Ознакомительная версия.
нельзя было отказываться от двухсотпятидесятиграммовой бутылочки пастеризованного молока после второго урока. Зимой бутылочки целый час грелись, уложенные на ребрах батарей. Я очень любил молоко. И те одноклассники, которые его ненавидели, подпольно отдавали свою порцию мне. Мы учились снимать фольговую крышку с бутылки так, чтобы она не помялась, и, удерживая ее между двумя пальцами, запускали фольгу, как планер,
через целый класс. На табличке «1дальня» на дверях столовой буква «д» была всегда переправлена на «б». Одно время в спортивной школе мне выдавали талоны на дополнительное питание. За этот талон можно было получить любой пищи на один рубль в любой столовой УССР. Когда собиралось побольше талонов, я приглашал своих приятелей в диетическую столовую, и мы устраивали себе пир из бабки, политой киселем. Тогда мы еще не пили даже пива. Правда, Туркмен, наслушавшись рассказов о том, как его кумир Владимир Куц не только на тренировках, но и на олимпиаде в Мельбурне пил стакан водки перед и после десятикилометрового забега, идя на тренировку, выпивал в гастрономе кофе с коньяком. В армии я пробегал кроссы первым. Но только зимой. На финише командир полка выставлял дежурную машину с термосами чая. Я бежал как можно быстрее, дыша открытым ртом, пытался максимально охладить трахею и бронхи. Тогда
горячий сладкий чай действовал как наркотик. С радиостанцией на БТР-е мы с водителем Мики регулярно выезжали на длительные автономные сеансы связи. Неделями жили в железе одни среди леса. Тогда Мики варил настоящий чифирь. Однажды мы не могли заснуть трое суток. Зимой в броневике было так холодно, что на стенах изнутри нарастал слой инея в несколько сантиметров толщиной. Посреди ночи от холодного отчаяния мы выпрыгивали на снег, и мороз под звездным небом
казался облегчением. Чтобы хорошо забить колышки заземления, нужно было на них пописать. Полное имя Мики – Рамиль. У нас была целая компания водителей-башкиров. У Мики была лучшая из виденных мной вживую рельефность мышц. Его двоюродный брат Райиль никогда не знал женщины и не ездил на мотоцикле. Он всегда просил всех как можно больше рассказывать про мотоциклы и ощущение женского тела. Я ему кое-что придумал. Через несколько месяцев после дембеля
Райиль разбился на мотоцикле по дороге к девушке, с которой обо всем договорился. Рафаэль брал у меня пару кубов спирта для промывания шифровальной аппаратуры и вводил его себе внутривенно. Капитан Елизаров выдавал нам только десятую часть спиртовой нормы, а остальное держал в банках, закрытых в сейфе. Мы приняли решение его выпить. Расшатали сейф и бросили его на пол. Банки разбились, и весь спирт стек в приготовленную железную миску. У
старшего лейтенанта Окатова колени сгибались в обе стороны. Прапорщик Деренько был начальником самой мощной радиостанции. Она помещалась не в броневике, а в просторном теплом автомобильном кунге. Мы с ним работали на один оперативный отдел и часто встречались в лесах. Перед тем, как пойти в какое-нибудь село, прапорщик стирал трусы, майку и носки, обрызгивая их одеколоном. На конкурсах художественной самодеятельности Мики
прибавлял нам большущее количество баллов, показывая со сцены один и тот же фокус. Иголкой с ниткой он пробивал мочку правого уха, потом правую щеку, затем язык, далее левую щеку и левое ухо, завязывал нитку узлом, несколько раз прокручивал ее во всех этих дырках, наконец вынимал нитку, и комиссия не могла найти на его теле никаких следов. В одном из тех баров, где я работал, студентки очень часто напивались до бесчувствия. Иногда им становилось плохо, и мы оттаскивали их
в подсобку. Несколько раз мне приходилось вытаскивать девушкам в бессознательном состоянии язык и пришпиливать его булавкой к воротничку, чтобы язык не перекрыл дыхательные пути. Одной я даже сделал в таком виде искусственное дыхание рот в рот. На следующий день эта девушка снова пришла в бар и, не подозревая обо всем, что с нею тут произошло, предложила мне тему классной повести – интересно, что делают девяносто шесть процентов мозга, если у людей задействовано только четыре? Это
научный факт, сказала она. В том баре за длинной стойкой постоянно сидели несколько посетителей. Я должен был переходить от одного к другому, чтобы выслушивать истории их жизни и давать мудрые советы. Труднее всего было вспомнить, о чем именно шла речь, когда кто-то начинал рассказ с того места, на котором остановился несколько дней или недель назад. С ночной смены я приходил за несколько минут до того, как просыпались дети. Мы шли на многочасовые прогулки, и я иногда на мгновение засыпал, работая веслами в лодке посреди озера. В первые месяцы в армии я засыпал так быстро, что не чувствовал от этого никакой радости. Тогда начал выпивать перед отбоем много воды, чтобы ночью самому проснуться, пойти через летнюю ночь в туалет и снова улечься в кроватку. Двоюродная бабушка Мира любила петь нам или себе самой такую песенку – радуюсь, как спать иду, утром снова я встаю, ох и дурочка я, ох и дурочка я. В Подлютом, где ученицы гимназии проводили часть летних
