Наркотики.
Единственный выход
Станислав Игнаций Виткевич (1885—1939) — выдающийся польский писатель и художник авангарда. В своих произведениях показал деформацию и алогизм современной цивилизации, выразил предчувствие ее краха. В книгу вошли эссе «Наркотики» (1930) и роман «Единственный выход» (1931—1933), впервые публикуемые на русском языке.
Виткевич: Будущее как наркотик
Прежде всего необходимо со всей серьезностью заявить: книга, которую вы держите в руках, — вовсе не ода наркотикам, а совершенно напротив. Мудрый, одинокий, тоскующий человек пишет о том, что наболело, — для тех, кто так же далек от самодовольной сытости, как он сам. Для тех, кому не все равно, кто не может уйти, как сказал бы Брехт. А виртуалам-кайфоманам, вынюхивателям «культовых» примочек и прочим пуст-авангардистам тут ловить нечего (и геть отсюда!).
Дядюшка Виткаций, поистаскавшийся «демон» с безумной гримасой, накачанный водярой и прококаиненный, с ваткой в ноздре и шприцем в руке... Чего-то там писал-рисовал, а больше дурака валял да девок портил, пока совсем не сбрендил и не застрелился назло большевикам. В грубом эскизе таков незамысловатый портрет Станислава Игнация Виткевича, возникающий в воображении польского обывателя как реакция на имя этого художника. Обыватель, как всегда, наслышан о чем угодно, только не о главном — реальность ему безразлична, пока речь не идет о его собственной шкуре. Просто «biezobrazje à la manière Russe», как воскликнул бы сам маэстро, впрочем, втайне довольный, что не принят за своего теми, с кем сражался всю жизнь. Над созданием легенды о далиобразном графо-эрото-наркомане немало потрудилась худлиткритическая братия.
И все же наркотики для Виткевича — тема особая. Неведомое дурманило и влекло его самого не меньше, чем его одержимых тайной героев. Обширен его практический опыт психонавта, знакомого со множеством зелий. Образная медитация сама по себе была для него сильнейшим психоделиком. К творчеству он, по его словам, «пристрастился как к наркотику». Тяга к будущему как альтернативе настоящего и сознание обреченности на небытие создавали напряжение, рождавшее радикализм и рискованную бескомпромиссность. Тот единственный выход из вечного безвременья, который был им найден, связан с его упоением Странностью Бытия, стремлением максимально интенсивно пережить действительность, воспринимаемую как удивительное видение, явленное самопознающей монаде, «единичной сущности» человека.
«Трансформация заурядности в странность» — такова задача духовного творчества, по убеждению автора, известного миру под именем Виткаций. В 1933 году в Польше была выпущена открытка с его портретом и надписью: «романист, автор комедий и литературный критик». Тогда он казался одним из многих, и лишь со временем — в 60—80-е годы, когда Виткевич «вернулся», — стало ясно, что он — ключевая фигура польского искусства XX века, а его творчество — существенная часть мировой культуры. Наследие этого многогранного художника — среди вдохновляющих истоков современного искусства.
Деятельность Виткевича в области литературы, театра, живописи теснейше сопряжена с его философией и эстетикой «чистой формы». «Неэвклидова» драматургия Виткевича, изобразительные работы и «многократные портреты» реальности в прозе подчинены принципу «существенной деформации» и основаны на амбивалентном, трагикомическом видении мира. Жанрово-стилевой синкретизм, поэтика гротеска, словесного изобилия и размывания знаков, преобладающая в его произведениях, направлены на «нейтрализацию житейской точки зрения», снятие инерции восприятия и экспрессии.
Осмысляя опыт повторяемых «сферических трагедий» человечества, Виткевич приходил к убеждению, что индивидуальная духовность, ощущение связи с мировым целым угасают по мере развития цивилизации, под натиском прагматизма. Суть его артистической практики — безнадежная и героическая попытка отстоять в борьбе «против небытия» хотя бы тоску по «метафизической тревоге». Энергия постижения, неодолимая тяга к тайне — движущая сила и главная тема произведений писателя, отдавшего свой дар тому, чтобы «убить страх» перед неведомым.
