Вскоре дядя уснул, и спал он крепким сном. Я же долго не мог успокоиться, стоило его здоровой ноге коснуться меня, как меня одолевали всякие мысли.
Прошло двадцать лет, и дядин оптимизм не иссяк. Как-то старший из двоюродных братьев предложил справить ему протез, но дядя решительно отказался. Тогда как раз проводили какую-то кампанию по внедрению медобслуживания на селе, и изготовить протез было дешевле обычного.
Тот брат уже стал директором средней школы в нашей деревне, а его жена была врачом в местной больнице. Таким образом, вопрос о доходах, который он обсуждал со мной в былые годы, получил идеальное решение. Моя незаслуженная литературная слава долетела до родных мест, и восьмилетний племянник стал моим поклонником. Периодически я покупал книги и отправлял их ему прямо в школу, где тот учился. Так племянник всегда с гордостью трубил об этом и прилежно читал книжки. Но когда похожую книгу ему дарил отец, то она у него часто куда-то пропадала.
Как-то я пришел их навестить, дядя и племянник обступили меня. Дядя велел племяннику налить мне воды. Тот ответил, что ему некогда, так как ему хочется со мной поговорить. Все рассмеялись.
Однажды племяш тайком от дяди повел меня посмотреть на какую-то штуку. Он завел меня на чердак и, показав на нечто, подвешенное на балке, сказал:
– Смотри, вот она.
Штука эта была черная как смоль и напоминала корневище.
– Что это?
Он просиял:
– Это дедушкина нога. Когда он умрет, то ногу снимут и похоронят вместе с ним.
По спине у меня пробежал холодок. Он еще добавил, что когда привезли ногу, то домашние натерли ее солью, затем покрыли слоем глины и повесили здесь коптиться в дыму от очага. Когда глина потрескалась и отвалилась, то почерневшая и усохшая нога стала походить на сосновую корягу. Пол на чердаке застелили не досками, а двумя слоями бамбуковых стволов, чтобы дым при готовке легко уходил через щели, ведь внизу как раз была черная кухня. В других домах давно уже перешли на печи с дымоходом, только здесь сохранился архаичный открытый очаг.
– Тебе не страшно?
– Не страшно.
Когда племянник поднимался на чердак и спускался с него, то прыгал по лестнице на одной ноге, а другую подгибал. Прыжки вниз силы не требовали, но ловкость была необходима. Ведь на деревянных лестницах в деревне ступени очень узкие. Он же быстро прыгал вверх и вниз, мне пришлось ускорить шаги, чтобы поспеть за племянником. Дойдя же до последней ступени, он, подобно птице, взлетающей с электропроводов, улетел больше чем на метр.
Я поинтересовался, почему ему так нравится прыгать. Малец с таинственным (и одновременно довольным) видом засмеялся:
– Горбылки увидят, что я скачу на одной ноге, и не станут меня кусать.
– Так в лесу давно уже нет никаких горбылок.
– В лесу нет, они теперь у нас дома обитают, они прячутся в щелях меж черепицей, скрываются под полом и в куче дров и лишний раз не показываются. Наши мужчины их не видели, увидеть могут только женщины. Причем еще не любая женщина, а только та, что с добрым сердцем.
– Твоя мама их видела?
– Мама не видела, а бабушка да. Однажды вечером она вышла, чтобы напитаться лунным светом. Бабушка сидела в лучах луны и всем телом впитывала лунные лучи, чтобы при следующем перерождении в женщину ее кожа стала такой же белой, как луна. И вот, принимая лунную ванну, бабушка и увидела горбылок, которые резвились у жерновов. Бабушка не стала их спугивать, и нас тоже не позвала посмотреть. Если бы она закричала, то ей никогда не довелось их больше увидеть. Они, конечно, знали, что бабушка сидела там. Окажись там мужчина, они бы непременно спрятались, так как очень чувствительны к мужскому запаху. Один из наших предков, уж не знаю чем, крепко обидел их, и они живут, чтобы мстить его потомкам.
Когда он рассказал такое, у меня сразу зачесалась голень. Я спросил:
– Так что, разве с ними невозможно помириться?
– Есть способ, да только не знаю, можно ли тебе рассказать.
– Я больше никому не скажу.
Малец серьезно посмотрел на меня и продолжил:
– Начиная с детей прадеда, обидевшего горбылок, следовало брать в жены одноногих девушек, и так девять поколений, только тогда горбылки простили бы нас и наши ноги, как и у других, сохранялись бы до старости в паре, их не пришлось бы отпиливать. И сын, и внук прадеда так и поступили. И вот, когда родилось восьмое поколение, один из мужчин не последовал правилу и женился на девушке с двумя ногами. Он сделал это не нарочно, а по ошибке, полагая, что он из десятого поколения, а на самом деле был только восьмым. И вот, начиная с него, несколько поколений не извлекли его урока, и в результате, как приходило время, ноги у всех поражал недуг. Я не буду таким, как они, и когда вырасту, то возьму в жены одноногую. Тогда моим потомкам не о чем будет волноваться.
