– А, как вы вовремя!.. Принесите родилку.
– Родилку?
– Деревянная штука, там, у стены.
Сюзи возвращается бегом.
– Он сейчас приедет.
– Спасибо, лапочка.
Вернувшись с этой деревянной штуковиной в руках, я вижу, как Мари исчезает в корове. На ней пластиковая перчатка, доходящая до плеча, и она засовывает всю эту перчатку в зад корове, если только не во влагалище. Где я, где коровья анатомия! Она пытается что-то нащупать внутри и в конце концов вытаскивает две ножки, которые привязывает к тому, что назвала «родилкой». Она выводит меня из столбняка, закричав, чтобы я принес ведро теплой воды. Сюзи берет меня за руку, прежде даже, чем я успеваю осознать приказ, ведет в соседнее помещение и открывает кран.
Когда я возвращаюсь с водой, деревянная часть родилки подпирает корову, а Мари изо всех сил тянет за веревку. Она даже уперлась правой ногой в коровью ляжку, чтоб было удобней.
– Помочь вам тянуть?
– Нет, если тянуть слишком сильно, будут разрывы.
Наконец появляется голова теленка, потом плечи и остальная часть туши. Корова испускает такое мычание, что кажется, будто по горам напротив начинает гулять эхо. Я за нее переживаю.
Теленок падает в солому мертвой массой. Кстати, он и впрямь, наверное, мертвый, потому что весь вялый. Мари яростно его растирает, дует в ноздри, но безуспешно. Тогда она берет ведро и разом опрокидывает его на голову новорожденному. Тот наконец реагирует. Она снова трет его пучком соломы, чтобы обсушить. Он поднимает голову и открывает бессмысленные глаза.
Машина большого мускулистого мишки с визгом тормозит на гравии в трех сантиметрах от моего велосипеда, черт его задери!!! Он проскакивает передо мной, как будто меня здесь нет.
– Все хорошо, Антуан, жаль, что я тебя напрасно побеспокоила, но мне показалось, что сама я не справлюсь.
– Ты правильно сделала. Телочка?
– Да, и очень крупная. Ошибка при осеменении. У нее одна нога загнулась назад, и я полезла ее вытаскивать. Черт, эту мне не хотелось бы потерять – телка с очень хорошей родословной. Все равно спасибо, что приехал. Останешься на чашечку кофе?
– Ладно.
Он поворачивается ко мне и протягивает руку, приветствуя. Все та же простецкая улыбка сквозь трехдневную щетину. Вот уж кому грехи отпустишь без исповеди. И все же пальцы он мне раздробил.
– Антуан, сосед Мари.
– Оливье, я… ммм… я…
– Знаю, вы лейтенант, который вел дело Жан-Рафаэля. Очень приятно. Вы проезжали мимо?
– Да, случайно.
Он смотрит на меня с глупой улыбкой. Я не умею врать, что всегда заметно, и это меня раздражает. Но иногда может сослужить службу.
– Я и вам приготовлю чашечку? – спрашивает меня Мари.
– Нет-нет, оставляю вас вдвоем. Мне бы не хотелось мешать.
Она подходит к нам с улыбкой на губах. На ее лице искреннее облегчение. Некоторые женщины, как моя соседка по лестничной клетке, довольны тем, что за один день успели погладить, помыть пол и приготовить жаркое из телятины; а вот Мари запустила всю руку в корову, которая больше ее самой, чтобы вытащить мертвого теленка и воскресить его теплой водой. Я люблю жаркое из телятины, но куда более волнующе видеть, как теленок встает на ноги, вернувшись к жизни, даже если и закончит ее в виде жаркого.
Она в крови по самую шею, в волосах влажная солома, на майке налипла какая-то кровянистая слизь рядом с огромным пятном от навоза. Она куда менее привлекательна, чем обычно, после сегодняшнего тяжелого отела, и не сейчас у меня на нее встанет, что весьма кстати, иначе в моем обтягивающем велосипедном трико вид у меня был бы поистине дурацкий!
Поддавшись настояниям Сюзи, я в конце концов остался с ними перекусить. Наверняка я показался ей действительно смешным в тот вечер, когда она обнаружила меня посреди кухни. Я все же снял велосипедную каску и расстегнул молнию на куртке и на футболке. От таких штучек в жар бросает, и я все еще не отошел от того, что она проделала. Наверняка выглядел я слегка обалдевшим – не хуже того теленка.
Мари поставила кофе, перед тем как исчезнуть наверху, чтобы быстренько принять душ. Хорошая мысль. Вот только на мне по-прежнему будут обтягивающие трико, когда она вернется и снова станет в моем вкусе. Поэтому я сажусь и незаметно прячу свой прибор между ногами, чтобы он и думать не смел о неожиданной демонстрации. Можно только посочувствовать его неспособности удержаться и не встать по стойке смирно, стоит мне ее увидеть. Или это доказательство?!
