Когда невозможно уже притворяться, что ты призрак, никто.
Я долго считал, что именно брак привел их обоих к гибели;
Сопоставлял события, и все как будто сходилось.
Но мне предстояло узнать и другую версию их истории:
Этот брак никоим образом не изменил их судьбу,
Его нельзя приравнять к общественному протесту,
И вот доказательство: оба остались жить в «Эрмитаже»,
Там, где их ничего не стоило разыскать.
Ведь им не грозила опасность под итальянским протекторатом,
Им ничто не грозило, и они настолько в это поверили,
Что даже вступили в брак и указали свой адрес.
Тем не менее ситуация со дня на день могла измениться.
Некоторые пытались помочь евреям бежать.
Самую смелую инициативу проявил Анджело Донати[29].
Этот политический деятель разработал планы спасения,
Согласовал их и с Ватиканом и с послами других государств,
Зафрахтовал корабли для отправки людей в Палестину.
Генеральный консул Италии поддерживал Донати,
Полностью отменил все антиеврейские акции,
Приказал итальянским карабинерам охранять синагогу,
Дабы предупредить набеги французской полиции.
В Ницце Донати опирался на помощь кюре Мари-Бенуа.
Все это создавало надежный заслон для евреев
И укрепило иллюзии наших молодоженов.
Но в сентябре сорок третьего года Италия капитулировала,
И контроль над южной зоной страны теперь захватили немцы.
Отныне евреям придется платить за то, что они существуют.
Для этого в Ниццу прислали одного из самых жестоких
высших чинов SS,
Возможно самого беспощадного; это Алоиз Брюннер.
От его биографии бросает в холодный пот.
Алоиз был щуплым брюнетом с курчавыми волосами,
Малорослым и кривобоким – одно плечо выше другого.
Несоответствие типу арийца усугубляло его свирепость,
Он усердствовал больше других,
Чтоб доказать чистоту своей крови.
Но в остальном Брюннер был вполне банальным субъектом,
Начисто обделенным харизмой, с тонким гнусавым голосом.
И все же, увидев хоть раз, его трудно было забыть.
Свидетельства о его извращенной жестокости общеизвестны.
Безжалостный, грубый, он постоянно носил перчатки
Из страха дотронуться до еврея.
* * *
После войны ему удалось бежать.
Раздобыв поддельные документы, он добрался до Сирии.
Семья Эль-Ассад взяла его под крыло, у них общие интересы —
Он консультировал их по части пыток.
В конце концов его разоблачили,
И на его арест был выписан международный ордер,
Но сирийские власти так его и не выдали.
Агенты Моссада хотели выкрасть его, как Эйхмана.
Брюннера нужно было похитить, чтобы судить в Израиле,
Но они не смогли проникнуть в Дамаск.
И тогда ему выслали почтой бандероль со взрывчаткой.
Брюннер лишился глаза и пальцев правой руки,
Однако по-прежнему жил на покое в Сирии.
В 1987-м он дал интервью журналисту «Chicago Sun-Times».
По поводу истребленных евреев он заявил:
Все они заслужили смерть, ничего, кроме смерти,
Ибо это отбросы общества и приспешники Сатаны.
После чего добавил: я поступил бы сейчас точно так же!
Брюннер умер в середине девяностых,
Находясь до последнего вздоха под защитой сирийских властей.
* * *
После «успехов» в Греции и в Дранси Брюннер пожаловал в Ниццу,
Расположив свой штаб в отеле «Эксельсиор».
Это рядом с вокзалом, тут удобно держать евреев
перед отправкой в лагерь.
На здании этой гостиницы теперь есть памятная табличка.
Внутренний двор недоступен извне и очень похож на тюремный,
Поскольку со всех сторон его окружают дома.
Кто-кто из жителей Ниццы мог смотреть в этот двор из окон —
Так сказать, из первых рядов – на жуткое зрелище казней.
Брюннера наверняка возбуждало присутствие публики,
Его палаческий дух нуждался в ее восхищении.
Он сформировал бригаду из четырнадцати подчиненных,
Нечто вроде коммандос – охотников за евреями,
Надеясь, что в префектуре выявит всех без труда.
Однако префект Шеньо уничтожил все нужные списки,
А Брюннеру заявил, что их увезли итальянцы.
Эту святую ложь никак невозможно проверить.
Шеньо таким образом спас многие тысячи жизней.
В ярости Брюннер начал лично охотиться на евреев.
Некоторые бежали, надеясь пройти через горы в Италию.
Если бы не хромота Александра, они поступили бы так же,
Но ему не под силу такой переход,
А кроме того, Шарлотта уже на пятом месяце.
