Ознакомительная версия.
Андреас ожидал подобного предложения. И пожалуй, был бы сильно задет, если бы кузен не попросил его об этом, поскольку являлся самым очевидным кандидатом на такую роль. Они с Маноли были больше чем братьями, ближе друг к другу, чем двойняшки, и именно Андреас должен связать этих двоих узами, в особенности если добавить сюда то обстоятельство, что он уже породнился с Марией благодаря своей жене. Но хотя Андреас и ожидал такого предложения, его удовольствие от этого не стало меньше.
– Ничто не могло бы порадовать меня больше, кузен! Это для меня честь, – ответил он.
Андреас постоянно испытывал странное чувство по отношению к Маноли: ему хотелось защищать кузена. Он отлично помнил то время, когда умер его дядя, а потом Маноли привезли в их дом. Они оказались рядом: Андреас, всегда бывший степенным и чрезвычайно серьезным ребенком, и Маноли, буйный, совсем не дисциплинированный мальчишка, – более разных ребят и найти было бы невозможно.
Но в детстве они очень редко ссорились, в отличие от большинства родственников, и между ними никогда не возникало зависти. Кузены всегда готовы были поддержать друг друга во всем. Андреас как будто получал заряд энергии от склонного к авантюрам и не слишком ответственного двоюродного брата, и можно было при этом не сомневаться в том, что Маноли нуждался в твердой руке своего дяди и моральном влиянии тети и получал все в должной мере. Андреас, бывший на полгода старше кузена, естественным образом взял на себя роль защитника, хотя Маноли то и дело сбивал старшего брата с пути истинного, увлекая его в разные эскапады.
Мария получила первые подарки, которые должны были составить часть ее приданого, и веселье продолжалось почти до рассвета, после чего деревня превратилась в самое тихое место на всем Крите. Даже собаки слишком устали для того, чтобы лаять, и спали, пока солнце не поднялось уже высоко над горизонтом.
Когда Андреас вернулся домой, все давно спали. Александрос и Элефтерия вернулись раньше его, и дом казался зловеще тихим и темным. Андреас прокрался в свою спальню и услышал, как пошевелилась Анна.
– Привет, Анна, – шепнул он очень тихо, не зная, спит ли жена.
Но на самом деле в ту ночь Анна не сомкнула глаз. Она металась в постели, ворочаясь с боку на бок, и бесилась от злости при мысли о помолвке, которую праздновали в Плаке. Анна без труда представляла себе сияющую улыбку сестры, темные глаза Маноли, устремленные на Марию, его руку на ее талии, когда парочка упивалась поздравлениями и пожеланиями от гостей.
Когда Андреас включил лампу у кровати со своей стороны, Анна повернулась.
– Ну как, – спросила она, – весело было?
– О, праздник получился замечательный! – ответил Андреас, не глядя на жену, и поскольку раздевался в этот момент, то не заметил ее заплаканного лица. – И Маноли попросил меня быть его кумбаросом!
Конечно, подобное предложение было абсолютно естественным и неизбежным, и все же Анна не была готова к такому удару. Теперь роль Андреаса в жизни Маноли и Марии становилась еще более значительной, их должны связать новые обязательства, а Анне предстояло вечно страдать при виде счастья ее сестры. У нее защипало глаза, и Анна перевернулась на живот, чтобы уткнуться лицом в подушку.
– Спокойной ночи, Анна! Добрых тебе снов. – Андреас лег в постель, и через секунду кровать уже завибрировала от его храпа.
Свежие, прохладные мартовские дни миновали быстро, и явилась весна – взрывом бутонов и цветов. К лету планы свадьбы и будущего устройства жизни почти созрели. Венчание назначили на октябрь, и на свадьбе будут пить первое вино нового урожая. Мария и Маноли встречались каждую неделю – все так же, в компании Фотини и Стефаноса. Невинность девушки была хотя и не высказанным, но обязательным условием брачного контракта, притом что все вокруг прекрасно осознавали силу соблазна. Поэтому в общих интересах было, чтобы невеста не оставалась наедине с женихом вплоть до первой брачной ночи.
Как-то майским вечером, когда все четверо сидели в баре в Айос-Николаосе, Мария заметила, что Фотини то и дело слегка розовеет. Она без труда догадалась, что подруге хочется что-то сказать.
– В чем дело, Фотини? У тебя вид, как у кошки, объевшейся сливок!
– Ну, я как раз так себя и чувствую. У нас будет маленький! – выпалила она.
– Ты беременна! Какая прекрасная новость! – воскликнула Мария, хватая подругу за руки. – И когда это случится?