– Тогда тебе не нужно сейчас прыгать на одной ноге, все равно ведь женишься на такой девушке.
– Так ведь горбылки этого не знают, опять же, узнав, они не обязательно поверят. Они поверят, только когда увидят, что я поступил именно так.
– Ты такой смелый!
Мальчишка засмеялся и, смутившись, несколько раз кивнул головой.
Я тайком спросил двоюродного брата, кто придумал историю о горбылках. Брат хохотнул, приподнял правую ногу, закатал носок, и я увидел пристегнутый ремнями протез.
– О Небо! – невольно вырвалось у меня.
– В прошлом году я уезжал на годичную учебу, тогда и отрезал. Обнаружил рано, поэтому обошлось ампутацией ступни, мне повезло больше, чем отцу.
– Совсем незаметно.
– Чем меньше отрезано, тем меньше и заметно. Правда, нельзя бегать, тогда это сразу проявляется.
– А домашние не знают?
– Кроме твоей невестки, другие не знают. Если бы я с ней не спал на одной кровати, то, может быть, и она не догадалась бы, ха-ха! Я наказал ей, чтобы сыну ничего не говорила, он еще мал.
– Да он, похоже, и не боится.
– Вот и не надо его пугать. Если в нем сейчас поселится страх, то жизни его конец. Ему так нравится читать книги, что ты ему покупаешь. Он хорошо успевает по родной речи, а вот с математикой имеются небольшие проблемы, ты бы ему пару томиков по математике прислал.
– О чем разговор!
Первое, что я сделал, вернувшись в Юньчэн, так это купил и отправил племяннику «Занимательную математику».
Перевод А. А. Родионова
Жань Чжэнвань
У меня по материнской линии есть незаурядный дядя. Когда ко мне в Гуйян изредка приезжают земляки или я сам вдруг встречаю их где-нибудь, то стоит мне упомянуть дядю, как они разражаются хохотом.
Дяде уже стукнуло семьдесят. С того момента, как моя мать вышла замуж за отца, он стал ждать рождения череды племянников, чтобы быть нам дядькой. Другими словами, раньше в нем не было ничего необычного. В 1976 году ему отдавило ноги на строительстве водохранилища, и он превратился в старикашку ростом намного ниже других. Теперь он никуда не ездил, а целыми днями сидел под стрехой и плел корзины, короба и прочую утварь. Он умел плести все, что изготавливалось из бамбука и требовалось в повседневной жизни. Каждый раз в базарный день мой брат Хэ Голян отправлялся продавать в Сянси продукцию дяди.
И хотя плетением дядя занимался уже несколько десятков лет, мастерство его не совершенствовалось и вещи выходили неуклюжими. Однако у неуклюжести этой был и свой плюс – утварь отличалась надежностью и долговечностью. За тридцать с лишним лет эти грубоватые бамбуковые изделия вошли в каждый дом и стали неотъемлемой частью жизни. Думаю, что эстетический уровень земляков от этого не повышался, но дядю трудно в этом винить, ведь он находился под влиянием среды. А землякам-то на изящество и красоту наплевать, для них высшим мерилом была практичность.
До того как имя дяди прогремело на всю округу, деревенские часто имели дело с его изделиями, но редко видели его самого. Это все потому, что потеряв ноги, дядя перемещался лишь метров на пятьдесят. Обычно он сидел под стрехой и лишь в особых обстоятельствах выбирался за пределы двора. Некоторые из тех, кому меньше тридцати, ни разу его и не видали. Если люди по какому делу приходили к нему домой, то разговаривая, из вежливости не задерживали взгляда на том, что осталось от его ног, и не присматривались, чтобы определить рост. Сам же дядя, глядя на тебя, всегда с каким-то вызовом прикидывал твой рост.
Передвигался дядя с помощью двух скамеек. Он опирался на них локтями, наклонял туловище вперед, затем выпрямлялся и двигал скамейки. Затем снова наклонялся. Каждый наклон равнялся шагу. Когда он стоял на обрубках ног, а ты находился рядом, у тебя всегда в тех же местах начинали тревожно ныть ноги.
Все одеяние дяди было особенным, но не вызывало зависти: на ногах, напоминавших короткие столбики, были надеты сандалии, собственноручно сплетенные им из тщательно отобранной рисовой соломы. Сразу после изготовления они напоминали два круглых золотисто-желтых пряника. К локтям его были привязаны замусоленные куски покрышки, подаренные ему родственником-трактористом. Кроме того, физиономия его всегда была сердитой.
