И у нас была на то причина: когда Оливер плакал, Тед всегда очень переживал. Он даже к телевизору бежал, когда на экране кто-то плакал, а теперь это происходило в его собственном доме! Он бросался к Оливеру, потом ко мне и умолял меня скорее бежать к малышу. Когда я подходила к кроватке, Тед путался у меня под ногами, но я его не ругала. Он же беспокоился за ребенка! Но постепенно он перестал так переживать. Лишь через несколько недель до Теда дошло, что Оливер не просто останется с нами навсегда, а будет плакать довольно часто! Скраппи понял это гораздо раньше него. И постепенно они перестали обращать внимание на плач малыша.
Сейчас, если я беру Оливера на руки или усаживаю на колени, Тед подходит и нюхает его ножки. Скраппи же полностью к нему равнодушен. Зато он неравнодушен к Теду! Они по-прежнему устраивают игры на кухне, а когда никто не смотрит, спят рядышком в гостиной, свернувшись калачиком. Скраппи оправдал все наши ожидания и стал для Теда настоящим другом. Поскольку мы с Дейвом теперь постоянно заняты ребенком, Скраппи для нас – истинное благословение.
Я очень рада, что мы вернулись за второй собакой в «Баттерсийский дом» и нам подобрали такого отличного питомца. Когда мы встретили Хелен и она рассказала нам о Скраппи, мы уже не сомневались в своем выборе. Я благодарна ей и «Баттерсийскому дому собак и кошек» за то, что их стараниями наша семья обрела такое чудесное пополнение. В свою очередь, мы рады обеспечить Скраппи условия, которых он заслуживает, и подарить теплый и любящий дом, в котором он смог забыть об ужасных происшествиях своего детства.
Толпа обступила меня со всех сторон. Я наклонилась и подхватила на руки маленький пушистый комочек. Надежно укрыв своего джек-рассел-терьера под курткой, я запела в унисон с несколькими сотнями людей.
Звезда на северо-запад вела,
Над Вифлеемом она замерла
И указала волхвам на ясли,
Где кротко лежал младенец прекрасный.
Рождество, Рождество,
Пришло Рождество.
Это был мой любимый рождественский хорал. Несмотря на мороз, люди собрались у торгового центра, чтобы спеть вместе на благотворительном концерте в пользу приюта для бездомных. Изо рта вырывались клубочки пара, пальцы болели от холода, но, встречаясь взглядом с соседями, мы улыбались. И неважно, что холодно: ведь наступило Рождество, и вокруг царила атмосфера праздника. В центре города поставили огромную елку – она сияла и поблескивала разноцветными огнями и украшениями.
Мы продолжали петь, завороженно глядя на открытый двухэтажный автобус. На втором этаже стоял архиепископ Кентерберийский и пел гимны. Что за прекрасный способ создать рождественский настрой! Зрители подпевали местному хору, и наши голоса взмывали к самому небу.
Я особенно радовалась всему происходящему, потому что мой терьер Джонни Регги спокойно сидел на руках, терпеливо слушал и оглядывался кругом. Глаза у него от изумления стали как блюдца, и он впитывал все запахи, картины и звуки. Я видела, что праздник нравился ему не меньше моего.
Мы с моим мужем Ником взяли Джонни из «Баттерсийского дома собак и кошек» всего месяц тому назад. Ему было уже семнадцать лет, и в жизни он повидал всякое. Но мы твердо решили окружить его старость комфортом и заботой.
Ник работал адвокатом по бракоразводным делам, а я – маркетинговым консультантом. Мы уже давно собирались завести собаку, и анкета Джонни Регги попадалась мне на сайте «Баттерсийского дома» несколько недель подряд. Тогда я и поняла, что хочу забрать его домой. Поселившись у нас, Джонни сразу же стал центром нашей вселенной. Мы – да и все наши знакомые – души в нем не чаяли.
Пение гимнов зарядило меня рождественским настроением, и через несколько дней мы собрали вещи, взяли Джонни Регги и отправились на праздники в Ливерпуль, к родителям Ника. Мои родители тоже приехали, но новый член нашей семьи воспринял такое скопление народа совершенно невозмутимо.
В Рождество все только и делали, что отвешивали Джонни комплименты и называли его лучшей собакой на свете.
– Я не могу судить объективно, но вы совершенно правы! – отвечала я.
Джонни знал толк в этой жизни и всегда поступал правильно. Если я закрывала дверь, он знал, по какую ее сторону нужно оказаться. Если с одной стороны была кухня, он оказывался именно там, потому что любил покушать и слушался своего нюха!