– Думаю, месяцев через семь… все еще только в самом начале.
– Ой, это же всего через несколько месяцев после нашей свадьбы! Мне придется появляться в Плаке буквально каждый день, чтобы проведать тебя! – восторженно сказала Мария.
Они выпили за хорошую новость. Обеим девушкам казалось, что только вчера они строили замки из песка на берегу, а теперь вот рассуждают о браке и материнстве.
Позже тем же летом, обеспокоенная тем, что уже достаточно времени прошло с момента их последней встречи с Анной, и весьма озадаченная полным отсутствием интереса сестры к ее предстоящему замужеству, Мария решила, что им следует навестить ее. Стояли самые жаркие дни августа, когда даже ночь не приносила облегчения и не спасала от духоты, когда Маноли с Марией, вместо того чтобы отправиться в традиционную поездку в Айос-Николаос с Фотини и Стефаносом, решили повидать Анну. Это было дерзкое решение. Они ведь не получали никакого приглашения, и ничто не говорило о том, что важная и изворотливая Анна желает их видеть. Но Марии все казалось предельно понятным. Зачем бы сестра стала вести себя подобным образом, если бы не желала вот так выразить свое неодобрение? Марии хотелось разобраться во всем. Письма, отправленные ею сестре, – одно с описанием вечеринки в честь помолвки, которую Анна пропустила, предположительно из-за болезни, и другое, в котором Мария рассказывала о прекрасном белье, подаренном ей в качестве приданого, – остались без ответа. У Анны был телефон, но его не было у Гиоргиса и Марии, так что связь между сестрами почти прекратилась.
Когда Маноли повернул машину на знакомую дорогу сразу за Элундой, ту, что вела к импозантному дому Вандулакисов, небрежно минуя давно знакомые ему изгибы пути, Мария занервничала. «Будь храбрее, – твердила она себе. – Это ведь твоя сестра». Мария совершенно не понимала, почему она без нужды тревожится, собираясь навестить человека, родного ей по плоти и крови.
Когда они остановились, Мария первой выскочила из машины. Маноли же как будто медлил, не спешил вынуть ключи из замка зажигания, потом принялся причесываться, заглядывая в зеркало заднего вида. Мария стояла рядом, с нетерпением ожидая его. Наконец ее жених повернул большую круглую дверную ручку – это же вроде как его родной дом! – но ручка не шевельнулась, и Маноли, взяв дверной молоток, трижды стукнул им.
Наконец дверь открылась. Но встретила их не Анна, а Элефтерия.
Она явно удивилась, увидев Маноли и Марию. В этот дом мало кто мог бы явиться без приглашения, но все знали, что Маноли не слишком беспокоится о том, чтобы соблюдать этикет, поэтому Элефтерия тепло обняла его.
– Входите, входите! – пригласила она. – Как приятно вас видеть! Если бы я знала, что вы к нам собираетесь, мы могли бы вместе поужинать, но я сейчас прикажу что-нибудь приготовить и подать выпить.
– Вообще-то, мы хотели повидать Анну, – перебил ее Маноли. – Как она поживает? Мы давно ничего о ней не знаем, уже несколько месяцев.
– Вот как? Ох, понимаю. Я не догадывалась… Поднимусь наверх и скажу ей, что вы здесь.
Элефтерия быстро вышла из гостиной.
Из окна спальни Анна прекрасно видела, как подъезжает знакомый автомобиль. Что ей было делать? Анна, как только могла, избегала встреч, веря, что, если она будет держаться подальше от Маноли, ее чувство к нему угаснет. Но она все равно видела его. Из недели в неделю, каждый день. Видела его отражение в своем муже, когда тот возвращался из поместья, и ночами, когда Андреас занимался с ней любовью… а Анна, полузакрыв глаза, видела Маноли…
Сила ее влечения к этой полной жизни копии ее мужа была так же велика, как и в тот день, когда Маноли засунул цветок за вырез ее платья, одна лишь мысль об этом мужчине мгновенно возбуждала Анну. Ей страстно хотелось видеть его сияющую улыбку, пробуждавшую в ней желание и заставлявшую содрогаться, – но теперь она могла видеть его только вместе с Марией, а это означало, что Маноли никогда не будет ей принадлежать.
Анна притворялась перед собой, что держит себя в руках. До этого самого вечера. И вдруг ее буквально загнали в угол. Те двое, которых она любила больше всего на свете и больше всего на свете не желала видеть, ждали ее внизу.
Элефтерия негромко постучала в дверь ее комнаты.
Ознакомительная версия.
