Стук в дверь.
— Приехал Уокер, сэр, — раздался снаружи голос Уильяма. — Вы можете его принять?
Горькое разочарование.
Сэр Самсон вынужден был вернуться в двадцатый век, в состарившийся, переполненный людьми мир. Он сидел в остывшей ванне, а рядом лежала резиновая игрушка…
— Уокер? Первый раз слышу.
— Вы знаете его, сэр. Это секретарь американского посольства.
— Ах да, вспомнил. Другого времени для визитов он найти не мог? Что этому типу надо? Если он опять приехал за машинкой для разметки теннисного корта, скажите ему, что она у нас сломалась.
— Нет, сэр, Уокер привез последние новости о войне. Наконец-то, кажется, произошла решающая битва.
— Правда? Ну и слава Богу. И кто же победил?
— Уокер сказал, но я забыл.
— Не важно. Он сам мне все расскажет. Передайте ему, что я скоро спущусь. Дайте ему клюшку, пусть покамест поиграет в часовой гольф. И дайте знать на кухне, что Уокер остается обедать.
Через полчаса сэр Самсон спустился вниз и протянул Уокеру руку:
— Рад вас видеть, голубчик. Простите, что не сразу вас принял утром, знаете ли, всегда столько дел. Надеюсь, вы не скучали? По-моему, Уильям, сейчас самое время выпить по коктейлю.
— Посол подумал, что вас заинтересуют новости о сражении. Вчера мы связались по телеграфу с Матоди. Вечером пытались вам дозвониться, но не смогли.
— Ничего удивительного, после ужина я всегда отключаю телефон. Надо же когда-нибудь и отдохнуть, верно?
— Пока, разумеется, мы еще не знаем всех подробностей.
— Разумеется. Но Уильям сказал, что война кончилась, — и это самое главное. Я лично очень этому рад. Слишком уж долго она продолжалась. Масса из-за нее неудобств. Интересно, и кто же победил?
— Сет.
— Вот как? Сет, говорите. Очень рад. Он ведь был… минуточку… дайте вспомнить… Сет… Сет…
— Сын покойной императрицы.
— Ну да, конечно, теперь вспомнил. Скажите, а что с самой императрицей?
— Она в прошлом году умерла.
— Очень за нее рад. Женщине ее возраста перенести все эти катаклизмы было бы нелегко. А как зовут ее мужа? Он что, тоже умер?
— Сеид? О нем пока нет никаких известий. Думаю, что больше мы его не увидим.
— Жаль. Славный был человек. Мне он всегда нравился. Кстати, кто-то из них, кажется, учился в Англии?
— Да, Сет.
— В самом деле? Значит, он говорит по-английски?
— Свободно.
— Бедный Байон. А он-то старался, учил сакуйю. А вот и Уильям с коктейлями.
— Боюсь, что сегодня коктейль не получился, сэр. У нас кончилось бренди.
— Ничего, скоро опять все появится. За обедом обязательно поделитесь вашими новостями, Уокер. Я слышал, ожеребилась кобыла миссис Шонбаум. Любопытно, как это вам удается? Наши, например, лошади потомства не дают, как мы ни бьемся. По-моему, местные конюхи ни черта не смыслят в породах лошадей.
До французского посольства тоже дошли известия о победе Сета.
— Что ж, — сказал мсье Байон, — выходит, англичане и итальянцы взяли верх. Но игра еще не кончена. Старого Байона не так-то просто перехитрить. Вся борьба еще впереди. Разумеется, сэр Самсон будет стремиться не упустить достигнутого.
В это же время Неполномочный говорил:
— Все решает климат. Я ни разу не слышал, чтобы кто-нибудь в здешних широтах выращивал спаржу. А с другой стороны, почему бы и не попробовать? Горох же мы тут имеем — и преотличный.
Спустя два дня в европейской прессе появилось сообщение о битве на горном перевале Укака. На миллионы лондонцев, развернувших в тот вечер газеты, сообщение это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
«Что-нибудь интересное, дорогой?»
«Нет, дорогая, ничего интересного».
«Азания? Это, кажется, в Африке, да?»
«Спроси Лил, она же в школе учится, а не я».
«Лил, где находится Азания?»
«Не знаю, папа».
«И чему вас только учат?»
«Сплошные черномазые».
«Эта Азания недавно попалась мне в кроссворде: „Независимое островное государство“. Ты бы, наверно, решила, что это Турция».
«Азания? А я думала, это название парохода».
«Неужели ты не помнишь этого черномазого красавчика в Бейллиоле?»
«Сбегай принеси атлас, детка… Да, в папином кабинете, за журнальным столиком — он всегда там стоит».
«В Восточной Африке стало вроде бы поспокойнее. Наконец-то в этой Азании взялись за ум».
«Ты хочешь посмотреть вечернюю газету? Там ничего нет».
