Какие-то фигуры отделились от группы и двигались к нам. Было невозможно разглядеть, кто это, но мы слышали, как они спотыкались. Земля была вся в рытвинах.
– Привет. – Из темноты появился Оливер. Он очень похудел.
– Поздравляю, друг мой, – произнес Мухаммед. – Ты вел себя как настоящий герой.
– Они хотят ехать, – сказал Оливер. – Обратно, в Эль-Даман.
– Сейчас? – спросила я.
– Да. Хотят ехать всю ночь и вернуться в отель сегодня же.
– Я вас оставлю, – сказал Мухаммед.
Мы с Оливером смотрели друг на друга в темноте.
– Ты сделал великое дело, – сказала я.
– Героический поступок. В жизни каждый должен совершить нечто подобное. Эйфория длится недолго, но, когда все смотрят, самоощущение повышается невероятно.
– Ты мог разбиться.
– Не разбился же. Вот О’Рурк – настоящий герой, невоспетый, никому не известный, окруженный диарейными больными… Он все еще с беженцами, да?
– Без тебя у нас ничего бы не получилось. Все врачи мира оказались бы бессильны, если бы у нас не было еды.
– Не говори глупости.
Потом, задумавшись на минутку, он произнес:
– А ведь на самом деле, если бы не я, ничего бы не вышло.
– Вот именно. Ты всё организовал.
– Я чувствую… о… не знаю. Спасибо тебе. Спасибо за… Господи, я прямо как Джулиан. Мне кажется…
– Что?
– Мне кажется… Не знаю. Извини, что я так… Это самое лучшее, что случалось со мной в жизни. Я чувствую… Господи, что же я чувствую? Я чувствую себя… хорошо. Лучше, чем когда-либо. Может, теперь я стану другим человеком. Может, теперь весь мир станет другим.
Это был момент, когда я ощутила, что между нами существует настоящая близость. Мы оба многому научились.
– Рози, я хочу попросить тебя кое о чем.
– Да?
– Я хочу, чтобы ты вернулась в Лондон со мной.
– Я не могу. Я должна остаться.
– Рози! – Он повысил голос. Послышались шаги. – Я прошу тебя вернуться в Лондон со мной.
– На самом деле ты этого не хочешь. Я тебе не нужна. Ты знаешь, что это так.
– Это О’Рурк, да?
– Меня ждет моя работа.
– Я прошу тебя вернуться со мной в Лондон.
– Нет.
– Я все сделал, я помог этим людям, и теперь я должен упрашивать тебя?
– Как я могу вернуться в Лондон, черт тебя дери! – взорвалась я. – Ты же сам видел, что там творится.
– Ты влюблена в этого О’Рурка, – произнес он. – Признавайся, это правда?
– Да ла-а-адно, Оливер. – Из темноты появилась Коринна. – Неужели ты не видишь, что у нее есть заботы поважнее, чем путаться с мужиками? Иди сюда, милая, я принесла тебе сэндвич.
– Я ухожу, – пригрозил Оливер.
– Оливер, – я взяла его за руку, – спасибо.
– Знаешь, – сказала Коринна, когда он ушел, – по-моему, эти люди подарили нам что-то гораздо более важное, чем мы им. Думаю, это путешествие изменит жизнь каждого из нас.
Я промолчала.
– Ты не согласна? Разве после того, как ты впервые приехала из Африки, твоя жизнь не изменилась?
– В чем-то, наверное, да, – сказала я. – Но по большому счету люди всегда остаются такими, какие они есть.
Шум моторов затих, а мы еще долго смотрели вслед удалявшимся фарам. Бетти, Генри, Шарон и я стояли и смотрели на огни, не имея понятия, что делать дальше. Я не могла представить себе Сафилу без Мухаммеда. Он решил поехать с ними.
– Дорогие мои, хочу поделиться с вами чудесными новостями, – сказала Бетти.
Глубоко погруженные в размышления, мы не сразу пришли в себя.
– В чем дело, клюшка Бете? – спохватился Генри. – Только не говори, что ты тоже решила усыновить близнецов.
– Нет, дурачок, – Бетти кокетливо взмахнула ресницами. – Помните Роя, звукооператора?
– Того, с которым ты болтала у фургончика? – спросила Шарон.
– Милый парнишка, – сказал Генри. – Занудный до безобразия, но в общем и целом просто очаровашка.
– Он попросил моей руки.
– Это же замечательно, – сказала я.
– Не хочу портить вам праздник, – вмешался Генри. – Это, конечно, чудесно, безумно рад за тебя. Но ты же уже замужем, балда!
– О да, конечно, я знаю. Но как только здесь все уладится, доктор О’Рурк займет место главного врача, а я вернусь в Англию и подам на развод. И мы с Роем начнем новую жизнь.
