— Я знаю не много, сказала она: — очень не много; но я знаю, что этого не должно быть. Подумайте, что вы дѣлаете!
— Я думала уже объ этомъ не разъ, ласково отвѣчала Мери.
— Обдумайте еще разъ. Отложите до завтра.
Мери покачала головою.
— Ради Альфреда, сказала Клеменси съ неподдѣльною торжественностью: — ради того, кого вы любили когда-то такъ сильно!
Мери закрыла лицо руками и повторила:- «когда-то!» какъ будто сердце у нея разорвалось на двое.
— Пошлите меня, продолжала Клеменси, уговаривая ее. — Я скажу ему все, что прикажете. Не переходите сегодня за порогъ. Я увѣрена, что изъ этого не выйдетъ ничего хорошаго. О! въ недобрый часъ принесло сюда мистера Уардена! Вспомните вашего добраго отца, вашу сестрицу!
— Я все обдумала, сказала Мери, быстро подымая голову. — Ты не знаешь, въ чемъ дѣло, ты не знаешь. Я должна съ нимъ переговорятъ. Слова твои доказываютъ, что ты лучшій, вѣрнѣйшій въ мірѣ другъ, — но я должна сдѣлать этотъ шагъ. Хочешь ты итти со мною, Клеменси, спросила она, цалуя ее:- или итти мнѣ одной?
Опечаленная и изумленная Клеменси повернула ключъ и отворила дверь. Мери быстро шагнула въ мрачную, таинственную ночь за порогомъ, держа Клеменси за руку.
Тамъ, въ темнотѣ, онъ подошелъ къ Мери, и они разговаривали долго и съ жаромъ; рука, крѣпко державшая руку Клеменси, то дрожала, то холодѣла, какъ ледъ, то судорожно сжималась, безсознательно передавая чувства, волновавшія Meри въ продолженіи разговора. Онѣ воротились; онъ проводилъ ихъ до дверей; остановившись здѣсь на минуту, онъ схватилъ другую ея руку, прижалъ къ губамъ и потомъ тихо удалился.
Дверь снова была задвинута и замкнута, и Мери снова очутилась подъ родимымъ кровомъ. Какъ ни была она молода, она не склонилась подъ тяжестью внесенной сюда тайны; напротивъ того, на лицѣ ея сіяло сквозь слезы то же выраженіе, которому я не могъ вами названія.
Она жарко благодарила своего скромнаго друга — Клеменси, и увѣряла ее въ безусловной къ ней довѣренности. Благополучно добравшись до своей комнаты, она упала на колѣни, и — могла молиться, съ бременемъ такой тайны на сердцѣ! могла встать отъ молитвы, спокойная и ясная, наклониться надъ спящею сестрою, посмотрѣть ей въ лицо и улыбнуться, хоть и грустною улыбкой! могла поцаловать ее въ лобъ и прошептать, что Грація всегда была для нея матерью и всегда любила ее, какъ дочь! Она могла, легши въ постель, взять спящую руку сестры и положить ее себѣ около шеи, — эту руку, которая и во снѣ, казалось, готова защищать и ласкать ее! — могла проговорить надъ полуоткрытыми губами Граціи: — господь съ тобой! могла, наконецъ, заснуть! Но во снѣ она вскрикнула своимъ невиннымъ и трогательнымъ голосомъ, что она совершенно одна, что всѣ ее забыли.
Мѣсяцъ проходитъ скоро, какъ бы онъ ни тянулся. Мѣсяцъ съ этой ночи до пріѣзда Альфреда пролетѣлъ быстро и исчезъ, какъ дымъ.
Насталъ день, назначенный для пріѣзда, бурный, зимній день, отъ котораго старый домъ пошатывался, какъ будто вздрагивая отъ холода; такой день, когда дома вдвое живѣе чувствуешь, что дома, когда сидишь у камина съ особеннымъ наслажденіемъ, и на лицахъ вокругъ огонька ярче играетъ румянецъ, и собесѣдники тѣснѣе сдвигаются въ кружокъ, какъ будто заключая союзъ противъ разъяренныхъ, ревущихъ на дворѣ стихій, — бурный, зимній день, который такъ располагаетъ къ веселью за запертыми ставнями и опущенными сторами, къ музыкѣ, смѣху, танцамъ и веселому пиру!
И все это докторъ припасъ къ встрѣчѣ Альфреда. Извѣстно было, что онъ пріѣдетъ не раньше ночи; и докторъ говорилъ: у насъ, чтобы и ночь засвѣтила ему навстрѣчу! Онъ долженъ найти здѣсь всѣхъ старыхъ друзей — чтобы всѣ были на лицо!
Итакъ, пригласили гостей, наняли музыкантовъ, раскрыли столы, приготовили полы для дѣятельныхъ вотъ, заготовили кучу провизіи разнаго сорта. Это случилось о святкахъ, и такъ какъ Альфредъ давно не видѣлъ англійскаго терну съ густою зеленью, танцовальную залу убрали его гирландами, и красныя ягоды, горя въ зелени листовъ, готовы были, казалось, встрѣтить его родимымъ привѣтомъ.
Всѣ были жъ хлопотахъ цѣлый день во больше всѣхъ Грація, душа всѣхъ приготовленій, распоряжавшаяся всюду безъ шума. Въ этотъ день, также какъ и въ продолженіи всего мѣсяца, Клеменси часто поглядывала на Мери съ безпокойствомъ, почти со страховъ. Она замѣтила, что Мери блѣднѣе обыкновеннаго, но спокойное выраженіе лица придавало ей еще болѣе красоты.
