1. В настоящий момент идти дальше было бы бессмысленно и даже безрассудно.
2. Остается только попроситься на ночлег к Элен.
3. Ничто не помешает им продолжить путь завтра с утра пораньше, в любое время.
4. Упрекнуть им себя не в чем.
5. Существует ли то, что они ищут?
6. Что они ищут?
7. Никакой спешки нет.
8. Все соображения насчет этого путешествия надо будет пересмотреть на свежую голову.
9. Важно одно – пуститься в путь.
10. И хрен с ним.
На улице они вновь взялись под руки. Через несколько сотен метров Мерсье обратил внимание Камье на то, что они шагают не в ногу.
– У тебя свой ритм, – сказал Камье, – а у меня свой.
– Я не в осуждение, – сказал Мерсье. – Просто это утомительно. Движемся рывками.
– По мне, так лучше попроси меня прямо и без экивоков, – сказал Камье, – и я или отпущу твою руку и отойду в сторону, или приноровлюсь к твоим кренделям.
– Камье, Камье, – сказал Мерсье, сжимая руку товарища.
На перекрестке они остановились.
– Куда теперь потащимся? – сказал Камье.
– Положение наше очень странное, – сказал Мерсье, – я имею в виду по отношению к дому Элен, если я правильно сориентировался. Дело в том, что все эти дороги, которые ты видишь, приведут нас туда одинаково легко и просто.
– Тогда повернем обратно, – сказал Камье.
– Это нас значительно отдалит от цели, – сказал Мерсье.
– Но не можем же мы торчать тут всю ночь, как дураки, – сказал Камье.
– Метнем в воздух наш зонтик, – сказал Мерсье. – Он как-нибудь да упадет на землю, согласно законам, кои нам неведомы. Останется только пойти в ту сторону, в какую он нам укажет.
Зонтик указал налево. Он был похож на большую раненую птицу, большую и несчастную птицу, которую подстрелили охотники, и вот теперь она, задыхаясь, ждет, чтобы ее добили из милосердия. Сходство было поразительное. Камье подобрал зонтик и прицепил к своему карману.
– Надеюсь, он не сломался, – сказал Мерсье.
В этот миг их внимание привлек странный тип – на этом господине, вопреки зябкой погоде, были только фрак и цилиндр. Казалось, ему с ними по дороге, потому что он был виден им со спины. Его руки с каким-то безумным кокетством приподнимали, разводя по сторонам, фалды фрака. Шагал он осторожно, широко расставляя негнущиеся ноги.
– Тебе хочется петь? – сказал Камье.
– Насколько мне известно, нет, – сказал Мерсье.
Опять припустил дождь. Хотя разве он прекращался?
– Прибавим шагу, – сказал Камье.
– Почему ты спрашиваешь? – сказал Мерсье.
Камье как будто не спешил с ответом. Наконец он сказал:
– Я слышу пение.
Они остановились, чтобы лучше слышать.
– Ничего не слышу, – сказал Мерсье.
– А ведь у тебя, по-моему, хороший слух, – сказал Камье.
– Очень приличный, – сказал Мерсье.
– Странно, – сказал Камье.
– Ты и сейчас слышишь? – сказал Мерсье.
– Похоже на смешанный хор, – сказал Камье.
– Наверно, это иллюзия, – сказал Мерсье.
– Может быть, – сказал Камье.
– Давай бегом, – сказал Мерсье.
Некоторое время они бежали по темным, сырым и безлюдным улицам. Когда бег прекратился, Камье сказал:
– В хорошем же виде мы явимся к Элен, мокрые до нитки.
– Мы сразу разденемся, – сказал Камье. – Повесим одежду сушиться у огня или в бельевой шкаф, там проходят трубы с горячей водой.
– В сущности, – сказал Мерсье, – почему мы не воспользовались зонтиком?
Камье посмотрел на зонтик, который был у него в руке. Он его взял в руку, чтобы удобнее было бежать.
– А ведь могли, – сказал он.
– Зачем нагружать себя зонтиком, – сказал Мерсье, – если нельзя раскрыть его, когда нужно?
– Я того же мнения, – сказал Камье.
– Так раскрывай, черт побери, – сказал Мерсье.
Но у Камье зонтик не раскрывался.
– Не могу, – сказал Камье.
– Дай сюда, – сказал Мерсье.
Но у Мерсье он тоже не раскрылся.
В этот миг дождь, услужливый агент всемирной зловредности, обратился в сущий потоп.
– Заело, – сказал Камье. – Главное, не надо силой.
– Сволочь, – сказал Мерсье.
– Это ты про меня? – сказал Камье.
– Это я про зонтик, – сказал Мерсье. Он высоко поднял его над головой обеими руками и яростно швырнул на землю. – Ну, мразь, – сказал он. И добавил, подняв к небу искаженное промокшее лицо и вздымая к нему кулаки: – Да на хрен ты мне тут сдался.
