Аделаида Герцык - Из круга женского: Стихотворения, эссе

Ключи утонули в море —
От жизни, от прежних лет.
       В море — вода темна,
       В море — не сыщешь дна.
И нам уж возврата нет.

Мы вышли за грань на мгновение.
Нам воздух казался жгуч —
       В этот вечерний час
       Кто-то забыл про нас
И двери замкнул на ключ.

Мы, кажется, что-то ждали,
Кого-то любили там —
       Звонко струились дни,
       Жарок был цвет души…
— Не снилось ли это нам?

Забылись слова, названья,
И тени теней скользят…
       Долго ль стоять у стен?
       Здесь или там был плен?
Ни вспомнить, ни знать нельзя!

Так зыбки одежды наши,
Прозрачны душа и взгляд.
       Надо ль жалеть о том?
       Где-то на дне морском
От жизни ключи лежат.

Млеют сосны красные
Под струей закатною,
Благовест разносится
Песней благодатною.
Белая монашенка
У окна келейного,
Улыбаясь, думает
Думу незатейную.
       «Все лихие горести
       Я в миру оставила,
       Над могилкой каждою
       Образок поставила.
       Окурила ладаном,
       Зельями душистыми,
       В странствие отправилась,
       Как младенец, чистая.
       Вижу, церковь-пустынька
       Среди леса малая —
       Новую Владычицу
       Над собой избрала я.
       Ясность огнезрачная,
       Тихость нерушимая,
       Синева прозрачная,
       Гладь незамутимая.
       С нею обручилась я,
       Искупалась в светлости,
       Принесла обеты ей
       Неподкупной верности.
       Облеклась душа моя
       Схимой белоснежною,
       Сквозь нее проходу нет
       Злому да мятежному.
       Окропляю думы я
       Влагой светозарною —
       Застывают гладкими
       Четками янтарными».
Тьма ночная сияла,
Пение соборное,
С неба строго глянуло
Чье-то око черное.
Зашуршали крыльями
Думы-птицы темные,
Над землей повеяло
Пламенною дремою.
Хлопнуло окошечко,
Затворилась башенка.
Спит и улыбается
Белая монашенка.

Тропинка змеится,
Уводит взор
       Выше, все выше
       За кряжи гор.
Выше, все выше
Она ведет.
       Всегда одинока,
       Всегда вперед.
Зеленою лестью
Меня окаймляет,
       Полынным духом
       Пьянит и ласкает,
Вот алым маком
Навстречу метнулась —
       Младенчество где-то
       Мое улыбнулось…
Думы, бездумье
Тут ни к чему —
       У легкой, у горной
       Я в плену.
Как забвенно, как свободно
       Она реет!
Что же сердце, мое сердце
       Не хмелеет?
Уж близко свершенье,
Бледнеют сны, —
       Вдали за уступом
       Лазурь волны.
Судьба, обрываясь,
       Смолкает —
Никто про меня
       Не узнает.

Я только сестра всему живому —
Это узналось ночью.
Шепоты ночи угрюмо
Шепчут душе усталой,
Утро их все расшептало,
Расклубило ночные думы…
Но помню сквозь хмару дневную
Ту правду одну, ночную,
Слышу вдали свершенья,
Близко же — боль глухая…
Здесь, за тяжелой дверью,
Плачет сестра, привыкая.
Нельзя отворить эти двери,
Но можно стоять на страже,
Сюда придут и расскажут,
В чем радость, чему надо верить.
Так легко и просто все в жизни,
Нет враждебного больше ока,
Только помнить, как о многом нужно
Молчать, молчать глубоко.

Тяжки и глухи удары молота.
Высекается новая скрижаль,
Вещие буквы литого золота
Возвестят вам и радость, и печаль.
Лютует молот над глыбой каменной —
Тяжелосердый, разымчивый булат.
То, что крестилось любовью пламенной,
Упадет, и осколки заблестят.
Вихрем проносится страх незнания,
Трепет мысли безумной и нагой,
Страшны часы, когда глубь молчания
Опрокинется бездной над душой.
Но ненадолго тоска дарована,
Но кротка обличающая даль,
Будете к утру опять закованы
— Высекается новая скрижаль.

Правда ль, Отчую весть мне прислал Отец,
       Наложив печать горения?
О, как страшно приять золотой венец,
       Трепеща прикосновения!

Если подан мне знак, что я — дочь царя,
       Ничего, что опоздала я?
Что раскинулся пир, хрусталем горя,
       И я сама усталая.

Разойдутся потом, при ночном огне,
       Все чужие и богатые…
Я останусь ли с Ним? Отвечайте мне,
       Лучезарные вожатые!

Слышишь? Двое говорят,
Что-то делят меж собою
       Эти двое.
Тяжко слово, зорок взгляд.
Видишь? Двое говорят.

А про них, сорвав покров,
Двое шепчутся без слов.
К духу льнет тревожный дух,
Встречно вспыхивают зори
В опрозрачившемся взоре
       Этих двух.

А за гранями души
Под свирельный глас тиши
Все стихает, прощено, —
И в созвучном одеяньи
В зыбко-пламенном слияньи
       Двое празднуют одно.

Ночью глухой, бессонною,
Беззащитно молитвы лепеча,
В жребий чужой влюбленная —
Я сгораю, как тихая свеча.
Болью томясь неплодною,
Среди звезд возлюбя только одну,
В небо гляжусь холодное,
На себя принимая всю вину.
Мукой своей плененная,
Не могу разлюбить эту мечту…
Сердце, тоской пронзенное,
Плачет тихо незримому Христу.

Созрело чудо, как плод волшебный,
Как ярый оклик, как взор враждебный.
Торопит гневно, лучи роняет
И в темный омут к душе взывает.
         Не зови — не свети!
         Мне даров не снести!
         Я душа — я темна.
Среди мрака жива.
Не вноси в мою тьму
Золотого огня.
Среди сна — я — ладья,
Покачнусь — подогнусь —
Все забыв, уронив…
Где мне плыть на призыв!
         Рею, лечу,
         Куда хочу —
         То шепчу.
         То молчу…
Я не знаю неволи Лика и слов,
Не знаю речи — мне страшен зов,
Не ведает строя
Качанье слепое…
         Не зови — не свети,
         Затоплю все дары!
         Среди тьмы — без судьбы
         Я одна — я нема.
Стихни, грозный призыв оттуда!
Мне не нужно, не нужно чуда!

К утру родилось в глуби бездонной
         Море-дитя,
Очи раскрыло, зрит полусонно
         Вверх на меня.

В зыбке играет, робко пытая
         Силы свои,
Тянется к выси, тянется к краю,
         Ловит лучи.

Рядится в блестки, манит невинно
         Неба лазурь —
Сердцем не чает скорби пустынной
         Будущих бурь.

Родичи-горы чутко лелеют
         Утра туман,
В стройном молчаньи смотрят, как зреет
         Чадо-титан.

К морю-младенцу низко склоняюсь
         С ясной душой,
Взмытые влагой камни ласкаю
         Теплой рукой.