На Флит-стрит, в редакциях ежедневных газет:
— Ренделл, в Азании творятся любопытные вещи. Оказывается, их новый царек учился в Оксфорде. Посмотрите, может, получится статья?
«Его величество и по совместительству бакалавр искусств… отстукивал на машинке Ренделл. — Выпускник Бейллиола среди людоедов… Отчаянная попытка бывшего студента Оксфорда завладеть троном… варварское великолепие… кровожадные орды… слоновая кость… верблюды… Восток идет навстречу Западу…»
«Сандерс, в нашем лондонском выпуске надо бы разнести эту статью об Азании».
«В утренней газете есть что-нибудь интересное?»
«Нет, дорогая, ничего особенного».
Во второй половине дня, зайдя в клуб по дороге к леди Метроленд, чтобы получить деньги по фальшивому чеку, Бэзил Сил просмотрел колониальную и зарубежную хронику в «Таймс».
Последние четыре дня Бэзил, как он сам выражался, прожигал жизнь. Час назад он проснулся на диване в совершенно неизвестной ему квартире. Играл патефон. В кресле, у газового камина, сидела женщина в халате и рожком для обуви ела из консервной банки сардины. Глядясь в зеркальце, стоящее на каминной полке, брился мужчина в рубашке с засученными рукавами.
— Проснулся… теперь проваливай, — сказал Бэзилу мужчина.
— А я уж решила, что ты помер, — сказала женщина.
— Не пойму, как я здесь оказался, — сказал Бэзил.
— А я не пойму, как бы выставить тебя отсюда.
— Господи, как мне Лондон осточертел!
— У меня была с собой шляпа?
— Лучше бы у тебя ее не было.
— Почему?
— Господи, уйди ты наконец.
И Бэзил, спустившись по обитой потертым линолеумом лестнице и выйдя через боковую дверь какого-то магазина, очутился на Кингз-роуд в Челси.
В клубной гостиной у камина сидел очень старый джентльмен и пил чай с горячими булочками. Бэзил присел рядом и раскрыл «Таймс»:
— Про Азанию читали?
К такому вопросу старый джентльмен был явно не готов.
— Н-нет… в общем, нет.
— Сет победил.
— В самом деле? Знаете, сказать по правде, я не очень внимательно слежу за событиями в Азании.
— А зря. Там сейчас очень интересно.
— Не сомневаюсь.
— Кто бы мог подумать, что этим кончится, а?
— Нельзя сказать, чтобы я всерьез об этом думал.
— Ведь в сущности борьба шла между арабами и обращенными в христианство туземцами из племени сакуйю.
— Вот как?
— По-видимому, наша ошибка состояла в том, что мы недооценили престиж королевской династии.
— Гм…
— Откровенно говоря, мне и раньше казалось, что старая императрица узурпировала власть.
— Вас, я вижу, молодой человек, всерьез занимают события в Азании. Но поймите, мне о них ничего не известно, а расширять кругозор в моем возрасте пожалуй что поздновато.
С этими словами старый джентльмен отвернулся от Бэзила и погрузился в чтение.
— Ни один из двух номеров не отвечает, сэр, — доложил, войдя в комнату, слуга.
— Лондон вам не осточертел?
— А?
— Лондон, говорю, вам не осточертел?
— Нет, я всю жизнь здесь прожил. Мне Лондон никогда не надоест. Помните: «Если надоел Лондон, значит, надоела жизнь»?[9]
— Какой вздор, — сказал Бэзил.
— Я на время уезжаю, — сообщил он портье, выходя из клуба.
— Очень хорошо, сэр. Как прикажете поступить с корреспонденцией?
— Сжечь.
— Очень хорошо, сэр. — Мистер Сил оставался для него загадкой. Портье ведь прекрасно помнил отца мистера Сила, почетного члена клуба. Совсем другой человек был. Всегда подтянут, одет с иголочки, на голове — цилиндр, орхидея в петлице. Член парламента от консервативной партии. На протяжении двадцати лет — бессменный парламентский партийный организатор. Кто бы мог предположить, что у него вырастет такой сын, как мистер Сил? «На неопределенный срок выехал из города. Корреспонденцию не пересылать», пометил портье в своем гроссбухе против имени Бэзила. В это время из гостиной вышел старый джентльмен:
— Артур, этот молодой человек — член клуба?
— Мистер Сил, сэр? О да, сэр.
— Как, ты говоришь, его зовут?
— Мистер Бэзил Сил.
— Бэзил Сил, да? Бэзил Сил. Уж не сын ли это Кристофера Сила?
— Да, сэр.
— В самом деле? Бедный Сил. Грустно, ничего не скажешь. Кто бы мог подумать? Чтобы у Сила — и такой… — И старый джентльмен зашаркал обратно в гостиную к жарко натопленному камину и горячим булочкам. На душе у него было легко и спокойно — как бывает у стариков, когда они раздумывают о неудачах своих сверстников.
