Как бы там ни было, «производство» – именно то слово, за которое следовало бы ухватиться. Итак, медицина есть производство и обслуживание болезней, и этот производимый ею товар, пусть даже весьма специфический, в большинстве отношений схож с прочими товарами. Так, во Франции XVII века, во времена Людовика XIV, крестьяне, по словам Броделя, довольствовались простой пищей: хлеб, овощи, молоко – всего не более двух десятков наименований. В то же время меню в Версальском дворце насчитывало около двухсот пунктов[123]. Сходным образом дело обстояло и с болезнями: за вычетом эпидемий крестьяне болели простыми и немногочисленными болезнями, чаще всего носившими названия частей тел – спина, голова, живот (или «нутро»), но для аристократов медицина уже тогда производила богатый ассортимент заболеваний, многие из них (вроде подагры) были эксклюзивны и совершенно недоступны простому народу. Какой-нибудь ревнитель справедливости, мечтатель о светлом будущем мог бы сказать, что оно наступит тогда, когда простой разносчик зелени начнет болеть подагрой на равных с маркизами и герцогами. Что ж, следует заметить, что на это ушел весь XIX век. Зато современное медицинское меню способно поразить воображение любого аристократа любой предшествующей эпохи: сегодня в той же Франции производится более тысячи наименований болезней, а специализированные диагностические центры легко увеличивают это число в несколько раз. В знаковом сериале «Доктор Хаус» одна из основных фишек состоит в том, что к изумлению зрителей великий диагност Хаус и его блистательная команда производят (диагностируют) заболевания невиданной красы: одно из них как огнегривый лев, другое – вол, исполненный очей. В результате искусного всестороннего расследования (когда принципиально важно, посещал пациент Колумбию или Эквадор) Хаус выносит свой непреложный вердикт: «Ползучий ящерицоз, осложненный стригущим бамбукозом». После этого шедевра, естественно, отходит на второй план вопрос, выкарабкается пациент или нет, – триумф Хауса от этого не уменьшится. Доля иронии у создателей сериала, конечно, присутствует, но доля истины преобладает в дозировке. Главное, что статус, признанность Хауса обеспечиваются прежде всего референтной группой врачей, и даже зритель невольно судит с позиций врача, а не пациента. Это торжество медицинского дискурса.
Итак, примем пока все еще парадоксальный тезис: медицина помимо прочего есть сфера производства, выпускающая болезни, ассортимент которых неуклонно расширяется. Болезнь, конечно, есть товар особого рода, но ведь и «рабочая сила», как мы помним по Марксу, представляет собой особый товар, и по мнению небезызвестного Карла Каутского, суть «Капитала» как раз и состоит в описании необычных свойств этого удивительного товара. Но свойства товара болезнь не менее парадоксальны. Попробуем вкратце описать их.
Болезнь как товар
Чтобы приобрести этот товар, недостаточно просто почувствовать недомогание. Оно, недомогание, скорее выступает как фактор спроса, причем как фактор сам по себе явно недостаточный для продвижения товара к потребителю. Чтобы получить хорошо подогнанную болезнь в солидной фирменной упаковке, необходимо обратиться к медицине, к мощному специализированному производителю соответствующего товара. Обратиться и приобрести товар в кредит с минимальным первым взносом. Отметим важный момент: нелицензированные, контрафактные болезни не рассматриваются в качестве товара, они практически неликвидны, и, стало быть, рынок недомоганий монополизирован медициной намного эффективнее, чем все до единого рынки, сделки на которых регулируются авторским правом. Скажем, потребитель приобрел товар законным путем (в русском языке есть подходящее для этого случая слово «благоприобретенное»). Зарегистрировав сделку в больнице, у врача, он получает право на оплату временной нетрудоспособности; выплаты такого рода как раз относятся к свойствам товара болезнь. Никто, кроме врача, кроме медика, произвести законную болезнь не может: даже родные и близкие не очень охотно признают друг за другом право контрафактно болеть и норовят для очистки совести отправить жалующегося к врачу, то есть к законному, лицензированному производителю.
