– Дорога ведет по внешней части хребта, но наверху есть место, откуда открывается вид на плато. Там можете спустить кабель.
– О’кей, – сказал Оливер, на ходу садясь в машину. – Я поднимаюсь наверх с ребятами. Пусть оператор остается здесь. Мы сбросим кабель.
За сорок минут до окончания программы, в четыре часа двадцать минут, Джулиан и Генри, схватившись за один конец кабеля, ждали у подножия горы, с надеждой глядя наверх. Их окружила толпа африканцев. Остальные раздавали жидкую пищу внутри каменных ограждений. Мы никак не могли решить, куда поставить камеру. Я окинула взглядом площадку, заполненную беженцами, и вспомнила, как молилась, чтобы этого не произошло. Мало того что мы слишком поздно привезли съемочную группу, так еще и тарелка не работала. К Мухаммеду подошел мужчина и что-то сказал. На мгновение мне показалось, что Мухаммед вот-вот упадет в обморок.
– Здесь Худа, – сказал он. – Пойдешь со мной?
Худа Летей, женщина, разыскать которую он меня просил, когда мы были в Кефти. Мухаммед опустился перед ней на колени, взял за руку, накрыл одеялом до самого подбородка. Кости резко выступали под кожей. От истощения у нее выпали почти все волосы – остались лишь редкие рыжеватые вьющиеся клочки. По другую сторону стояла мать Худы, держа на руках двоих детей. Младенцы кричали, кожа на ногах сморщилась – из-за отсутствия мышечной массы. Им было около года – два маленьких мальчика с большими глазами. Вскоре они затихли, и на их милых личиках застыло сердитое выражение. Худа лежала на спине, запрокинув голову. Выкатившиеся глаза смотрели в небо. Думаю, она узнала Мухаммеда, – когда он обращался к ней, она слегка постанывала.
Я обернулась посмотреть, что происходит на вершине горы. Джулиан и Генри карабкались по валунам у подножия, не выпуская кабель из рук и все время глядя вверх. Над ними гладкой стеной возвышалась скала. Почти у самой вершины был выступ, покрытый валунами и крупными камнями. Дальше до самой вершины скала вновь поднималась идеально ровно. Наверху, на каменистом уступе, стояли Оливер и один из техников. К обрыву подошли двое техников. Они несли большую катушку кабеля на металлической раме.
Спустить кабель представлялось делом нелегким. Для этого нужно было пройти по уступу, усеянному камнями, который резко обрывался и снизу выглядел очень неустойчиво. Оливер подошел к техникам с катушкой. Мне показалось, что они втроем что-то поднимают. Подняв предмет на несколько футов над землей, они начали его раскачивать. Один, два, три – и затем бросили вниз. Это был булыжник, помещенный во что-то напоминающее сеть. Булыжник покатился по камням, таща за собой кабель, к вертикальному обрыву. За ним падали крупные камни. На расстоянии шести футов до края обрыва булыжник застрял, зацепившись о возвышение. Лавина камней рухнула со скалы, разбиваясь о подножие, заставив людей вздрогнуть.
Оливер, осторожно ступая по камням, двигался к тому месту, где застрял кабель. Внезапно земля под ним зашевелилась. Он поскользнулся, и его понесло с камнепадом к обрыву. Коринна вскрикнула.
Оливер пытался удержаться, найти опору, но камни тащили его за собой. Он перевернулся на бок и зацепился за небольшое возвышение, перебирая ногами. Он висел, а валуны проносились мимо и срывались вниз. Среди них был и булыжник с кабелем – он с грохотом покатился вниз по скале.
Оливер висел, уцепившись за возвышение. Я никак не могла разглядеть, что происходит у подножия горы, – беженцы столпились плотным кольцом. Внезапно позади раздался шум. Я повернулась и увидела оператора, который, спотыкаясь, двигался нам навстречу, наводя объектив. За ним шла Коринна.
– Снимаем, снимаем, – обратился он ко всем нам. – Снимаем. Есть связь. Снимаем. Двадцать секунд. Будьте наготове.
Звукорежиссер протягивал мне маленькую электронную коробочку и наушник. Я схватила коробочку и сунула ее в руки Мухаммеду, затем приспособила ему наушник. Оператор направил камеру на Мухаммеда, звукорежиссер поднял операторский кран и установил у него над головой.
– Дайте общий план, хорошо? – невозмутимо обратился Мухаммед к оператору. – Поднимите руку, когда выйдем в эфир. Тогда я начну говорить.
Я посмотрела на часы. Без десяти пять.
– Эфир через десять секунд, – произнес оператор.
– Сначала общий план, – велел Мухаммед. – Чтобы зрители увидели всю площадку.
Из наушника послышались недовольные крики.
