которому подходил, у него никогда не находилось. К тому же сейчас они смутились оба, и механик почувствовал себя вовсе неловко.
— Самолет отправляется в десять сорок,— скороговоркой предупредил он и, хотя понимал, что для приличия следует сказать еще что-нибудь, да и вообще быть человеком, поневоле приподнял шляпу.
— Спасибо,— повторил Сосновский и додумал: «Прости мне, Веруся. Прости, если не всё будет по-твоему...»
5
За дорогу Евген, Алексеев и Прокоп подружились. Все трое, как сразу выявилось, любили технику и живо интересовались всем, что было в новинку.
Несмотря на то, что Прокоп был невесел,— довелось оставить Киру одну в таком горе,— а некрепкий здоровьем Алексеев боялся, что его укачает, и старался не шевелиться, они разговаривали много. Больше других повинен в этом был Евген. Целуя на прощание Раину руку, он вдруг ощутил в себе хмельную, веселую радость и какую-то нерушимую веру, что после разлуки в их отношения обязательно войдет нечто новое, еще более желанное. Потому, чувствуя себя на седьмом небе, он жадно рассматривал землю, похожую с высоты на огромный, залитый солнцем макет, и то и дело делился впечатлениями.
Горький понравился им как раз тем, что они больше всего ценили,— техникой, масштабом строительства, Волгой.
Казалось, громадный, пестрый речной город начал строиться заново и торопился сделать как можно больше. Прокладывались дороги, возводились мосты, заводские корпуса, поселки. Строительные работы велись в аэропорту, на Оке, на подъездах к Канавину, вокруг автозавода, в Сормово — везде и всюду желтели груды вывернутой земли. Ползали бульдозеры, скреперы, высоко поднимали ковши экскаваторы, в очередях стояли самосвалы.
Песок, кирпич, камень, известь… Их нагружали или сгружали с автомашин, барж, платформ. Они терриконами возвышались около волжских и окских причалов, у железнодорожных путей. Даже обычной серой пыли не было, она была строительной — желтой, белой или рыжей.
Прилетели в субботу, поутру, но добрались до автозавода только к четвертому часу дня. Потому ни в парткоме, ни в завкоме никого не застали. С трудом в заводоуправлении нашли дежурного, который и помог устроиться в гостинице.
Стояла жара. Сидеть в номере было глупо. И, умывшись, переодевшись, они вышли погулять.
В чужом городе, особенно большом, человек чувствует себя чуть одиноким. Стараясь держаться ближе друг к другу, они пошли к автозаводу. С интересом глазели на улицы, скверы, сравнивали их с минскими и радовались: свои сдавались лучше — красивее и уютнее. Складывалось впечатление: тут что-то не доделано, оставлено временно, ибо слишком много работ и не доходят руки.
Хотя день клонился к вечеру, а завтра было воскресенье, сели в шумный, переполненный трамвай. Когда он, скрежеща на поворотах, наконец выбрался на набережную, Евген первый увидел мост через Оку, противоположный берег, смахивающий на горный кряж, домики, лепившиеся на его склонах, и высоко под небом — Нижегородский кремль.
— Вы посмотрите, посмотрите! — показал он, взволнованный.
Кремль выглядел, как на старинных гравюрах. В его стенах и сторожевых башнях, которые поднимались над высоким волжским берегом, сквозило даже нечто декоративное. И если бы не этот крутой, в складках берег-кряж, он казался бы здесь неожиданным, почти нереальным.
А через полчаса, стоя на краю Откоса, неподалеку от Георгиевской башни, они смотрели на Волгу, на простор за ней и радовались уже все. Такая радость приходит, когда видишь необычное и в то же время родное. Широта и даль, что открывались отсюда,— безбрежные, подернутые предвечерней дымкой,— казались такими неоглядными, что глаз не замечал неба.
Поблескивая, Волга как раз и вытекала из этого синего марева. Из него же выступали ерики и поемные бескрайние луга с грустными стогами. Слева, на косе, где в Волгу впадала Ока, чернели причалы товарного порта, дымили пришвартованные буксиры и склонялись над баржами портальные краны. А за ними, уже неясные маячили силуэты заводских корпусов и труб Сормова. По Волге, оставляя после себя расходящиеся волны, плыл белый, как лебедь, пароход, сновали моторки. Ближе к берегу, на якорях, ожидая разгрузки, стояли низко осевшие баржи. Лавируя меж ними, пробирался юркий катерок…
Промыкались по городу допоздна, в гостиницу вернулись переполненные впечатлениями, и Евгену всю ночь снились Волга, синие ерики и дали.
В понедельник им выписали пропуска, дали провожатого и с чувством, близким к тому, что было на волжском откосе, они направились в цехи.
Евген за время практики побывал на многих заводах. Но там он был студентом-практикантом, его интересовало лишь то, что могло понадобиться ему лично. Теперь же нужно было запомнить все, что можно было использовать дома — в цехе, на заводе.
Сравнивая, восхищаясь, Евген шагал по дороге в литейный, как вчера по городу, и отмечая про себя все: и похожие на жуков машины, поливавшие асфальт, и голубые ларьки, и газетные витрины на перекрестках, и скверы с фонтанами. И как ни было обидно, приходилось признать, что любовь к заводу здесь чувствовалась сильнее, чем дома, а тут еще лето в этом году выдалось здесь погожее, перепадали частые теплые дожди. Желтизна не тронула ни деревьев, ни цветов на газонах, и они выглядели очень ярко.
Его открытое восхищение шокировало Прокопа, хотя возражать было трудно. Он не мог вот так просто хвалить виденное, потому что не только сравнивал, но и ревновал этот завод к своему. И признание хорошего, о чем говорил Евген, высказал своеобразно:
— Наши покудова надумают да покудова раскачаются… У них все по порядку, по очереди, так сказать…
— Подожди злиться,— прервал его Алексеев, шедший с застывшей улыбкой.— Здесь, брат ты мой, традиции. Свои радиоузел, киностудия, Дом техники, филиалы в цехах. Не пересчитаешь…
— Все равно,— упрямо сказал Прокоп.
— Нет, браток, Федот да не тот.
— Как, интересно, наши там? Кируха заправляет или Лёдя? Поехал — и не знаю даже… А традиции у нас общие, не за границей живем…
Евгену выпало знакомиться с плавильным участком. Приготовив авторучку и записную книжку, он пошел в сопровождении невозмутимого крупного мужчины с тяжеловатой, спокойной походкой — начальника участка.
Рассматривать его, как хотелось, было неловко, и Евген старался смотреть в другую сторону, думая, как надоело, видно, этому человеку водить по участку гостей, имя которым — легион. Но начальник шагал по-хозяйски спокойно, ничем не выдавая нетерпеливости. Наоборот, чувствовалось: ему приятно вот так идти по пролету, сворачивая, когда догонял тельфер с ковшом, и украдкой наблюдать за гостем — как держится тот в подобных случаях.
— Вот здесь у нас кое-какая новинка,— кинул он, подходя к электроплавильной печи.— Можно даже похвалиться. Модифицируем чугун
