class="p1">Сержант по пути снова стал мне доказывать, что большой хищник, которого я увидел с вертолета, и был пойманный им вчера окунь. (Стоит ли говорить, что его рыба имела огромный успех в кухне и в столовой для рядовых.) Сегодня нет смысла рыбачить в Воронке, попробуем поудить в Четках, так мы назвали озерца-бусинки, и Божьем Оке. Я чуть было с ним не согласился. Через полчаса я отказался от блесен и закинул обычную поплавковую удочку, пусть хоть какой — нибудь окунь попадется. Было уже четверть седьмого, и мы, помня вчерашние мучения, решили выкурить по последней сигарете, как вдруг…
Случилось то, что и назвать не знаю как… Вообще — то это называется хищничеством: внезапный плеск, рыбешки устремляются во все стороны, одна из них становится жертвой хищника. Волнение продолжается несколько секунд, потом стихает. А что произошло сегодня в Воронке в четверть седьмого вечера около зарослей водяного ореха?
Вода гейзером взметнулась вверх, поднялись огромные волны, нас чуть не опрокинуло, майор испуганно вцепился в край лодки, побледнел и беспомощно, как испорченная пластинка, шептал:
— Что это, доктор? Боже мой, что это, доктор?
А я в ответ, гордый своей правотой, но дрожащим голосом:
— Теперь — то мы уж не пойдем ни в Четки, ни в Божье Око.
В одно мгновение я опять взялся за спиннинг. Сержант вытащил свою удочку, черные окуни его больше не интересовали. А когда сумерки сгустились, понадобилась вся сила убеждения майора и атаки комаров, чтобы мы пришли в себя и вернулись к причалу.
Я вертелся с боку на бок, до рассвета не мог заснуть. Стоило закрыть глаза, как передо мной возникали кипящая пена, набегающие волны, кровать качалась подо мной будто лодка, мне казалось, что я слышу шелест камышей. Очнувшись от короткого забытья, я продолжал думать все о том же.
В девять часов я пошел вместе с невропатологом и со штабом в Санаторий. Распылитель висел на предназначенном ему месте, на проволоке, протянутой между деревьями. Ко мне подошла цыганка, спросила, что им делать. (Почему у меня спросила, а не у невропатолога, который уже был тут и записывал данные? Телепатия? Родство душ?) Остальные полукругом стояли дальше, но так, чтоб им был слышен наш разговор, тут были и близнецы и крестьянин. Очевидно, женщина говорила от имени их всех.
Что им делать? Собственно говоря, ничего. Пусть ведут себя как обычно, делают, что всегда делали, вчера или в любой другой день. Женщина покраснела, на глазах слезы, как у начинающей актрисы, в первый раз выходящей на сцену. Мне стало жалко бедняжку.
— Что вам делать?.. Лучше всего оставайтесь тут, на воздухе. И двигайтесь, придумайте что — нибудь… Знаете что, играйте в волейбол! Это лучше всего. Когда услышите звонок, выходите сюда, разбейтесь на две команды, разговаривайте, у вас еще есть время. Словно вы действительно участвуете в матче.
По глазам ее вижу, что верит мне и благодарит. Мне показалось, что она хочет еще что — то сказать. Подождал немного, прежде чем повернуться и уйти, но она опустила голову и отошла в сторону. В кладовой мы убедились, что спиртные напитки потребляются ими что надо. Но запах алкоголя я почувствовал только у боксера. Остальные, возможно, спрятали по бутылке на завтра для храбрости.
Сержант на кухне заказал для нас провизию, в одиннадцать часов мы были уже на месте, причалили к камышу, закинули удочки.
Я взял с собой четырехметровое удилище и пятидесятиметровую крепкую леску для больших щук. Верхняя треть удилища мягкая и гибкая, леска от нее не оторвется, а нижние две трети твердые и длинные, чтобы можно было вываживать добычу твердой рукой. Глубина у водяного ореха три метра, грузила я установил на два с половиной, на крючки надел подлещиков величиной с ладонь. (По совету сержанта плавники я срезал. Хотя мы оба уже говорили и пришли к заключению, что это суеверие. Если озерный хищник не сожрет наживку, напрасно мы и плавники отрезали, а если схватит, то и маленького сома сможет проглотить, а глотает щука с головы, никакие плавники ей не помешают.)
До первых часов пополудни ничего не случилось, поверхность воды оставалась гладкой. Я несколько раз менял наживу, рыбешки в теплой воде долго не выдерживали на крючке, да и окуни объедали их. Около половины четвертого наживка вдруг как взбесилась, выбрасывала поплавок, сносила его, моталась по кругу, насколько позволял груз. Продолжалось это с полминуты, а потом началась вчерашняя кутерьма. Я испугался, что хищница и меня за собой утащит. Но нет. Волны улеглись, и поплавок перестал метаться. Что случилось? Сожрала незаметно наживку? Я вытащил лесу, рыбешка на крючке цела.
— Подлюга прячется у самого водяного ореха, а нападает поверху. Подтяните грузило, доктор!
Я послушался, переставил грузило на полтора метра, а потом еще приподнял до одного метра. В пять часов вода была такой гладкой и спокойной, словно в ней все умерло. Лишь у самых камышей выглядывала голова огромной лягушки. Большие глаза сверкали, и была она совсем неподвижной. Но вот что — то привлекло ее внимание, медленно, осторожно лягушка сделала лишь одно движение и исчезла под водой. Снова высунула голову метра на два ближе, опять остановилась, чем — то заинтересованная. Лягушку привлек красный цвет поплавка, и она пыталась приблизиться. Рыбешка на крючке снова ожила, поплавок то погружался в воду, то выскакивал наверх, лягушкой овладел охотничий азарт. Она была уже совсем близко от поплавка, когда раздался всплеск, наше внимание было отвлечено маневрами лягушки, и мы лишь на мгновение увидели огромную рыбью голову.
— Как у крокодила, клянусь, доктор, как у крокодила. Вам приходилось видеть что — либо подобное?
Насчет крокодила — это, конечно, преувеличение, но с головой матерого волка сравнить можно, и зубы волчьи. В этой пасти и исчезла лягушка.
— Да она, оказывается, лакомка, доктор. Но мы найдем, что ей придется по вкусу!
Сержант открыл ящик с инструментами, прикрепил к леске маленький тройник, привязав к нему красную ленточку.
— Внимание! — Сержант медленно вел тройник с ленточкой вдоль камыша, заставляя ее плясать на воде. — А вам я предлагаю прикрепить к леске пробку, груз, все, что найдется, только наживку и тройник не трогайте.
Поймать лягушку оказалось легко, но вот вытащить из всех ее четырех лапок впившиеся в них крючки гораздо труднее, а нацепить ее скользкую шкуру на один из концов тройника и вовсе трудно, так как ей это очень не нравилось. Откровенно говоря, я