Ввечеру, когда она одѣлась, Грація съ гордостію надѣла на все вѣнокъ изъ искуственныхъ любимыхъ цвѣтовъ Альфреда; прежнее задумчивое, почти печальное выраженіе съ новою силою проглянуло на лицѣ Мери, но въ немъ все-таки виднѣлось высокое одушевленіе.
— Слѣдующій разъ я надѣну на тебя свадебный вѣнокъ, сказала Грація: — или я плохая отгадчица будущаго.
Мери разсмѣялась и обняла сестру.
— Одну минуту, Грація. Не уходи еще. Ты увѣрена, что мнѣ ничего больше не нужно?
Но она заботилась не о туалетѣ. Ее занимало лицо сестры, и она съ нѣжностью устремила на все свой взоръ.
— Mое искусство не можетъ итти дальше, сказала Грація: — и не возвыситъ твоей красоты. — Ты никогда еще не была такъ хороша.
— Я никогда не была такъ счастлива, отвѣчала Мери.
— И впереди ждетъ тебя счастье еще больше, сказала Грація. — Въ друговъ домѣ, гдѣ будетъ весело и свѣтло, какъ здѣсь теперь, скоро заживетъ Альфредъ съ молодою женою.
Мери опять улыбнулась.
— Какъ счастливъ этотъ день въ твоемъ воображеніи, Грація! это видно по твоимъ глазамъ. Я знаю, что въ немъ будетъ обитать счастье, и какъ рада я, что знаю это навѣрное.
— Ну, что? все ли готово? спросилъ докторъ, суетливо вбѣгая въ комнату. — Альфредъ не можетъ пріѣхать рано: часовъ въ одиннадцать или около того, и намъ есть когда развеселиться. Онъ долженъ застать праздникъ въ полномъ разгарѣ. Разложи въ каминѣ огонь, Бритнъ. Свѣтъ безсмыслица, Мери; вѣрность въ любви и все остальное, — все вздоръ; но такъ и быть! подурачимся вмѣстѣ со всѣми и встрѣтимъ вашего вѣрнаго любовника, какъ сумасшедшіе! Право, у меня у самого закружилась, кажется, голова, сказалъ докторъ, съ гордостью глядя на своихъ дочерей: — мнѣ все кажется, что я отецъ двухъ хорошенькихъ дѣвушекъ.
— И если одна изъ нихъ огорчила или огорчитъ, огорчитъ васъ когда нибудь, милый папенька, простите ее, сказала Мери: — простите ее теперь, когда сердце у нея такъ полно. Скажите, что вы прощаете ее, что вы простите ее, что она никогда не лишится любви вашей, и…. и остального она не договорила, припавши лицомъ къ плечу старика.
— Полно, полно! ласково сказалъ докторъ. — Простить! Что мнѣ прощать? Эхъ, если эти вѣрные любовники возвращаются только тревожить насъ, такъ лучше держать ихъ въ отдаленіи, выслать нарочнаго задержать ихъ на дорогѣ, не давать имъ въ сутки дѣлать больше двухъ миль, — покамѣстъ мы не приготовимся, какъ слѣдуетъ, къ встрѣчѣ. Поцалуй меня, Мери! Простить! что ты за глупенькое дитя! Если бы ты разсердила меня разъ пятьдесятъ на день, такъ я простилъ бы тебѣ все, кромѣ подобной просьбы. Поцалуй же меня! Вотъ такъ! Въ прошедшемъ и будущемъ — счетъ между вами чистъ. Подложить сюда дровъ! Иди вы хотите заморозить гостей въ этакую декабрьскую ночку! Лѣтъ, у насъ чтобъ было свѣтло, тепло и весело, или я не прощу кое-кому изъ васъ!
Такъ весело распоряжался докторъ. Затопили каминъ, зажгли свѣчи, пріѣхали гости, раздался живой говоръ и по всему дому разлилось что-то веселое и праздничное.
Гости наѣзжали все больше и больше. Свѣтлые взоры обращались къ Мери; улыбающіяся уста поздравляли ее съ возвращеніемъ жениха; мудрыя матушки, съ вѣерами въ рукахъ, изъявляли надежду, что она окажется не слишкомъ молода и непостоянна для тихой семейной жизни; пылкіе отцы впали въ опалу за неумѣренныя похвалы ея красотѣ; дочери завидовали ей; сыновья завидовали ему; безчисленныя четы любовниковъ наловили въ мутной водѣ рыбы; всѣ были заинтересованы, одушевлены, всѣ чего-то ждали.
Мистеръ и мистриссъ Краггсъ вошли подъ ручку; но мистриссъ Снитчей явилась одна.
— А онъ что же? спросилъ ее докторъ.
Перо райской птицы на тюрбанѣ мистриссъ Снитчей задрожало, какъ будто птица ожила, когда она отвѣтила, что это, конечно, извѣстно мистеру Краггсу, потому что ей вѣдь никогда ничего не говорятъ.
— Эта несносная контора! сказала мистриссъ Краггсъ.
— Хоть бы когда нибудь сгорѣла! подхватила мистриссъ Снитчей.
— Онъ… онъ…. его задержало небольшое дѣльцо, отвѣчалъ Краггсъ, безпокойно поглядывая вокругъ.
— Да, дѣльцо. Пожалуйста, ужь лучше не говорите! сказала мистриссъ Снитчей.
— Знаемъ мы, что это за дѣльцо, прибавила мистриссъ Краггсъ.
Но онѣ этого не знали, и отъ этого-то, можетъ быть, такъ неистово задрожало перо райской птицы, и привѣски у серегъ мистриссъ Краггсъ зазвенѣли, какъ колокольчики.
— Я удивляюсь, что вы могли отлучиться, мистеръ Краггсъ, сказала его жена.