– Я в кадре, – в негодовании произнес Мухаммед. – Пустите фоновую музыку, дайте общий план, потом приглушите музыку, камеру – на меня. У вас есть музыка?
Из наушника опять раздался сердитый голос.
– Они хотят, чтобы в кадре был кто-то из знаменитостей, – сказал оператор. – Коринна, дорогая, иди сюда.
– Пусть выступит Мухаммед, – сказала Коринна.
Оператор в недоумении взглянул на нее.
– Пусть выступит Мухаммед, – повторила она.
– Да, пусть он говорит, – сказал Джулиан.
Я взглянула наверх. Оливеру кинули веревку, и ребята из технической группы дружно подтягивали его на вершину.
Мухаммед разговаривал с Худой и ее матерью, одним глазом следя за камерой. Оператор вел камеру по кризисному центру, как велел Мухаммед. Худа очень ослабла, но внимательно слушала, что говорил Мухаммед, и медленно кивала. Оператор поднял руку. На счет два Мухаммед взглянул на Худу, затем медленно повернул голову и посмотрел прямо в объектив.
– Двадцать лет назад, – начал он, – доктор Генри Киссинджер объявил о начале Всемирной продовольственной программы. Он сказал: «Мы должны поставить четкую цель – чтобы через десять лет ни один ребенок в мире не отправился спать голодным. Чтобы семьям не нужно было волноваться, чем они накормят детей завтра. Чтобы развитию и процветанию человечества не препятствовал голод».
Он сделал паузу и помог Худе поднять голову чуть выше.
– Прошло шесть недель с тех пор, как ООН, ЕС, благотворительные агентства и правительства западных стран узнали, что в горах Кефти умирают от голода десятки тысяч людей. Они знали, что беженцы двигаются сюда, чтобы найти помощь, днем и ночью, без пищи и воды, глядя, как их дети и старики умирают, не выдержав тяжелого перехода. Жители Кефти умирали с голоду по пути в Намбулу, надеясь, что, как только они пересекут границу, им помогут. И какие действия были предприняты ООН за эти шесть недель? Что мы получили от правительств западных стран? Что ждет этих людей, когда они доберутся до Намбулы? Ничего.
Он обвел рукой плато, и оператор перевел камеру.
– Год за годом вы видите на своих экранах подобные картины. Год за годом ваше правительство, ваши организации, имея в своем распоряжении горы зерна, не приходят на помощь вовремя. Год за годом вас, обычных людей, таких же, как мы, просят достать чековые книжки и спасти нас, когда уже слишком поздно. И сейчас мы снова просим вас о помощи. Почему?
Он посмотрел на Худу.
– Это доктор Худа Летей. Мы вместе изучали экономику в университете Эзареба. Она была моей подругой.
Он подождал, пока оператор наведет на нее объектив. Голова Худы каталась по земле. Ее рот был открыт, будто она кричала.
– Ей двадцать семь лет.
Мухаммед приподнял ее за плечи. Он сделал знак, чтобы микрофон поднесли ближе. Мать Худы положила рядом с ней близнецов. Худа подняла голову и заговорила.
– Это мои дети, – сказала она едва различимым шепотом. – Неделю назад их сестра умерла от голода. Четыре дня назад умер их брат.
Звукорежиссер взглянул на оператора и попытался подвинуть микрофон как можно ближе.
– А вчера умер их отец.
Она наклонялась все ближе и ближе к камере, глядя прямо в объектив. Какое-то движение привлекло мое внимание. Позади оператора стояла Кейт Форчун и отчаянно махала руками. На ней был тюрбан персикового цвета.
– Мир разделен на две половины – у одних есть всё, другие живут в нищете, – продолжала Худа. – Я не обвиняю вас, живущих в достатке, мне просто жаль, что я и мои дети не могут оказаться на вашем месте.
Она замолкла и закашлялась. Младенцы начали плакать, и звукорежиссер подвинул микрофон еще ближе.
– Я родилась в нищей стране, на другом конце света, – сказала она. Ее голос охрип. – Я не хочу умирать. Но если это неизбежно, я хочу умереть достойно, а не здесь, лежа в грязи, как животное. – Она закашлялась и закрыла глаза, откинувшись на плечо Мухаммеда. Он приподнял ее и что-то прошептал ей на ухо.
Она снова открыла глаза и подняла голову.
– Я родилась по одну сторону границы, вы – по другую. Я умру здесь. Моим детям и моему народу нужна пища, поэтому я должна унизиться до того, чтобы просить милостыню. – Она снова зашлась в приступе кашля. – Нам нужна любая помощь, неважно от кого. Нам нужна помощь. Не для того, чтобы танцевать или сделать свою жизнь более комфортной… Только для того, чтобы выжить.
Ее глаза закрылись, она упала на руки Мухаммеду, закашлялась и утихла. Он гладил ее по голове.
