Преступная война во Вьетнаме, принесшая людям столько горя, поднявшая волны гнева и протеста во всем мире, стала для хозяев Америки 80-х не столько уроком, сколько прологом к новым подобным же войнам: против Сальвадора, Никарагуа, Ливана, Гренады.
Убийство Мартина Лютера Кинга агентами ФБР, покрывшее позором Америку, нашло своё продолжение не в борьбе против государственного терроризма, а в новой волне его уже на международном уровне. Вспомните убийство агентами ЦРУ генерала Шнейдера, великого чилийца Сальвадора Альенде, другого замечательного чилийца — Орландо Летельера. Вспомните неоднократные покушения ЦРУ на жизнь Фиделя Кастро. Вспомните подготовку во Флориде и в Калифорнии террористических банд для засылки их в Никарагуа, вспомните действия американских инструкторов в Пакистане, вооружающих и обучающих банды наёмников против Афганистана.
Итальянский режиссер Антониони — да и не только он — видел в 1968 году предтечу серьёзных прогрессивных социальных и политических изменений в Америке. Но жизнь распорядилась иначе, и 80-е годы там выглядели в таком виде, в каком их предсказал Орвелл. И элементы «1984»-го были видны ещё в 1968-м.
Диагноз доктора Спока был использован хозяевами Америки не для того, чтобы вылечить больное общество, а для того, чтобы симптомы болезни развить, узаконить и объявить их признаком «здоровья». Во всяком случае, принципы Джорджа Уоллеса не ушли в небытие. Они в увеличенных размерах воплотились в политике — внутренней и внешней — американской администрации 80-х годов. А доктор Спок в 1984 году вновь был арестован за участие в антивоенной демонстрации, как тогда, в 1968-м.
И даже полет к Луне, вызвавший радость и гордость за человека, обернулся в середине 80-х безумным планом милитаризации космоса.
Мой знакомый, известный американский писатель, рассказывал мне, как однажды, приехав в 1968 году во Вьетнам, он попал под ракетный обстрел северовьетнамского селения американскими вертолётами. Он выскочил из машины, в которой ехал, бросился в канаву и лежал там, захлебываясь в грязи, стараясь исчезнуть в ней, утонуть, лишь бы его не заметили те его соотечественники, которые били ракетами с напалмом по мирной деревушке. Он вжался в грязь, опустил в нее лицо, только изредка поднимал голову, чтобы хлебнуть воздуху, и снова — в жижу…
А рядом с ним тоже в грязи валялся транзисторный приемник, который до этого висел у него на плече. Приемник продолжал работать, и когда наступала пауза между взрывами, когда стихали людские крики боли и отчаяния, писатель слышал из приемника слова американского диктора, передававшего сообщения о полете американских астронавтов к Луне…
Жизнь сложна и противоречива. Книга, которую она пишет, лишена сантиментов. Но эпилога к этой книге нет и быть не может. Пока есть разум человеческий, пока есть человеческое сердце — всегда будет надежда и всегда будет уверенность: эпилога быть не может! Не должно быть! Сегодняшний мир сложен, смешон, подчас трагичен и уродлив. Но он и прекрасен. И за него стоит драться, чтобы спасти жизнь наших детей, наше будущее и наше прошлое…
Многие драматурги и прозаики пришли в литературу из журналистики. Этот путь естествен. Любознательному, одаренному человеку профессия журналиста дает действительно уникальную возможность познания жизни во всей ее противоречивости и многообразии, сводит с людьми, судьбы которых так и просятся на страницы романов и повестей, забрасывает в самые отдаленные уголки земли. Но, пройдя эту увлекательную, хотя и нелегкую школу, накопив материал, большинство писателей практически порывают с журналистикой. Осмысление действительности происходит уже на ином уровне, да и пишется уже совсем по другим законам.
Но есть редкие исключения, когда пишущий умудряется хранить верность обеим музам. Таков Генрих Боровик. Известный драматург, пьесы которого идут в нашей стране и за рубежом, — «Интервью в Буэнос-Айресе» поставили почти 100 театров. Около девяти месяцев эта пьеса шла в Нью-Йорке. Талантливый прозаик, роман которого «Пролог» получил Государственную премию СССР. Но журналистика никогда не была для Г. Боровика занятием временным, и не только потому, что пять лет он был главным редактором журнала «Театр»…
В одном интервью, отвечая на вопрос, какому жанру он отдает предпочтение) Г. Боровик сказал: «Свою творческую жизнь я начал с публицистики. Публицистика мне чрезвычайно дорога. Она пронизывает мою работу. В том числе драматургию, прозу. Я считаю „Пролог“ публицистическим романом».
