висмутом и бором. Непонятно?
К печи подошел тельфер и опустил ковш под летку. Печь крякнула и наклонилась. По желобу хлынул золотой чугун.
— Вот присматривайтесь.
Когда ковш наполнился, высокий, подбористый плавильщик в кепке с синими очками, прикрепленными к козырьку, бросил в ковш пакетик. Над ковшом взвилось легкое сизое облачко и потянулось в вентилятор.
— Вот и всё,— сказал начальник участка.— Таким кандибобером висмут и бор попадают в чугун. Проще простого. Но детали после этого держим на отжиге почти на сутки меньше. Представляете, какая экономия? И поверите, сами не ожидали, уменьшился брак.
Ему, видно, понравился Евген. На правах старшего, он положил на его плечо руку и тряхнул, словно проверяя, крепко ли тот стоит на ногах.
— Посидим, понаблюдаем, что ли?
Они сели на мягкий диванчик, стоявший неподалеку, и, следя за работой плавильщиков, завязали разговор о том, как готовятся пакетики с присадкой, как внедрялось изобретение.
Сидеть было хорошо, повадно. Ощущалось дыхание свежего воздуха — вовсю работали вентиляторы. Затем, так же обстоятельно, не торопясь, начальник участка показал Евгену вагранки, познакомил с вагранщиками, с усовершенствованиями, что ввели рационализаторы.
К концу осмотра подошел Прокоп и, отозвав Евгена, как заговорщик, попросил, срываясь на шепот:
— Поинтересуйся, Женя, сколько у них электроплавильная за смену дает.
— А что? — не сразу смекнул, в чем дело, Евген.
— Алексеев говорит, у нас больше…
— Не понравилось тебе здесь или как?
Прокоп поджал губы.
— Почему не понравилось? Но пускай знают все-таки. Возле бревна легко костер разводить… Да не буду, не бойся. Я уже бригаду выбрал, соревноваться попробуем… Только бы нам вот реку такую!..
6
Зашел Юрий лишь на третьи сутки, когда Алексеев дважды побывал в заводоуправлении, наводя о нем справки. Практику Юрий проходил в сталелитейном — под одной крышей с цехом ковкого чугуна, и не слышать о приезде земляков не мог. К тому же еще в понедельник, возвращаясь с завода, Прокоп узнал его в ватаге ребят: делая вид, что не заметил минчан, но понаглев, он прошел мимо по противоположной стороне улицы.
В гостинице было шумно. Коридор гудел от молодых голосов.
Усталый Алексеев в пижаме лежал на кровати. Евген перед зеркалом старательно завязывал галстук, собираясь на Почтовый съезд, где когда-то в доме деда Каширина жил Горький. Прокоп, сидя на подоконнике, читал газету и крутил головой, когда в коридоре взрывался смех.
— Вот работнички,— произнес он не то с похвалой, не то с укором.— Думают, что на свете они одни и никого больше/
— Молодость,— миролюбиво отозвался Алексеев, вытирая пот со лба.
— Вся страна как в походе,— сказал Евген.— Поезда, самолеты, трамваи — все переполнено. Спешат, едут! Помните, когда вылетали, в Минске слет врачей начинался. В Гомеле, знаю, областной смотр художественной самодеятельности проходил. Тут комсомолия… В гостинице точно в трамвае. Администраторы, как осы, злые. Вот кутерьма!
— Да, завируха,— согласился Алексеев.— Но и здесь не мешало бы кое-что экономить.
— А например? — не отрываясь от газеты, спросил Прокоп.
— Время, скажем, средства.
— Это правда, правда,— поддержал Евген.
Прокоп отложил газету, возразил:
— Нет, товарищи, не на людях экономить. Я вот приехал, посмотрел и сам чувствую: вырос. А что я увожу отсюда? Что нам не мешало бы перенять? Нет, далеко не это. Я с новыми людьми познакомился, с их делами, поисками. Нижний Новгород познал. А это больше, чем самую хорошую книгу прочитать.
— Я сегодня, ребята, наш самосвал видел,— с нахлынувшим волнением поднялся на кровати Алексеев.— Идет себе! И зубр, как серебряный. Чуть не остановил. Бросился было уже…
— А номер какой? «БО»? «ЖТ»? Может, и вправду, из Минска?
— Нет, горьковский номер…
В эту минуту на пороге появился Юрий. Он забыл даже постучаться. Видно, шел прямо с работы: был в синем, замасленном комбинезоне и поношенной кепке, мало похожий на себя, прежнего.
— Добрый день,— поздоровался он.
В коридоре грохнул смех. Юрий потерянно оглянулся и остался у двери.
— Проходи, проходи,— пригласил Алексеев и быстро пошел навстречу с протянутой рукой.
Собственное смущение рассердило Юрия. Он пожал руку механику, холодно кивнул Прокопу с Евгеном и сел с отчужденным, будто заострившимся лицом на предложенный стул. Избегая глядеть на кого-либо, спросил:
— Привезли что-нибудь? Как там отчим?
И снова собственный вопрос изменил его настроение. Вспомнилась мать, сестры. Что-то, дрогнув, тоскливо защемило в груди. Боясь дать волю слабости, Юрий хрустнул пальцами.
— Давайте, если есть что…
Испытывая также неловкость, Алексеев открыл шкаф, где висел костюм, вынул из кармана конверт и подал Юрию. Тот взял его, хотел спрятать. Но письмо было толстое, тяжелое. Это показалось подозрительным. Бросив косой взгляд на Евгена, Юрий разорвал конверт и неожиданно саркастически усмехнулся: там были деньги и лист бумаги, исписанный аккуратным почерком Сосновского.
Приглушив что-то в себе, Юрий стал читать, и, по мере того как читал, лицо у него темнело.
— Деньги я попрошу вернуть,— с мстительным чувством сказал он Алексееву и, не вставая, положил десятирублевые бумажки на стол.
— Это почему?
— Мне хватает своих, заработанных.— Юрий впервые, не таясь, посмотрел на Евгена, который надевал пиджак и, словно в комнате не было Юрия, собирался уходить.— И вообще, говорят, что можно перевестись сюда в вечерний и работать…
— Это можно сделать и дома,— забеспокоился Алексеев, чувствуя, что ответственность за судьбу Юрия сейчас ложится на него.
— Отчим пишет,— помахал тот письмом,— нужно учиться жить не только для себя, что самое чудесное качество человека — умение сочувствовать другим. А я… я не хочу, чтобы даже мне самому сочувствовали… Так что передайте, пожалуйста: я, может быть, на строительство Братской ГЭС поеду. У меня, возможно, самое счастливое время было, когда на целине работал…
Юрий сидел далековато от стола. Плохо одетый, сгорбленный, с письмом в руках, он выглядел одиноким, несчастным. Но Прокопу в самом деле не хотелось жалеть его.
— А что передать Лёде? — поддел он, соскочив с подоконника.
— Я ей напишу сам,— послушно ответил Юрий.
— Только попробуй! Я тебе напишу…— вернулся от двери Евген и, готовый взбеситься, остановился в двух шагах от него.
Юрий сжался, но головы не опустил. Лицо его вдруг отвердело.
— Ты напрасно, Евген. Не думай, что так всё просто… Отсюда, издалека, волей-неволей кое-что увидишь…
— Врешь! — взорвался Евген.— Что ты можешь увидеть, раз у тебя за душой никакого бога нет? Комлик и
