В худшем случае увезут.
Выключив фары, немцы бесшумно подъехали к «Эрмитажу»
И с двух сторон незаметно прокрались в сад.
Как раз в эту минуту Шарлотта вышла из дому
И столкнулась с ними лицом к лицу.
Бросившись на Шарлотту, они заломили ей руки за спину.
Она закричала от боли,
Попыталась вырваться и убежать,
Но один из немцев, схватив ее за волосы,
Нанес жестокий удар в живот.
Она застонала: я беременна!
Пожалуйста, отпустите меня!
Но им наплевать на ее мольбы.
Из дому выбежал Александр,
Кинулся к ним, чтобы вырвать Шарлотту из рук солдат,
Но что можно сделать под дулом ружья?!
В него прицелились, он отступил к стене,
А Шарлотте приказано собираться.
Она стояла в оцепенении, с опущенной головой.
Один из немцев толкнул ее к двери дома,
Но у нее подкосились ноги, она рухнула на траву.
Ее пинками заставили встать.
Александр рвался ее защитить, но его держали на мушке,
И он понял: Шарлотту сейчас увезут,
Только ее одну,
Он им не нужен —
Донос касался только ее.
Но это же невозможно!
Он им не позволит ее увезти, ее и ребенка.
Нет!
Александр посмотрел на немцев и крикнул:
«Арестуйте меня, я тоже еврей!»
Александр и Шарлотта пошли на второй этаж,
Чтобы собраться в дорогу.
Она решила взять с собой книгу, но это запрещено:
Только одежду и одеяло, да поживей!
Через десять минут их швырнули в кузов грузовика,
Взвыл мотор, и машина растаяла в утренней мгле.
Брюннер должен быть очень доволен.
Их привезли во двор отеля, куда сгоняли всех жертв облавы.
Слухи ходили самые страшные.
В доме слышались крики, порою гремели выстрелы:
Брюннер устроил камеру пыток возле своей спальни.
Иногда он вставал среди ночи, чтоб помочиться на еврея.
Из своего окна он разглядывал арестованных,
Наслаждался их страхом, отчаянием, их убитыми лицами,
Но в то же время он понимал, что нужно их успокоить, —
От этого будет зависеть успех переправки в лагерь.
Они не должны угадать, какова развязка программы,
Ему не нужны истерики и бессмысленное сопротивление.
И Брюннер вышел во двор, чтобы лично утешить пленных,
Заговорил с ними самым умильным голосом,
Который переходил в рычание, когда он расстреливал жертву.
Признался, что иногда он нервничал, допрашивая строптивых,
Но пусть господа не думают, что он им желает зла,
Пусть ведут себя благоразумно, и все будет превосходно.
Затем объявил, что в Польше для евреев создано государство:
Сейчас вы сдадите нам деньги, получите наши расписки,
И все будет возвращено, как только приедете в Краков.
Краковская община проследит за вашим устройством
И каждому подберет работу по специальности.
Кто же поверил этому?
Может быть, все они.
Ведь отца Шарлотты и вправду освободили из лагеря,
Да и сама она вместе с дедом вышла из лагеря Гюрс.
Людям хотелось надеяться.
Ранним утром, на пятый день, им предстоял отъезд.
Их повели на вокзал, куда уже подали поезд.
Местные полицейские помогали немцам с посадкой.
В этот состав поместили несколько сот человек.
Люди уже в вагонах, но поезд стоит у перрона.
Почему же их запихнули сюда, если он не отходит?
Потому что Брюннер еще не подал сигнал:
Может, хотел продлить удовольствие?
Люди, измученные жаждой, начали задыхаться.
Александр сказал окружающим, что его жена беременна,
И пленники, потеснившись, ей уступили местечко,
Шарлотта смогла присесть, хотя и сжавшись в комок.
Никто вокруг не услышал, что она про себя поет
Немецкую колыбельную, которую пели ей в детстве.
Состав наконец-то тронулся, и всем стало легче дышать.
Двадцать седьмого сентября сорок третьего года
их привезли в Дранси.
Шарлотту и Александра тотчас же разлучили.
Это транзитный лагерь,
Зал ожидания смерти.
Седьмого октября в четыре тридцать утра
Прозвучала команда: готовьтесь к отправке!
Каждый из вас должен проставить на багаже свое имя.
Это очередная иллюзия будущего благополучия.
Чтобы не сеять лишнюю панику, семьи воссоединили.
Шарлотта увидела Александра и поняла: он страшно ослаб.