То, что делает в литературе Г. Боровик, рождено его даром, знаниями, биографией и, наконец, позицией, накрепко цементирующей все остальное. Активной позицией нашего современника, прекрасно представляющего себе все сложности и драмы нашего времени, чётко определившего для себя, что есть Добро и что есть Зло, посвятившего свою жизнь и творчество борьбе за свободу и справедливость, против фашизма и любой другой реакции. Можно сказать, что постоянное противоборство сил прогресса и консерватизма во всех его проявлениях — сквозная тема творчества Г. Боровика.
Особенность даже самых ранних книг писателя в том, что он — рассказчик-собеседник, в силу сложившихся обстоятельств знающий побольше нас о том, о чем идет речь, и готовый с нами щедро этим знанием поделиться. Собеседник умный, тонкий, способный внимательно выслушать чужое мнение, даже принципиально для него неприемлемое. Г. Боровик никогда не навязывает свою точку зрения ни тем, с кем он, автор, встречается на страницах своих книг, ни нам, читателям. Вступая в диалог даже с противником без предвзятости и предрассудков, он аргументированно отстаивает свою позицию. Хороший пример тому диалог с президентом компании (повесть «Май в Лиссабоне»).
Внутренний драматизм, присущий публицистике как жанру, состоит в том, что статья или книга, острые и злободневные, становятся достоянием истории в тот же миг, как разрешается социальная или политическая проблема, вызвавшая их к жизни. И тогда, несмотря на остроумие, стилистический блеск, это произведение вряд ли будет представлять интерес для широкого читателя. Иными словами, беря в руки публицистическое произведение, опубликованное более двух десятков лет тому назад, опасаешься… А будет ли оно сегодня читаться?
«Повесть о зеленой ящерице» — это написанная по горячим следам хроника кубинской революции, увиденная автором в ее разных проекциях. Уже в этой вещи просматривается метод Г. Боровика-прозаика. Он органично синтезирует авторское повествование — рассказ о том, свидетелем чего он был сам, побывав на Кубе в 1960 году, с документальными материалами, а также историями разных людей, изложенными так, как должно быть в романе или повести.
Г. Боровик обладает не частым для журналиста или даже для писателя даром открывать в конкретном факте его социальное и историческое значение. Многочисленные и многообразные попытки США задушить кубинскую революцию освещаются не просто как козни империализма, а как выношенная и отлаженная модель американского вмешательства во внутренние дела суверенных государств. Надо ли говорить сегодня о том, что эта модель, сохраняя свою суть, становится все более изощренной и откровенной. Афганистан, Никарагуа, Гренада, Блцжний Восток… А печальной памяти афера «Иран-контрас», серьезно пошатнувшая престиж Рейгана…
«Человеческое сердце сильнее фашизма» — напишет Г. Боровик через несколько лет, повествуя о конце фашистского режима в Португалии («Май в Лиссабоне»). И он имеет полное право сказать так еще и потому, что годом раньше вышла книга о трагедии Чили «Репортаж с фашистских границ». Эти две небольшие повести свидетельствуют о том, как умелое владение техникой репортажа и монтажа позволяет Г. Боровику передать атмосферу происходящего.
Быть может, наиболее последователен и удачен опыт, достигнутый автором в романе-эссе «Пролог».
Даже самому искушенному литературоведу будет трудно определить жанровую принадлежность этой книги. Что это? Роман-хроника, укорененный в мощном документальном фундаменте? Роман политический, ибо текст книги буквально пронизан политикой, да и как писать об Америке вне политики? Без труда обнаруживаются в произведении и черты романа детективного, особенно во второй его части, которая так и называется — «Расследование».
В самом деле, в «Прологе» сосуществуют принципы и приемы разных жанров. Это определенный тип романа, синтезирующий опыт литературы факта и репортажа с эпическим по своей природе интересом к истории. Огромный пласт жизненного материала, противоречивого и многослойного, досконально изучен, тщательно отобран и осмыслен. Силой писательского мастерства он воссоздан в единое целое — динамичное, увлекательное повествование о том, какой была Америка в том памятном, «неспокойном» 1968 году.