– Кто это там? – сказал Генри. К нам, хромая, приближался человек в белой джеллабе.
– Мухаммед, это ты? – крикнула я.
– Нет, это его призрак, – раздался знакомый голос.
– Ты же уехал в Лондон, выступать от лица своего народа.
Он ковылял нам навстречу, опираясь о посох.
– Я решил, что здесь моему народу от меня больше пользы, – произнес он, тяжело дыша. – Мы должны бороться изнутри, добиться разрешения заниматься сельским хозяйством, потребовать, чтобы продовольствие хранилось на складах в горах, чтобы, когда катастрофа нагрянет снова, нам не нужно было покидать наши дома.
– Черт побери, Мухаммед, – сказал Генри, – тебя нужно при жизни в святые возвести. Отказаться от славы и успеха ради борьбы за право выращивать помидоры.
– Мелочность и непочтительность твоей натуры всегда вызывали у меня отвращение, – сказал Мухаммед, присоединившись к нам и положив руку Генри на плечо.
Все отправились в лагерь, а я вернулась на плато за О’Рурком. Когда я добралась до конца каменного коридора и выехала на площадку, из-за гор выглянула луна, освещая плато бледным светом. Умерших все так же носили на руках к месту захоронения. Тела лежали в ряд, мужчины копали могилы. В отделении для тяжелых больных горела лампа. О’Рурк все еще работал. Я подошла к нему.
– Ты скоро заканчиваешь?
– Заканчиваю? – У него слипались глаза.
– Пойдем. Тебе надо поспать. Продолжишь завтра утром.
Я позволила ему закончить осмотр, а сама проверила пока спасательные центры. Когда я вернулась, он укладывал инструменты и приборы в коробки. Я помогла ему загрузить все это в джип.
Каменный коридор вывел нас на главную дорогу. Впереди еще виднелись огни грузовиков, направлявшихся в Эль-Даман.
– Чувствую себя мерзко, – сказал О’Рурк. – Нельзя их так оставлять.
– Мы же вернемся утром.
– Как твоя программа? У вас все получилось?
– Да, – ответила я. – С опозданием, но получилось.
В течение трех месяцев со дня трансляции у нас не было ни одной свободной минуты. Население лагеря удвоилось; журналисты с телекамерами постоянно путались под ногами. Ходили упорные слухи, что к нам собирается то сама Ферджи с грузом маточного молочка и настойки женьшеня, то Элизабет Тейлор и Майкл Джексон с мини-зоопарком. Ронни и Нэнси Рейган планировали отметить у нас Рождество. Правда, потом оказалось, что это ложная тревога, но волнений и нервотрепки хватило – и персоналу, и беженцам.
Хоть нас и раздражала шумиха, все же мы были довольны, что проблема получила широкий резонанс. Правительствам европейских стран и Америки досталось по первое число, ООН тоже. Мы недооценили масштабы катастрофы в горах: в течение двух месяцев беженцы валили неисчислимыми толпами. Кошмар, свидетелями которого мы стали в Довите, повторялся снова и снова в разных местах по всей протяженности границы.
По сравнению с другими лагерями Сафила оказалась в более выгодном положении – частично из-за помощи «Звездного десанта», частично из-за того, что мы спохватились первыми. Журналисты в первую очередь направлялись именно к нам. Поскольку из Сафилы постоянно велись трансляции, ООН была вынуждена помогать нам, чтобы не попасть под огонь прессы. Но в остальных лагерях творилось невообразимое.
История с Сафилой заставила высокопоставленных политиков задуматься о том, что катастрофа ни в коем случае не должна повториться. Они собирались построить склады зерна вдоль границы и заключить соглашение с Абути, позволяющее благотворительным организациям в случае угрозы урожаю поставлять продовольствие в Кефти. Это было последнее, что я слышала, перед тем как уехать. Мухаммед сказал: «Если они на самом деле осуществят свои благородные планы, я согласен жениться на Кейт Форчун и даже стать ее парикмахером». Надеюсь, она не поймает его на слове.
Бетти помогала нам еще пару месяцев, пока было совсем тяжело, а потом уехала к своему звукооператору и устроилась в приемный покой одной из лондонских больниц. Вскоре мы начали с завидной регулярностью получать посылки с цукатами, заплесневелыми финиками и просроченным ореховым печеньем. Линда добилась перевода в Чад и уехала полтора месяца назад. Генри целый месяц вел себя очень серьезно, по-взрослому, после чего возобновил свои нападки на содержимое холодильника и на бедняжку Сиан.
Что касается О’Рурка – в данный момент он спит. В моей постели, под москитной сеткой. Я сижу за столом и время от времени оглядываюсь – посмотреть, как он ворочается в свете фонаря. Он немного храпит, но я потихоньку привыкаю.
