Тогда-то в один из дней Елизавета Борисовна тихонько поднялась к ней по шаткой лестнице и долго что-то шептала на ухо. С каждым словом, каждой фразой глаза Изабеллы Николаевны наполнялись горькими слезами, а во взгляде читался всепоглощающий дикий ужас. Потом бывшая преподаватель зарубежной литературы медленно спустилась и вернулась в свою комнату, чтобы всю ночь навзрыд проплакать, уткнувшись в плечо изумленного мужа.
Было уже около семи, а подавленная и задумчивая Наталья Геннадиевна все так же неподвижно сидела на кухне, сжимая в руках давно опустевшую рюмку. Периодически она с омерзением смотрела в сторону коридора, где на полке завывала Изабелла Николаевна. Сложно сказать, какие конкретно чувства испытывала женщина к бывшей балерине, но ужас, испытуемый ею при мыслях о маленькой Виктории, воспламенял искреннюю ненависть потенциальной матери. Наталья Геннадиевна не очень ценила детей, считая их бесплатным приложением любого более или менее удачного брака. Но, несмотря на свою неприязнь к непоседливым, крикливым существам, она не была лишена материнского инстинкта, поэтому содеянное «женщиной с антресоли» заставляло сердце бешено колотиться.
Ровно в 19:00 Наталью Геннадиевну потревожил Даня, который стремительно влетел на кухню, принеся с собой вечернюю прохладу ранней весны.
– Наталья Геннадиевна, все дома? – голос Дани дрожал, а щеки то наливались яркой краской, то бледнели, оттеняя выразительные васильковые глаза.
– Даня, что за черти тебя гонят? – изумилась учительница географии, никогда до этого не видевшая Даню таким возбужденным.
– Не время для разговоров! Кто дома?
– Все, кроме Златы и Миши, но и те, думаю, скоро вернутся, – она безразлично отмахнулась.
– Созывайте совет! – бодро выкрикнул Даня, через секунду скрывшись в коридоре.
–Дежавю, – протянула недовольная Наталья Геннадиевна, после чего пошла обреченно «созывать совет».
Через полчаса долгих споров и пререканий совет был собран. Весьма довольные Злата с Мишей к этому времени уже вернулись, и теперь вся «семья» сидела за кухонным столом в ожидании начала.
– Дорогие мои соседи, – начал Даня, – все вы наверняка знаете, что завтра мне исполнится 22 года...
– Конечно, родной! – подхватила Елизавета Борисовна.
– Милая бабушка, – Даня крепко сжал руку пожилой женщины, – вчера вы до глубины души тронули меня рассказом о своей подруге Поэме...
– А что это за история? – спросил Миша.
– Она была бедная, полюбила богатого, соврала, что богатая, потом призналась, оказалось, что он тоже бедный, они поженились, нарожали детей и умерли практически в один день, —коротко изложила Злата.
– Спасибо, Злата, за такую прозаическую интерпретацию. В истории бабушки Лизы все было, конечно, более поэтично... – задумчиво протянул Даня, – но сути дела не меняет!
– А прозаическую – это какую? – спросила Злата, дернув Ивана Артемовича за рукав.
– Лишенную возвышенности... неинтересную.
– А! – Злата обиженно покосилась на Даню.
– Даня, в чем суть? – Наталья Геннадиевна нервно дернулась на стуле.
– В истории юной Поэмы был фрагмент, когда она знакомит своего ухажера с родителями, которые на самом деле были нанятыми актерами, поскольку отец девушки был простым сапожником, а мать давно умерла.
– Мы собрались для того, чтобы послушать приторный любовный рассказ столетней давности?
– Наталья Геннадиевна, хоть раз дослушайте до конца! – фыркнул Даня, после чего загадочно улыбнулся.
– Вы вряд ли знаете, что у меня есть девушка...
– Данечка, какое счастье! – Елизавета Борисовна радостно сжала ладоши.
– Давно пора! – одобрительно хмыкнул Миша, подмигнув Злате, от чего она уже в который раз за последние дни покраснела.
– И что это за барышня? – спросила Наталья Геннадиевна.
– Я вас всех очень-очень прошу, милые мои, соблюдать гробовую тишину, потому как иначе у меня никак не получится сказать самое важное! – Даня с мольбой посмотрел на своих соседей, после чего те затихли, дав возможность молодому человеку закончить.
– Спасибо вам! Итак, уже три месяца я встречаюсь с Аллой. Она поистине великолепна, и мне даже кажется, что она та, единственная. Познакомились мы при совершенно случайных обстоятельствах, не имеющих отношения к моей истории. Тогда, в первый день нашей встречи, я и подумать не мог, что влюблюсь и буду вести себя так глупо и безрассудно, поэтому и наговорил лишнего. Алла много расспрашивала о моей жизни и семье, вот я и рассказал, что живу с родителями, бабушкой и дедушкой и что у меня есть тетя и прабабушку даже приплел... В общем, совсем заврался...
– Молодость, что тут скажешь, – Иван Артемович снисходительно улыбнулся.
– И поэтому пригласил Аллу завтра в гости отметить мой день рождения в узком семейном кругу...
