Австрийский беженец и бывший любовник Оттилии,
О чем, вероятно, никто не знал,
Высокий, неловкий, неразговорчивый.
Интересно представить встречу этих двух молчунов.
Шарлотта не очень-то понимала, как ей держаться с ним.
Оттилия ей завещала этого друга
И уточнила: друга, с которым не знаю, что делать.
Именно так вспоминала Шарлотта.
Вскоре они привыкли друг к другу.
Александру было почти сорок.
В тридцать девятом году он бежал от нацистов,
пройдя через Альпы.
Переход этот, долгий и трудный, наложил на него отпечаток:
Внешне сильный, он не мог похвастаться крепким здоровьем —
Давний несчастный случай сделал его хромым
И оставил на лбу чудовищный шрам.
В нем сочетались два странных свойства:
Он вел себя как покровитель,
Но в конечном счете его опекали другие.
Шарлотта считала, что он чересчур уж высок —
Приходилось задирать голову, обращаясь к нему,
Хотя она редко к нему обращалась:
При встречах в саду они, как правило,
Обменивались улыбками и расходились молча.
Но вот наступил ноябрь, и ситуация изменилась:
Германия оккупировала южную зону Франции,
И теперь этих двух беглецов объединяла опасность.
Они стали сближаться, иногда даже касаясь друг друга.
Шарлотта по-прежнему навещала деда,
Но их встречи всегда кончались плачевно:
Увидев ее, он выкрикивал непристойности,
И в конце концов она в ужасе убегала.
Увы, дед – единственный родственник, оставшийся у нее.
Александр утешал Шарлотту,
А иногда и брался сопровождать.
Разумеется, дед не выносил этого самозванца,
Оставшись наедине с Шарлоттой, устраивал ей разнос:
Только не говори, что этот австриец тебе приглянулся!
Не вздумай с ним спать – это исключено!
Ты меня слышишь?
Какой-то бродяга…
Не забывай же, что мы – Грюнвальды!
Ты должна взять в мужья человека нашего круга!
Шарлотта считала это нелепым:
Дед жил иллюзорным, исчезнувшим миром,
Но она не хотела ему перечить
И слушала все, что бы он ни сказал, —
Ведь ее воспитали в глубоком почтении к старшим.
Буржуазное воспитание – тоже обломок прошлого,
А обломками прошлого следует дорожить,
Делать все, чтоб они сохранились хоть как-то.
Эта абсурдная кротость помогала ей помнить о детстве.
И она отвечала ему: да, конечно!
И думала: я не люблю Александра,
А она его очень любила,
Он был нужен ей, нужна его жаркая преданность,
Только вряд ли это была любовь.
Шарлотта любила лишь одного мужчину,
Все того же, на веки вечные,
Но был ли он в ее жизни?!
Как-то раз дед почувствовал острую боль,
Вышел из дому, пошел в аптеку,
Добрался туда, но упал перед дверью
И умер, прямо на улице.
Узнав эту новость, Шарлотта вздохнула с таким облегчением,
Словно тяжесть свалилась с плеч.
Сколько раз она в мыслях желала, чтоб дед ушел…
Неужто Шарлотта ускорила это событие?
Позже, в одном из писем, она призналась, что отравила деда.
Правда ли это?
Или снова театр?
Это невероятно и все-таки допустимо,
Если вспомнить о том, сколько горя он ей принес, —
Постоянные нагоняи, и презрение к ее творчеству,
И сексуальные домогательства.
Я веду переписку с почитателями Шарлотты,
В частности с Даной Плейс, внучатой племянницей Оттилии.
Мы обсуждаем с ней эту тему,
Вероятность этого рокового деяния,
Настоящий роман в романе.
Шарлотта стоит у могилы деда,
Где покоится и ее бабушка.
Теперь они соединились навеки,
Эти любители древних руин и праха былого.
На кладбище стало совсем безлюдно,
Да и кто навещает мертвых во время войны?
Наконец и Шарлотта ушла, оглянувшись в последний раз.
Так иногда поступают, прощаясь с живыми.
В конце сорок второго года Франция полностью оккупирована.
Бывшую «свободную зону» поделили немцы и итальянцы.
Департамент Приморские Альпы занят войсками Италии.
Они не проводят расовую политику своих немецких союзников,
Поэтому толпы евреев хлынули в район Ниццы —
Почти единственное убежище, оставшееся в Европе.
Здесь Александр и Шарлотта в сравнительной безопасности,
Но только надолго ли это?
Они без конца обсуждали ход текущей войны:
Когда ж наконец американцы решатся на высадку?