каникул рядом с патроном гимназии митрополитом Шептицким, бабушка Мира никогда не участвовала в утренних девичьих боях за право застилать постель митрополита. Она не могла даже целовать его перстень. Позднее в нее был влюблен Ярослав Галан, тогда еще нормальный украинский драматург. Он предлагал пожениться, но бабушка Мира даже думать о таком не собиралась, потому что Галан постоянно оступался и падал на всех горных тропах. Ее учителем
украинского языка был Василь Щурат, биологию преподавал Мельник, а географию Олена Степанив. Часто бабушка Мира покупала целый круг сыра, и мы с братом вырезали в глыбе замки и пещеры, выедая все лишнее. Ее клубом был магазинчик иностранной литературы «Дружба». Еще там бывал старенький скрипач, который, предчувствуя падение телевизионной башни, никогда не заходил в ту часть города, границей которой была окружность радиусом в высоту башни. Бабушка Мира покупала в «Дружбе»
неимоверное количество книг. В основном польские переводы авторов со всего мира, недоступных в СССР в украинском или русском изданиях. Большинство прочитанных книжек она сразу же сдавала в комиссионный отдел другого книжного. Тех, которые остались, все же набралось несколько тысяч. В дождь бабушка Мира любила сидеть на балконе и считать зонтики какого-то одного цвета. У бабушки Миры было сложное расстройство глотания, и поэтому она варила себе в основном разные
подливы. Невроз сформировался потому, что ее сестре врачи запретили употреблять много жидкости. Бабушка Мира всю жизнь пила очень много воды, и этот запрет и страдания сестры привели к полной неспособности глотать. Тогда бабушка Мира еле выжила. Сестра была одной из пяти первых учеников школы Олексы Новакивского. Сохранилось несколько очень хороших ее работ, но она почему-то вскоре забросила живопись. Как-то знакомые из Америки предложили ей устроить
выставку Новакивского в Нью-Йорке. Оказалось, что Новакивский очень боится за свои работы. Они же должны были ехать через океан на корабле, и художник не решился на такой риск. Он сказал – а вдруг крушение. У нас дома было очень много пейзажей разного размера и разного качества, некоторые попросту неумелые. Мои родственники купили их, чтобы поддержать эмигрантов – старшин армии УНР, которые что-то рисовали, а потом продавали свое творчество на благотворительных
выставках в галицких городах. Дядя Осип, который был начальником медицинского поезда УГА, а поэтому имел шанс закончить медицинское образование только в Праге, хорошо понимал положение военных эмигрантов и покупал картины, не глядя на качество. Все мое детство прошло под ландшафтами Великой Украины. Горы я никогда не видел нарисованными. Они были вокруг. Сначала горы видно было даже из окна нашей квартиры на третьем этаже в центре
Франковска, но потом где-то на окраинах построили высокие дома, и панорама исчезла. В Сопоте я ходил по утреннему холодному берегу в поисках рыбаков со свежей рыбой. Попросил, чтобы они сами выбрали мне какую-нибудь рыбину, потому что я не из приморья. Узнав, что я живу в горах, моряки с завистью признали, что это тоже очень-очень хорошо. С папой мы несколько раз ездили на море теплое. Сама теплая вода была для нас наибольшим чудом. Мы привыкли к горным речкам, которые даже в жару были холодными. Жили в домике возле маяка. С противоположной от моря стороны были поля лаванды. Вдоль полевой дороги росли абрикосы. В воскресенье на маяк приезжали гости, папа пил с ними красное вино. Среди ночи взрослые шли купаться, а мы залегали в кустах полыни, наблюдая, не нужно ли будет спасать папу. Первый раз папа взял брата на море, когда Юре было три года. Папа снимал тогда восьмимиллиметровой камерой. Брата
подхватывали волны и относили от берега, а папа – покуда было можно – делал об этом фильм. Приехав после Читы в Делятин, папа несколько месяцев притворялся в школе, что не понимает по-украински. Он сделал себе лыжи и изучал леса. В лесу все еще попадались одиночные партизанские отряды, потому что лесорубы – папа пошел работать к ним – громко и монотонно пели, чтобы услышали лешие, – мы не хотим, мы обязаны. Папа был единственным в классе, у кого был галстук. Поэтому все
Ознакомительная версия.