И они решили остаться, укрывшись вдвоем в «Эрмитаже».
Усадьба так велика, никто их тут не заметит.
Брюннер назначил большую награду за каждый донос на евреев.
Не прошло и дня, как в отель поступили первые письма,
И потекли доносы.
Немцы взялись за работу.
Лучше хватать добычу прямо в постели, пораньше с утра.
Во двор «Эксельсиора» сгоняли растерянных стариков в пижамах
И женщин, – этих подвергнут осмотру немецких врачей.
Если они красивы, их тут же стерилизуют
И увезут на Восточный фронт, в солдатские бордели.
Но Брюннер все еще был недоволен,
Он хотел все больше, и больше, и больше.
Допрашивал арестованных с невероятной жестокостью,
Заставляя их выдавать членов своих семей:
Каждый еврей на счету.
Узнал, что в сельской гостинице живет известный писатель —
Тристан Бернар, ему было уже под восемьдесят.
Хозяин отеля негодовал, возражая против ареста,
Но тщетно: Бернара схватили и увезли вместе с женой.
Сначала их отправили в Ниццу, оттуда в лагерь Дранси
И выпустили только после ходатайств Гитри и Арлетти[30].
В Греции Брюннеру удалось депортировать
До пятидесяти тысяч евреев,
Здесь же, как он ни усердствовал, далеко до таких успехов —
Арестованных набралось всего-то чуть больше тысячи.
К счастью, доносы исправно шли непрерывным потоком:
Слава богу, еще хватало французов, всегда готовых к услугам.
Утро двадцать первого сентября сорок третьего года.
На сей раз это был не почтовый донос, а телефонный звонок.
Некая молодая женщина…
Еврейка, беженка из Германии,
Проживает в Вильфранш-сюр-Мер, говорит аноним.
…
Дом называется «Эрмитаж».
Эрми… как?
«Эрмитаж».
Спасибо, я записал. Прекрасно!
Удачного дня и еще раз спасибо!
Не за что, я всего лишь исполнил свой долг.
Обычный донос среди сотен других…
Вот так оно происходило —
Донос без всякой причины.
Или все же причина была?
Но какая?
Шарлотта и Александр ничем никому не мешали,
Жили тихо, словно отшельники.
Может, кому-нибудь приглянулся их дом?
Нет, эта причина абсурдна —
Никто после них не владел «Эрмитажем».
Что же это тогда?
В чем смысл такого доноса? Да ни в чем.
Как ни странно, это зовут беспричинным поступком.
Кика, дочь Мориди, вспоминает об их аресте
Семьдесят лет спустя после этих событий.
Она повторяет то, что ей рассказал отец.
Внезапно в наш разговор вмешивается ее муж,
Говорит, что, вообще-то, известно, кто выдал немцам Шарлотту.
Я пораженно смотрю на него,
Переспрашиваю, и он говорит:
Да, ходят такие слухи.
У нас в городках, в деревнях
Об этом нередко толкуют.
Люди бывают разные.
Такого я не ожидал
И даже не знаю, что думать.
Он уточняет: так говорила одна старуха,
Но этому верить нельзя.
Она выжила из ума,
И ей ничего не стоит приврать.
Мне трудно ему поверить.
Кто бы стал привирать в этом случае?
В Вильфранш-сюр-Мер есть люди, которые знают.
По прошествии стольких лет об этом все еще шепчутся,
А виновные мирно живут здесь годами,
Как живут они всюду в мире.
Донос не грозит им карой,
Но лучше о нем не болтать.
Еще и сегодня люди молчат о том, что все они знают.
Я часто об этом думаю.
Может, стоит продолжить расследование,
Разыскать здесь дочь или сына того или той, кто донес?
Но к чему?
Разве это так важно?
С наступлением ночи в Вильфранш-сюр-Мер появляется грузовик,
Тормозит в самом центре города, перед аптекой.
Из него выходят два немца, уточняют дорогу.
Немцам вежливо всё объясняют.
Поблагодарив, они уезжают, довольные этой любезностью.
Информатор ведь мог указать им неточный адрес
Или предупредить Шарлотту, что за ней приедут.
Он сдал ее из боязни или честно сотрудничал с наци?
Она ведь живет в «Эрмитаже» не год и не два,
И все местные жители знают ее.
Так что же им двигало, этим субъектом?
Вообще-то, девица слегка странновата —
Не особо щедра на слова,
И никак не поймешь, о чем она думает.
Нет, не нашего поля ягода.
Ну допросят ее, так какой же тут вред;
В худшем случае увезут.
