не смогут жить в одном квартале. Перед лицом этих жестоких издевательств над бедняками я не могу молчать.
Третья причина моего выступления ещё более обоснована, ибо исходит из опыта, полученного мною в различных гетто Севера за последние три года, особенно за последние три. Лета. Находясь среди отчаявшейся, отверженной и разгневанной молодежи, я говорил ей, что бутылки с зажигательной смесью и ружья не разрешат их проблем. Я пытался выразить им свое глубокое сочувствие, продолжая придерживаться убеждения, что социальные изменения, полные самого глубокого смысла, не есть результат насильственных действий. Но они спрашивали — и справедливо: „А как же Вьетнам? Разве наше государство не использует массовое насилие для разрешения своих проблем и достижения желаемых им перемен?“ Их вопросы били не в бровь, а в глаз, и я понял, что никогда более не смогу поднять свой голос против насильственных действий угнетенных в гетто, пока не выскажусь откровенно о том, кто более всего применяет сейчас насилие в мире — о моем собственном правительстве. Во имя этих парней, во имя своего правительства, во имя сотен тысяч людей, живущих под гнетом насилия, я не могу молчать.