На Рождество Джонни закормили кусочками и вкусностями с праздничного стола. Мои родители его обожали – особенно мама. Стоило ей увидеть его, как она говорила: «Привет, моя дворняжечка!» Она звала его так по-доброму, потому что мы не знали всех подробностей его родословной.
Рождественским утром мы с моими свекрами, родителями и Ником собрались в гостиной под нарядной елкой, украшенной в красно-золотой гамме. Нас поджидала груда подарков. Я взяла мягкий сверток, который приготовила для Джонни Регги. Развернула его, и все рассмеялись: внутри был миниатюрный костюмчик Санта-Клауса с красной накидкой и отороченным мехом капюшоном.
– Прости, Джонни, – сказала я, – но я не удержалась!
Я посадила его на колени и аккуратно надела костюм, а потом повернула мордочкой к родным. Все заулыбались до ушей.
– Да ты просто красавец! – воскликнула я.
Но Джонни повернулся ко мне и недовольно зарычал. Он застыл на месте, и я видела, что костюм ему совсем не нравится. Я сфотографировала его, но он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Бедняжка!
Тогда он рычал на меня в первый и единственный раз. Джонни был совершенно безобидным. Из-за инфекции он лишился многих зубов, и они шли через один. Рычанием он просто выражал свое мнение насчет костюма. Я подозвала его, и пока снимала костюм, он не шевелился, а в нужный момент даже поднимал лапку.
Когда наряд сняли, он еще несколько минут со мной не разговаривал, но вскоре Джонии Регги меня простил. Этот забавный случай только добавил веселья.
Со временем я поняла, что Джонни не любил, когда с ним возились. Он терпеть не мог, когда его причесывали, и уж точно не был «карманной» собачкой. Но у него получалось очаровать любого безо всяких усилий. Даже Ник, серьезный парень из Йоркшира, рядом с Джонни становился шелковым, и оба они это знали.
Стоило Нику вернуться с работы, как Джонни тут же несся к кладовке, где хранились собачьи лакомства. У него были проблемы с позвоночником, и из-за этого он не мог вилять хвостом, а вилял всем телом – из стороны в сторону. Угощая его, Ник всякий раз признавался:
– Может, это глупости, но я не могу устоять перед этой мордочкой!
Постепенно мы разглядели истинную натуру Джонни за его милыми проделками. Несмотря на артрит, он любил гулять дважды в день и с удовольствием семенил за нами на прогулке.
По выходным мы ездили за город или на пляж. При этом Джонни всегда выглядел очень недовольным: природа его не впечатляла. Хотя он жил в Лондоне и, как нам казалось, никогда не бывал в тех местах, куда мы его возили, они его совершенно не интересовали.
Если у Джонни Регги имелось свое мнение, он не стеснялся его высказывать. Допустим, ему не хотелось идти гулять – тогда он прирастал к полу у входной двери и отказывался сдвинуться с места. Со временем у него ухудшилась подвижность суставов, он стал неважно слышать и видеть и большую часть дня предпочитал проводить в саду. Мы установили перегородки, чтобы он не укололся о розовые кусты. Он отыскивал местечко на солнцепеке и жарился там до одури.
Одним словом, у Джонни не жизнь была, а мечта, что бесконечно меня радовало. Да и Джонни понимал, как ему повезло, и радовался своему счастью. А нам казалось, что это мы счастливчики. Мы с Ником много лет строили карьеру и искали идеальный дом. Мы неслись по жизни с такой огромной скоростью, что порой у нас даже не оставалось времени насладиться простыми вещами, которые мы воспринимали как должное: прогулкой в солнечный день или отдыхом в домашней обстановке.
Лишь когда у нас появился Джонни Регги, мы поняли, чего нам не хватало. Я сократила количество рабочих часов, а Ник по возможности работал дома.
Мы старались больше времени проводить дома на случай, если Джонни что-то понадобится. Мы предпочитали не тискать его – он терпеть этого не мог, – а угощать всякими вкусностями. Например, полезной для суставов жирной рыбой.
У Джонни был волчий аппетит, и он заглатывал еду, не жуя. Чтобы он не набирал вес (а у него была такая склонность), я выгуливала его вокруг Кентерберийского собора. Жили мы совсем недалеко. Мне нравился живописный сад на территории собора, а иногда я даже тихонько прокрадывалась внутрь с Джонни на руках послушать вечерню. Я прижимала его к груди и наслаждалась чудесным пением – оно производило на меня очень сильное впечатление. Джонни закрывал глаза и тоже слушал. Хор пел громко, и Джонни все слышал и все чувствовал. После службы мы садились на скамейку в прекрасном огороженном саду и ловили последние лучи заходящего солнца. Сад при соборе цвел круглый год.