Ветеран первой мировой войны и русской революции, Виткевич недаром писал, что его мировоззрение рождалось под артобстрелом. Опыт страдания, борьбы и странствий сделал его тем, кем он стал. Творческая натура Виткация — плоть от плоти XX столетия. Мощное сплетение противоречивых связей сказалось в его личности и работе, дав единственную в своем роде комбинацию. В нем уживались индивидуализм и отказ от себя, преданность вечному и забота об общей пользе, абсолютная честность и любовь к мистификациям, категоричная жесткость и душевная тонкость. Так и стиль его сочетает новаторство и архаизм, метафоры и риторику, афористичность и невнятность. Здесь было все — кроме фальши и суеты.
Творчество Виткевича напоено атмосферой зловещих социальных трансформаций. Не принадлежа, по его словам, ни к какому классу — «разве что к классу деклассированных художников», — он разглядел опасность не только в отношениях человека с обществом, но и внутри индивида. Исследуя изменчивые формы зла, Виткевич находил признаки измельчания человечества в триумфе утилитарности и иррационализма, имитирующего духовность. Он вывел в своих сочинениях модельный образ «Абсолютной Скуки Бытия», ужаса пресыщенности, от которого герои ищут и не находят спасения в грезах...
Будущий писатель и философ родился 24 февраля 1885 года в Варшаве. Всю жизнь — с перерывами — он проживет в городке Закопане, центре колоритной региональной культуры польских горцев (гуралей). Его отец, Станислав Виткевич — художник, критик, практик работы у основ, недюжинный человек, наделенный сильным характером и оригинальным взглядом на мир, — был первым духовным наставником сына. Виткевич-старший, враг принуждения и дисциплины, сторонник «педагогики жизни» — спонтанного развития врожденных способностей, пробудил в сыне независимость воли и тягу к усиленному познанию. Вместе с матерью, Марией Петшкевич, учительницей музыки, отец преподал ему азбуку художественного ремесла, привил потребность в гимнастике ума, руки и глаза.
Отец воспитывал его в духе творческой раскрепощенности, но в то же время буквально диктовал сыну судьбу, из-за чего тот не раз был на грани срыва. Борьба с собственным безумием — содержание жизни «гениального» юноши, страдавшего комплексом «импродуктива». Это противоречие во многом сформировало «смешанность» его натуры, опосредованно спровоцировав отказ от лирико-патетического самовыражения в пользу гротескной деформации. Годы спустя в романе «Ненасытимость» Виткаций назовет безумие «выравниванием разности потенциалов между мечтой и действительностью». В юности он еще лишен спасительного сарказма, и мучения его изнуряющи.
Эпиграфом к одной из своих книг отец избрал максиму Пшибышевского: «Художник живет так, как должен, а не так, как хочет». Но сын прожил так, как хотелось ему: сам выбрал себе имя и судьбу, во многом отталкиваясь от того, что ему внушали с детства. Его работа в искусстве стала преодолением позитивистских установок Виткевича-старшего, хотя он признавал вдохновляющую роль отца в становлении своих взглядов. Дело его жизни было столь же созидательно-конструктивным, как и труды отца; их место в картотеках и справочниках навечно рядом, но спутать отца и сына невозможно.
Разностороннее развитие дарований, занятия искусствами, философией, увлеченная литературная работа юношеских лет, когда были написаны несколько философских этюдов, множество стихотворений, драматических набросков, первый роман, подготовили творческую индивидуальность Виткевича для зрелых свершений. И все же комплекс «эмбриона» в невротическом сочетании с мегаломанией и позерством долго тяготел над ним. Он годами копил впечатления, чтобы затем «вдруг» придать им четкую огранку. И хотя уже опусы семилетнего Стася — его «драматические игры» — вызывали восторг семьи, первые настоящие пьесы он напишет лишь в тридцать три года, а важнейшие романы — после сорока.
Черной тенью наплывает на творчество Виткевича память о душевных травмах ранних лет. Болезненный след в его психике оставил роман с актрисой Иреной Сольской, тянувшийся с 1908 по 1912 год. Глубокий шрам — самоубийство в начале 1914-го, через год после помолвки, невесты Ядвиги Янчевской. Начинающая художница, девушка жизнерадостная и впечатлительная, она застрелилась из-за ссоры с ним. Каясь, что убил ее своей жестокостью, Виткевич готов был последовать за ней в мир иной. В глубокой депрессии, близкий к отчаянию, он принял предложение друга детства, этнолога Бронислава Малиновского, и отправился с ним в южные моря. Эскапада завершилась приездом в Россию. Бросаясь в неизведанное, он, быть может, искал смерти, но — родился заново.