Я предоставляю Антуану вести разговор, поскольку сам не знаю, что сказать. Но он общается в основном с Сюзи. Кажется, они с малышкой невероятно близки. Ее отец? Нет-нет, невозможно. Расставшаяся пара не может сохранить такие прекрасные отношения. Они друзья, это видно. Или брат и сестра. Но остается проблема габаритов. Из одного Антуана можно сделать четыре Мари. Может ли такое быть при столь близком родстве?
Когда Мари возвращается, Сюзи уже поставила чашки, достала домашний пирог и налила большой стакан апельсинового сока.
– Хочешь, я нарисую тебе рисунок, как в прошлый раз?
Она даже не дожидается ответа и сразу приступает к делу на уголке стола.
– А мне, – говорит Антуан, – мне разве не нарисуешь?
– У тебя их уже полон дом, а у него, может быть, совсем нет.
Ни одного! Тот, который она мне сделала в первый раз, я прикрепил к холодильнику. Это первый рисунок, который я получил от ребенка. В тридцать восемь лет. Ну, все имеет свое начало. И ни племянника, ни племянницы, по крайней мере о которых я бы знал, ни девицы, которая выбрала бы меня в крестные? И конечно, никаких детей – ни явных, ни тайных. Если только какому-нибудь терминатозоиду на пике формы не удалось преодолеть латексный барьер.
Говорим мы в основном о Жан-Рафаэле. А еще я интересуюсь, все ли коровы рожают подобным образом.
– Роды у животных… – обстоятельно начинает Антуан.
По части животных я полный профан. Исключение – большие свиньи.
Наконец я поднялся, решив оставить их в тесном кругу и удалиться. Сюзи протянула мне рисунок, который я убрал в свой рюкзак. Я был в напряжении. Да нет, не между ногами. Скорее мне было не по себе. Что это за троица? Я чувствовал между ними общность, связь. Как в молекуле воды. H2O. Два атома водорода и один кислорода. И я, свободный электрон, который крутится вокруг. Вода – это жизнь. Общаясь с ними, я чувствовал себя, будто умирающий от жажды, которому дали попить. Словно сам обновляешься.
– Спасибо за помощь. Да, кстати, в субботу ничего не получится, – заявила она, даже не пытаясь как-то смягчить.
Я распался на части, не сходя с места. С теми же ощущениями, что у полудохлого теленка, когда он недавно вывалился на солому.
– Да нет же, шучу, – выдержав паузу, бросила она мне, как ведро теплой воды на голову.
Нет, правда, ну и стерва!
А с другой стороны, это официальное подтверждение в присутствии ее друга.
Ура!
Лейтенант отбыл сразу после кофе. Может, ему показалось, что он мешает. И то сказать, он же ничего не знает про Антуана.
Глянув на себя в зеркало в ванной комнате, я подумала, не захочет ли он отменить ужин. Я была так довольна, что сумела спасти теленка, что даже не отдавала себе отчета, как и в чем изгваздалась. Наверно, он испытал отвращение. Если он все же придет, надеюсь, нового отела в тот момент не случится. Надеюсь также, что он приедет не на велосипеде, потому что, когда он снял велосипедную каску, вид у него был диковатый. Ветер вздыбил волосы во все стороны, а пот склеил их, как фиксирующий гель. Такое впечатление, что у него на голове разлегся дохлый еж.
С другой стороны, трико потрясающе обтягивало его округлые мускулистые ягодицы, что компенсировало дохлого ежа. А когда он еще и расстегнул молнию на футболке, потому что ему было слишком жарко, я почувствовала, как внизу моего живота разворошили муравейник. Прекрасно вылепленные грудные мышцы, без единого волоска на торсе, кожа, блестящая после приложенных усилий. Вот таких я и люблю: слишком много волосатых животных я вижу в течение всего дня.
Мужик оборачивается на улице вслед красивой девчонке, чтобы глянуть, так ли она хороша сзади, как спереди, и феминистки начинают звонить во все колокола. Мачо здесь, фаллократ там. Тихо, тихо, тихо! Мы все одинаковы!.. Парень расстегивает молнию, обнажая мощную гладкую грудь, и уровень осадков у нас внутри взмывает вверх.
Надо заметить, мой собственный муравейник реагировал далеко не на всякого, и то довольно сонно. Может, потому, что со мной были Сюзи и Антуан. А может, потому, что, когда в последний раз муравейник пробудился, он оказался населен красными муравьями, которые выели меня изнутри, кровожадные и жестокие. С той поры я держу их под плотной крышкой, и пусть задохнутся все до единого.
Возможно, Антуан прав, и пора скинуть крышку. Он был так рад, что я в результате приняла приглашение. Немного побурчал, почему я не сказала ему раньше, но я думала поделиться с ним завтра, за яблочным пирогом. Уходя, он поцеловал меня, надолго задержав свою большую ласковую руку на моей щеке, как будто прощался со мной в последний раз. Ладно тебе, Антуан, что на тебя нашло? Смешно, в самом деле, не может же какой-то ужин нас разлучить!