Шарлотта уже решила не тешить себя надеждами —
Ведь она с тридцать третьего года уповала на лучшее будущее,
А сбывалось все самое худшее.
Она поверит в Освобождение только тогда,
Когда здесь взовьется американский флаг.
То и дело в их разговорах возникали неловкие паузы
Или нечаянные слова, сказанные невпопад.
Не потому ли однажды они обнялись,
Чтобы заполнить молчание?
И тому и другой трудно было решиться на первый шаг,
Как же все-таки это случилось?
Дело шло к неизбежной развязке,
Однако ими руководил отнюдь не слепой порыв —
То был медленный, но неуклонный процесс.
Беседуя, они садились все ближе и ближе друг к другу,
Пока наконец их губы не встретились в поцелуе.
Теперь Шарлотта уже не девочка, ей двадцать шесть лет.
В апреле они вдвоем с Александром отметили день рождения.
В лавке старьевщика он отыскал маленькую рамку
И вставил в нее один из рисунков Шарлотты.
Ее растрогал этот подарок, незатейливый, но прекрасный.
Вот уже много лет, как никто ее не обнимал.
Шарлотта почти забыла о том, что она женщина.
Где они – те минуты, когда Альфред целовал ее, встав на колени,
Когда любимый мужчина желал ее, брал, истязал ее ласками?
Куда они канули, эти мгновения?
И отчего же ей так неприятно желание Александра?
Она отвергала порывы его возрастающей страсти,
Его ласки были почти мучительны для Шарлотты,
Она отталкивала его.
Что же с нею творилось?
Она не могла ответить,
А он думал: это моя вина, я должен уйти, исчезнуть,
Не понимая, что и Шарлотту тоже снедает желание,
Просто она инстинктивно избегает всего, что похоже на страсть.
Но вскоре это прошло, и она отдалась любви.
Наступил опьяняющий миг:
Шарлотта взяла его руку,
Большую мужскую руку, неуверенную, но сильную,
Провела ее сверху вниз,
И из ее груди вырвался стон наслаждения.
Отныне любовь поглощала их ночи и дни.
В одичавшем саду все служило расцвету их чувственных ласк —
Ароматы, деревья, полуденный зной,
Идеальная декорация для любовного забытья,
Рай для новых Адама и Евы.
Но Шарлотту что-то обеспокоило:
Ее одолели головокружения,
Не такие, как прежде, – от любовных страстей.
Она провела рукою по животу
И застыла, ошеломленная:
Значит, вот как это бывает?
Думала ли она, что такое может случиться?
Тело казалось ей самой надежной крепостью,
Единственным рубежом, сберегающим от врагов,
Но вот непреложный факт: в нем зародилась новая жизнь.
Да, она, несомненно, беременна.
Что ж, «беременность, сберегать» – это родственные слова.
Александр не помнил себя от счастья,
Как мальчишка, ходил на руках по саду.
Ах, если бы мир был так прост, как он!
Ему непонятны чувства Шарлотты.
Как ему объяснить, что можно испытывать счастье и страх
И что счастье неотделимо от страха?
Ее неотступно терзали мысли о матери.
Давно позабытые чувства снова проснулись в ней.
Не правда ли, это чудесно? – спрашивал Александр.
Шарлотта молчала. Ей было трудно
Сразу поверить в счастье,
Свыкнуться с тем, что возможна счастливая жизнь —
Жизнь с мужчиной и с их ребенком.
Не правда ли, это чудесно? – опять восклицал Александр.
Да, конечно, это чудесно.
Часами они выбирали имя для дочери:
Шарлотта была уверена в том, что родится девочка.
Нина, Эрика, Анаис…
Они оба предвосхищали жизнь своего ребенка.
Будущее обретало конкретные очертания,
Но своим первым долгом Александр считал их брак,
Он хотел, чтоб они поженились.
У меня своя шкала ценностей! – провозглашал он гордо,
Я обязан жениться на той, что ждет от меня ребенка!
Мориди и его жена были свидетелями на их свадьбе.
Это слово «свидетели» здесь имеет особый смысл:
Свидетели необходимы, чтоб подтвердить реальность события,
Оформить документально любовь этих двух безумцев,
Объявить о ней на весь свет, когда лучше всего – затаиться.
В мэрии они указали свои данные и свой адрес.
Больше того, для вступления в брак с Шарлоттой
Александр признал, что он тоже еврей,
Тогда как до этого жил во Франции по фальшивому паспорту.
Зачем они это сделали? – Наступает такой момент,