На кухне повисла тишина. Каждый из соседей с изумлением смотрел на другого, пытаясь понять тайный смысл фразы «семейный круг».
– Кажется, пазл складывается, – тяжело вздохнула Наталья Геннадиевна.
– Даже мне становится понятно... – многозначительно заключила Злата.
– Даниил, будь добр, объясни, что значит «узкий семейный круг», – строго сказала Елизавета Борисовна.
– Моя семья – это вы, Елизавета Борисовна, и вы, Иван Артемович, – Даня крепко пожал руку щупленького старичка, – и все, кто сейчас находится на этой кухне, – он обвел руками всех присутствующих, лучезарно улыбнувшись.
На глазах Елизаветы Борисовны выступили трогательные слезы, а губы на мгновение задрожали. Но приступ сентиментальности был не долгим, и вскоре в ее голосе вновь послышались нотки педагога.
– Твои слова греют мое старое сердце, но как это связано с историей Поэмы?
– Тут все и ежу понятно, Елизавета Борисовна! – выпалила Наталья Геннадиевна. – Даня наплел своей барышне, что мы не «образно» его семья, а семья по-настоящему, – Даня смущенно кивнул, после чего все, кроме Златы и учительницы географии, изумленно охнули.
– Цікаво... – задумчиво протянул Юра.
– Вы поймите, это только на какое-то время. Накроем стол, приготовим праздничный обед, посидим-поболтаем... Будет по-настоящему весело! – Даня активно жестикулировал, нависая над сидящими за столом соседями, – это будет самым лучшим подарком в мой день рождения!
– Даня, а что потом? – спросил Миша.
– Да какая разница! – паренек безразлично махнул рукой, – важно то, что сейчас. А потом я сам как-то разберусь, – он выжидающе смотрел на шокированных соседей.
– И какая же у меня роль в этом спектакле? – Наталья Геннадиевна сделала глоток чаю, кокетливо поправив волосы.
– У меня были мысли сделать вас моей мамой, – после этой фразы злая учительница чуть было не поперхнулась горячим напитком, – но для этой роли вы слишком молоды. Поэтому вы будете моей тетей, сестрой мамы, – Наталья Геннадиевна задумалась, после чего одобрительно кивнула.
– А я? – Злата нервно заерзала на стуле.
– Либо мама, либо вторая тетя...
– Пускай тетя будет одна, – перебила Наталья Геннадиевна.
– Значит она... – Злата обиженно показала пальцем на своего злейшего врага, – ...слишком молодая! А я в 37 могу иметь 22-летнего сына! – женщина злобно смотрела на Даню, который уже второй день всячески выводил ее из себя и обижал.
– А разве у вас там по селам это не обычная практика в 15-16 рожать? – съехидничала Наталья Геннадиевна, вновь поправив густые каштановые волосы.
Злата не знала, что ответить, потому как не раз видела юных мам-односельчанок, но сама была категорически против такой практики.
– Наталя має рацію... – к изумлению учительницы и бурному негодованию потенциальной «мамы» Дани Юра принял сторону Натальи Геннадиевны, – мати ж повинна бути... А хто, як не ти...
Даня воодушевленно наблюдал за спором соседей, предчувствуя свою победу.
– Это недопустимо! – выпалил Миша.
– Вот и я о том же! Мне никак нельзя быть мамой! – подхватила Злата.
– Да причем тут это, Злата Витальевна? – Миша неодобрительно покосился в сторону своей возлюбленной, – вся эта комедия, которую Даня хочет разыграть, – сама по себе недопустима...
– Почему, дядя Миша? – Даня невинно смотрел на крупного столяра, – вы ведь рассказывали, что в юности играли в любительском театре и даже неплохо в этом преуспели, – после упоминания былых юношеских успехов, Миша довольно улыбнулся.
– Ваше участие бесценно, поскольку полученная в прошлом практика и знание основ драматургии станут крепким фундаментом нашего спектакля!
– Даже не знаю... Хотя, чего душой кривить, я действительно был одним из лучших, – Миша кокетливо опустил глаза, распираемый желанием здесь и сейчас продекламировать отрывок из поставленной когда-то аматорами «Васильковой пятницы». Это была сомнительная пьеса, написанная другом Миши – Валентином, в будущем токарем Петровичем. «Васильковая пятница» – история комбайнерки Даши и тракториста Фомы, которые, несмотря на безумную, но пристойную страсть, выбирают светлое коммунистическое будущее, которое каждый должен строить самостоятельно. У Миши была главная роль тракториста. И вот сейчас, вспомнив несостоявшуюся актерскую карьеру, он был готов встать и говорить словами бравого Фомы: «Если и должна быть на свете страсть, то это страсть к Родине и Ленину! Страсть должна проявляться только тогда, когда мы, простые советские люди, строим Великий Коммунизм! А страсть между мужчиной и женщиной – неприличное дело, порочащее высокие идеалы советского общества, Дарья!» – после этой небольшой речи молодая комбайнерка крепко пожимала руку Фоме, и они уходили в разные стороны сцены. Занавес и буря аплодисментов. Миша настолько погряз в своих мечтах и воспоминаниях, что совершенно не заметил, как слово взяла Елизавета Борисовна, до этого сохранявшая гордое молчание.