Страдания, которые Мерсье героически сдерживал с самого утра, вырвались наконец на свободу, это было очевидно.
– Это ты к нашему выручателю так обращаешься? – сказал Камье. – Ты не прав. Это, наоборот, ты ему тут на хрен сдался. Ему-то ни хрена не делается. Этому выручателю ни хрена не делается.
– И пожалуйста, не припутывай к нашему спору мадам Мерсье, – сказал Мерсье.
– Это бред, – сказал Камье.
– Будь в этом месте грязь поглубже, – сказал Мерсье, – я бы побарахтался в ней до утра.
У Элен первым делом заметили ковер.
– Ты только посмотри на этот палас, – сказал Камье.
Мерсье посмотрел.
– Симпатичный коврик, – сказал он.
– Неслыханно, – сказал Камье.
– Можно подумать, что ты его видишь в первый раз, – сказал Мерсье. – Ты-то уж вдоволь на нем повалялся.
– Впервые вижу, – сказал Камье. – Я его никогда не забуду.
– Все так говорят, – сказал Мерсье.
Тем вечером больше всего бросался в глаза ковер, хотя было на что посмотреть и кроме ковра. На попугая ара, например. Он балансировал в неустойчивом равновесии на жердочке, подвешенной в углу к потолку и чуть заметно подрагивавшей от естественной склонности к колебаниям и вращению. Несмотря на позднее время, попугай не спал. Его грудь слабо вздувалась и опадала в неровном задыхающемся ритме. При каждом выдохе пушок приподнимался от неуловимой дрожи. Время от времени клюв раззевался и на несколько секунд оставался разинутым. Прямо не попугай, а рыба. Тогда было видно, как шевелится черный веретенообразный язычок. Настороженные глаза, полные несказанной тоски и растерянности, слегка отворачивались от света. По оперению, вспыхивающему ироническим блеском, пробегали тревожные складки. Под попугаем, на ковре, была разложена большая развернутая газета.
– Есть моя кровать и диван, – сказала Элен.
– Вы располагайтесь, – сказал Мерсье, – а я ни с кем вместе спать не буду.
– А я бы не отказался, – сказал Камье, – от небольшого славного насосика, только не слишком долго, а так, чуть-чуть.
– Никаких насосиков, – сказала Элен. – С этим покончено.
– Я лягу на полу, – сказал Мерсье, – и буду ждать рассвета. Перед моими открытыми глазами вереницей пройдут сцены и лица. Дождь будет барабанить коготками по стеклам, и тьма поведает мне о своих красках. Меня охватит желание выброситься из окна, но я его обуздаю… Я его обуздаю! – проревел он.
Когда они опять оказались на улице, то задумались, куда делся велосипед. Рюкзак тоже исчез.
– Видал попугая? – сказал Мерсье.
– Красивый, – сказал Камье.
– Он стонал ночью, – сказал Мерсье. – Я и не знал, что попугаи стонут, а этот стонал, и даже довольно часто.
– Может, это была мышь, – сказал Камье.
– Я его буду видеть до конца дней моих, – сказал Мерсье.
– Я и не знал, что у нее есть попугай, – сказал Камье. – Но меня добил ковер.
– И меня, – сказал Мерсье. – Она говорит, что он у нее уже много лет.
– Ей соврать ничего не стоит, – сказал Камье.
Дождь шел по-прежнему. Они укрылись под аркой, не зная, куда идти.
– В какой именно момент ты обнаружил отсутствие рюкзака? – сказал Мерсье.
– Сегодня утром, – сказал Камье, – когда хотел выпить какой-нибудь сульфамид.
– Такие подробности меня не интересуют, – сказал Мерсье.
– Помнишь события вчерашнего вечера? – сказал Камье.
– Помню в общих чертах, – сказал Мерсье. – Но мы были в районе, который я плохо знаю.
– Как ты себя сегодня чувствуешь? – сказал Камье.
– Слабым, но решительным, – сказал Мерсье. – А ты?
– Чуток получше, чем вчера, – сказал Камье.
– Не вижу зонтика, – сказал Мерсье.
Камье осмотрел себя с головы до ног, опуская голову и разводя руки, словно речь шла о пуговице.
– Скорее всего, мы забыли его у Элен, – сказал он.
– Сдается мне, – сказал Мерсье, – что, если мы не покинем этого города сегодня, мы не покинем его никогда. Так что давай хорошенько подумаем, прежде чем пускаться на поиски этих вещей.
– Что именно было в рюкзаке? – сказал Камье.
– Туалетные принадлежности, – сказал Мерсье.
– Излишняя роскошь, – сказал Камье.
– Несколько пар носков и одни трусы, – сказал Мерсье.
– Надо же, – сказал Камье.
– И кое-какая еда, – сказал Мерсье.
– Которую давно пора выбросить, – сказал Камье.
– Сперва ее надо найти, – сказал Мерсье.