Для сравнения допустим, что некто сочинил музыку и предъявляет свой опус на рынок с целью его продать. Его продукт должен пройти экспертизу двоякого рода: с точки зрения авторского права (рассмотрение на предмет плагиата) и с позиций потребительского спроса. Однако сам факт сочинения музыки («тоже музыки») не будет подвергнут сомнению: в принципе лицензию композитора никто не потребует. Но представим себе самозванного пациента, тоже предъявляющего соответствующий опус и заявляющего, что у него, например, гавайская лихорадка, некая совершенно невероятная болезнь, которой никто еще не болел. Довольно скоро самозванец убедится, что его надежда обрести признанность лишена хоть каких-нибудь оснований. Его положение намного сложнее положения самодеятельного композитора. Музыку можно написать самому, болезнь же – приобрести только у врача или в широком смысле слова у медицины. Тут, впрочем, речь идет уже не только о товарном производстве, но и о медицине как шестой ветви власти (если четвертой считать медиа, а пятой – спецслужбы).
Но вернемся к характеристике товара. Человек, склонный к литературному творчеству, не находящему признанности, именуется графоманом. А склонный к медицинскому творчеству? Тут мы видим две существенно разные позиции. Одна из них хорошо известна, это «симулянт», другую можно определить как «мнительный». Любопытно, что здесь напрашивается существительное: если больной человек именуется просто «больной» («Больной, примите лекарство!»), то мнительный человек едва ли может быть назван просто мнительным. Нарастающее всевластие медицинского дискурса уже ставит подобный субстантив на повестку дня, пока же пренебрежение к решающему вердикту врачей просто расценивается как самодурство. Нерон, возомнивший себя актером, вполне может быть приравнен к деспоту, мучащему всех своими авторизованными болезнями, по крайней мере, оба персонажа хорошо знакомы чуть ли не каждому в качестве домашних деспотов…
Но вернемся к сравнениям. Потребление товара «рабочая сила» оборачивается прибавочной стоимостью, а чем оборачивается потребление товара «болезнь»? Важнейшим аспектом соответствующего потребления является лечение. Здесь важно то, что лечение представляет собой форму занятости, причем общественно признанной занятости. Человек, занятый лечением, – пациент, он же больной (но, с другой стороны, и врач) – обладает как минимум тем же объемом прав, что и владелец своей рабочей силы; вокруг этих двух равномощных товаров особого рода (рабочая сила и болезнь) возникают гигантские воронки активности и формируется множество институций, а обладатели редких заболеваний сегодня вправе рассчитывать на такие же субсидии, как и обладатели редких умений, общественно-необходимая стоимость товаров в обоих случаях возрастает.
Разумеется, все эти обстоятельства медицинский дискурс призван скорее скрывать, чем обнаруживать, что, впрочем, говорит лишь о его действенности (то есть это дискурс текущей социальной практики, а не успокоившейся истории). Озвучивание (реализация) текстов медицинского дискурса ближайшим образом производит даже не конфигурации смысла, а перемены в сущем, и достаточно просто приостановить автоматическое выполнение инструкций, чтобы удивительные обстоятельства обнаружились сами собой. Например, параллелизм между уклонением от общественного производства и уклонением от лечения – признаки асоциального действия просматриваются в обоих случаях. Но главное, пожалуй, в том, что медицина (может быть, тут лучше сказать с придыханием здравоохранение) есть территория производства, освещенная немеркнущим светом гуманизма: сегодня именно в честь здравоохранения воздвигнуты алтари, к которым следует возносить благодарение и направлять основные потоки благотворительности. Еще бы! Да что было бы с нами, если бы не наши эскулапы и айболиты, если бы не антибиотики, антисептики, если бы не инсулин и не шипучий аспирин! За эти великие благодеяния многое можно простить нашим врачам, хотя, что именно многое, уточнять как-то не хочется, ибо тогда на первый план сразу же выходят алчность, равнодушие, цинизм – все, что составляет обратную сторону Луны современного гуманизма.
Тогда, быть может, верно следующее: медицина попутно порождает/производит человека болеющего? Но тут сомнения касаются самого загадочного пункта: что именно попутно – чудодейственные лекарства или человек болеющий как объект воздействия? Милосердие или манипуляция? Здоровье или болезнь? Что же попутно, а что целенаправленно?
