— Должно быть, Снитчею и Краггсу опять будетъ работа, замѣтилъ онъ, медленно покуривая. — А намъ, Клемми, опять придется быть свидѣтелями.
— Да, отвѣчала его прекрасная собесѣдница, дѣлая свой любимый жестъ любимыми членами — локтями. — Я сама желала бы, Бритнъ.
— Что желала бы?
— Выйти за мужъ, сказала Клеменси.
Бенджаминъ вынулъ изо рта трубку и захохоталъ отъ души.
— Что и говорить! годитесь вы въ невѣсты! сказалъ онъ. — Бѣдняжка Клемми!
Эта мысль показалась Клеменси столько же забавною, какъ и ему, и она тоже засмѣялась отъ всей души.
— Да, сказала она, гожусь: — или нѣтъ?
— Вы никогда не выйдете замужъ, вы сами это знаете, сказалъ Бритнъ, опять принимаясь за трубку.
— Право? вы такъ думаете? спросила Клеменси съ полною довѣрчивостію.
Бритнъ покачалъ головою.
— Нѣтъ никакой надежды! произнесъ онъ.
— Отъ-чего же? отвѣчала Клеменси. — А можетъ быть, не сегодня — завтра вы сами задумаете жениться, Бритнъ, а?
Такой внезапный вопросъ о такомъ важномъ дѣлѣ требовалъ размышленія. Выпустивши густое облако дыму и посмотрѣвши на него сперва съ одной, потомъ съ другой стороны, какъ будто оно составляло самый вопросъ, который онъ обсуживаетъ со всѣхъ сторонъ, мистеръ Бритнъ отвѣчалъ, что на счетъ этого онъ еще ничего не рѣшилъ, но что дѣйствительно думаетъ, чти оно можетъ этимъ кончиться.
— Желаю ей счастья, кто бы она ни была! воскликнула Клеменси.
— О, что она будетъ счастлива, въ этомъ нѣтъ сомнѣнія, сказалъ Бенджаминъ.
— А все таки она не была бы такъ счастлива, и мужъ у нея былъ бы не такой любезный, не будь меня, замѣтила Клеменси, облокотясь на столъ и глядя назадъ на свѣчу:- впрочемъ, я увѣрена, что это случилось само собою, а я тутъ ничего. Не такъ ли, Бритнъ?
— Конечно, не будь васъ, такъ оно было бы не то, отвѣчалъ Бритнъ, дошедши до того момента наслажденія трубкою, когда курящій только чуть чуть рѣшается раскрывать ротъ для рѣчи и, покоясь въ сладкой нѣгѣ на креслахъ, обращаетъ на собесѣдника только одни глаза, и то очень неохотно и неопредѣленно. — О, я вамъ обязавъ очень многимъ, Клемъ, вы это знаете.
— Это очень любезно съ вашей стороны, возразила Клеменси.
И въ тоже время, обративши мысли и взоръ на сальную свѣчу и внезапно вспомнивши о цѣлительныхъ свойствахъ сала, она щедро принялась намазывать имъ свой лѣвый локоть.
— Вотъ видите ли, продолжалъ Бритнъ глубокомысленнымъ тономъ мудреца: — я въ свое время изучилъ многое; у меня всегда было стремленіе къ изученію; я прочелъ много книгъ о хорошей и о худой сторонѣ вещей, потому-что въ молодости я шелъ по литературной части.
— Въ самомъ дѣлѣ! воскликнула Клеменси въ удивленіи.
— Да, продолжалъ Бритнъ: — я года два прятался за книжными полками, всегда готовый выскочить, если кто нибудь подтибритъ книгу; а потомъ я служилъ разсыльнымъ у корсетницы швеи и разносилъ въ Клеевчатыхъ коробкахъ обманъ и обольщеніе, — это ожесточило мое сердце и разрушило во мнѣ вѣру въ людей; потомъ я наслушался разныхъ разностей здѣсь у доктора, — это очерствило мое сердце еще больше; и на конецъ концовъ, я разсудилъ, что вѣрнѣйшее средство оживить его и лучшій спутникъ въ жизни — терка.
Клеменси хотѣла было прибавить и свою мысль, но онъ предупредилъ ее.
— Въ союзѣ съ наперсткомъ, прибавилъ онъ глубокомысленно.
— Дѣлай для другихъ то, что…. и пр…. вы знаете, прибавила Клеменси и въ восторгѣ отъ признанія сложивши руки и натирая слегка локти. — Какое короткое правило, не правда ли?
— Не знаю, сказалъ Бритнъ, можно ли это считать за хорошую философію. — У меня есть на счетъ этого кое какія сомнѣнія, но за то опять это правило очень удобно и избавляетъ отъ многихъ непріятностей, чего не дѣлаетъ иногда настоящая философія.
— А вспомните, какой вы были прежде! сказала Клеменси.
— Да, замѣтилъ Бритнъ: — и всего необыкновеннѣе, Клемми, то, что я перемѣнился черезъ васъ. Вотъ что странно: черезъ васъ! А я думаю, что у васъ въ головѣ нѣтъ и половины идеи.
Клеменси нисколько не обижаясь, покачала головою, засмѣялась, почесала локти и объявила, что и сама такъ думаетъ.
— Я почти въ этомъ увѣренъ, сказалъ Бритнъ.
— Вы правы, правы, отвѣчала Клеменси. — Я не имѣю претензій на идеи. На что мнѣ онѣ?
Бенджаминъ вынулъ изо рта трубку и началъ смѣяться, пока слезы не потекли у него во лицу.
— Что вы за простота, Клемми! сказалъ онъ, покачивая головою и отирая слезы въ полномъ удовольствіи отъ своей шутки. Клеменси и нe думала противорѣчить: глядя на него, она тоже захохотала отъ всей души.