На перроне стояли новые «пассажиры» —
Мужчины с дорогими чемоданами,
Одетые так, будто собрались на праздник,
Элегантные, в модных шляпах, с непринужденной осанкой;
Такие учтиво кланяются, встретив знакомую даму.
В обстановке всеобщей паники они сохраняли выдержку,
Не выказывали страха, считая это постыдным.
Главное, не выдавать врагу внутреннюю растерянность,
Лишить его удовольствия видеть испуг в глазах.
Всех их везли в составе под номером шестьсот десять.
В вагон для сорока пассажиров затолкали не меньше семидесяти —
Разумеется, вместе с их багажом.
Тут же больные, безумные и старики из приютов;
Не верилось, что их отправляют в рабочие лагеря.
Почему вместе с ними везут сумасшедших и умирающих?
Это недобрый признак, так никого не обманешь.
Один молодой человек сказал: нас везут на смерть, нужно бежать!
И попытался выломать доску в полу вагона.
На парня тут же набросились и оттащили прочь.
Немцы ясно предупредили: если сбежит хоть один,
Будут расстреляны все, кто ехал в этом вагоне.
Время тянулось мучительно медленно,
А точнее, застыло на месте.
Как ни странно, то тут, то там вспыхивала надежда,
Правда, на очень короткий миг и далеко не у всех.
Шарлотта себя убеждала, что встретится там с родными.
Может быть, и Альфред тоже находится в лагере?
Что он скажет, увидев ее замужней и вдобавок беременной?
Как ни странно, больше всего ей не хватало отца.
Сколько лет от него нет никаких вестей…
Александру уже не под силу ее утешать,
С каждым часом ему становилось все хуже,
Язва сжигала желудок,
Лицо стало мертвенно-бледным.
Некоторые шептали: нужно притвориться здоровыми!
Выходя на перрон, держитесь уверенно,
Разотрите щеки, чтоб выглядели румяными, —
В рабочие лагеря набирают лишь крепких людей.
Но попробуйте выглядеть крепким после этих трех дней в вагоне.
Шарлотта и Александр старались ободрить друг друга.
На каждой остановке он бился за глоток воды для нее.
Шарлотта безумно боялась, что ее ребенок погибнет.
Ей чудилось, что он уже перестал шевелиться,
Как вдруг она ощутила толчок.
Похоже, младенец, как мать, собирал последние силы,
Чтобы остаться в живых. Так борются умирающие.
Наконец их состав подошел к станции назначения.
Вокруг стоял ледяной непроглядный мрак.
Как и перед отъездом, вагоны долго держали закрытыми.
Почему их не выпускают?
Почему не позволить им подышать свежим воздухом?
Но пришлось дожидаться рассвета,
Эта пытка продлилась около двух часов.
Но вот наконец-то затворников,
Оголодавших, измученных и растерянных,
Выпустили из поезда.
Густой предрассветный туман скрывал территорию лагеря,
Пленники даже не видели злобно рычавших псов,
Различили только одно – девиз на решетке ворот:
Arbeit Macht Frei —
Работа освобождает.
Им приказали построиться.
Александр и Шарлотта знали, что их сейчас разлучат,
Что им недолго осталось быть вместе.
Скоро всем сообщат, к какой группе они приписаны.
Некоторых сегодня избавят от немедленной смерти:
Ведь накануне был праздник, называемый Йом-Киппур[31],
И нацисты его «отметили» на свой, особый манер,
Отправив в газовые камеры больше людей, чем обычно.
Вот почему в бараках много свободных мест.
Очередь двигалась медленно.
Что нужно им говорить?
Как удачней ответить?
Шарлотта решила сказать, что попала сюда по ошибке:
Она не еврейка, ведь ясно же видно —
Она не еврейка.
И, кроме того, пятимесячная беременность…
Ей нужно прийти в себя, отдохнуть в больнице.
Они не должны оставлять ее здесь.
Подошел и ее черед,
Но она, передумав, смолчала.
Немец с ней говорил, даже не глядя в лицо,
Велел назвать имя, фамилию
И дату ее рождения.
Следующий вопрос: какая у вас специальность?
Шарлотта ответила: рисовальщица.
Вот тут он, подняв глаза, посмотрел на нее с презрением:
Рисовальщица – это что?
Я художница, пояснила она.
Рассматривая Шарлотту,
Он задержал взгляд на ее животе
И спросил: вы беременны?
Она кивнула в ответ.
Немец не проявил ни грубости, ни любезности,
Равнодушно вписал в кондуит данную информацию,
Со стуком поставил печать на карточку Шарлотты
И указал на группу, к которой ее причислил
И которая состояла в основном из женщин.
Шарлотта, держа чемодан, медленно двинулась к ним,