— Нельзя не любить васъ, Клемъ, сказалъ Бритнъ: — вы въ своемъ родѣ прекрасное созданіе: дайте вашу руку. Что бы ни случилось, я никогда васъ не забуду, никогда не перестану быть вашимъ другомъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? воскликнула Клеменси. — Это отъ васъ очень мило.
— Да, да, я вашъ заступникъ, сказалъ Бритнъ, отдавая ей трубку, чтобы она выбила табакъ. — Постойте! что это за странный шумъ?
— Шумъ? повторила Клеменси.
— Чьи-то шаги снаружи. Точно какъ будто кто-то спрыгнулъ съ ограды на землю, замѣтилъ Бритнъ. Что, тамъ на верху всѣ уже легли?
— Теперь уже легли, отвѣчала она.
— Вы ничего не слышали?
— Ничего.
Оба стали прислушиваться: все было тихо.
— Знаете ли что, сказалъ Бритнъ, снимая фонарь: — обойду-ка я домъ, — оно вѣрнѣе. Отомкните дверь, покамѣстъ я засвѣчу фонарь, Клемми.
Клеменси поспѣшила отворить дверь, но замѣтила ему, что онъ проходятся попусту, что все это ему почудилось, и такъ далѣе. Бритнъ отвѣчалъ, что очень можетъ статься, во все таки вышелъ, вооруженный кочергой, и началъ свѣтить фонаремъ во всѣ стороны, вблизь и вдаль.
— Все тихо, какъ на кладбищѣ, сказала Клеменси, глядя ему вслѣдъ, — и почти также страшно.
Оглянувшись назадъ въ кухню, она вскрикнула отъ ужаса: передъ ней мелькнула какая-то тѣнь. — Что это? закричала она.
— Тс! тихо произнесла Мери дрожащимъ голосомъ. — Ты всегда меня любила, не правда ли?
— Любила ли я васъ! какое тутъ сомнѣніе!
— Знаю. И я могу тебѣ довѣриться, не правда ли? теперь мнѣ некому довѣриться, кромѣ тебя.
— Конечно, добродушно отвѣчала Клеменси.
— Тамъ ждетъ меня кто-то, сказала Мери, указывая на дверь. Я должна съ нимъ видѣться и переговорить сегодня же. — Мейкль Уарденъ! ради Бога, удалитесь! Не теперь еще!
Клеменси изумилась и смутилась, взглянувши по направленію глазъ говорившей: въ дверяхъ виднѣлась чья-то темная фигура.
— Васъ каждую минуту могутъ открыть, сказала Мери. — Теперь еще не время! Спрячьтесь гдѣ нибудь и обождите, если можете. Я сейчасъ приду.
Онъ поклонился ей рукою и удалился.
— Не ложись спать, Клеменси. Дождись меня здѣсь! сказала Мери поспѣшно. Я почти цѣлый часъ искала поговорить съ тобой. О, не измѣни мнѣ!
Крѣпко схвативши дрожащую руку Клеменси и прижавши ее къ груди, — выразительный жестъ страстной мольбы, краснорѣчивѣе всякихъ словъ, — Мери вышла, увидѣвши свѣтъ отъ возвращающагося фонаря.
— Все благополучно: никого нѣтъ. Почудилось, должно быть, сказалъ Бритнъ, задвигая и замыкая дверь. — Вотъ что значитъ, у кого пылкое воображеніе! Ну! это что?
Клеменси не могла скрыть слѣдовъ своего удивленія и участія: она сидѣла на стулѣ, блѣдная, дрожа всѣмъ тѣломъ.
— Что такое! повторила она, судорожно дергая руками и локтями и посматривая на все, кромѣ Бритна. — Какъ это отъ васъ хорошо, Бритнъ! Напугали досмерти шумомъ, да фонаремъ, да Богъ знаетъ чѣмъ, ушли, да еще спрашиваете: что такое?
— Если фонарь пугаетъ васъ досмерти, Клемми, сказалъ Бритнъ, спокойно задувая и вѣшая его на мѣсто: — такъ отъ этого видѣнія избавиться легко. Но вѣдь вы, кажется, не трусливаго десятка, сказалъ онъ, наблюдая ее пристально: — и не испугались, когда что-то зашумѣло и я засвѣтилъ фонарь. Чтоже вамъ забрело въ голову? Ужь не идея ли какая нибудь, а?
Но Клеменси пожелала ему покойной ночи и начала суетиться, давая тѣмъ знать, что намѣрена немедленно лечь спать; Бритнъ, сдѣлавши оригинальное замѣчаніе, что никто не пойметъ женскихъ причудъ, пожелалъ и ей спокойной ночи, взялъ свѣчу и лѣниво побрелъ спать.
Когда все утихло, Мери возвратилась.
— Отвори двери, сказала она: — и не отходи отъ меня, покамѣстъ я буду говорить съ нимъ.
Какъ ни робки были ея манеры, въ нихъ все таки было что-то рѣшительное, и Клеменси не въ силахъ была противиться. Она тихонько отодвинула задвижку; но, не поворачивая еще ключа, оглянулась на дѣвушку, готовую выйти, когда она отворитъ дверь.
Мери не отвернулась и не потупила глазъ; она смотрѣла на нее съ лицомъ, сіяющимъ молодостію и красотою. Простое чувство говорило Клеменси, какъ ничтожна преграда между счастливымъ отеческимъ кровомъ, честною любовью дѣвушки — и отчаяньемъ семейства, потерею драгоцѣннаго перла его; эта мысль пронзила ея любящее сердце и переполнила его печалью и состраданіемъ, такъ что она зарыдала и бросилась на шею Мери.
