Последняя часть рассказа особенно встревожила мать Суги при всей её простоте и наивности. Она просто кожей чувствовала угрозу для дочери. Конечно же, в доме Сиракавы полно злобных завистников, тайных недругов её доченьки, они ждут, не дождутся её погибели! Её Суга немного мрачная и медлительная, но она никогда не была глупой, даже в детстве. Простодушная, любящая девочка из торговой семьи и очень способная ученица в школе танцев! Если бы семья не впала в нищету, кто знает, может, Суге бы нашлась достойная партия? Но пришлось отдать её в услужение в далёкую Фукусиму, когда у неё даже месячные не начались! О боги! Какая она жестокая, бессердечная мать! Но всё-таки Суга не затаила зла, она всегда помнит о родных и при всяком удобном случае передаёт через посторонних гостинцы и небольшие суммы денег. Правда, навещать их не может…
После того как губернатора Кавасиму назначили обер-полицмейстером Токио, Сиракава тоже занял влиятельный пост в столичной полицейской управе. Он зажил на широкую ногу за счёт незаконных поборов с весёлых домов Ёсивара — так болтали злые языки. Но мать Суги радовалась, слушая сплетни о том, что господин балует её дочь как родного ребёнка. И вот теперь… В самом деле, дочка живёт в большом доме, где, кроме хозяина, много других людей… Супруга хозяина, его дочь Эцуко, служанки, бой — все, конечно же, так и норовят уязвить Сугу! Матери хотелось обнять, защитить дочку, окружённую плотным кольцом врагов…
Что если хозяин вдруг охладеет, если сердце его склонится к новой наложнице? Отдавая единственное дитя в чужую семью, мать уповала только на Томо. Та должна защитить её дочь в такой ситуации.
— Как подумаю, что господину прискучит Суга, сердце кровью обливается! Спать не могу… День и ночь только и думаю про это…
Томо тогда болезненно ощутила всю глубину материнской любви этой несчастной женщины, молившей лишь об одном, — о защите Суги. Томо и без того было скверно, ведь в этой жестокой истории ей отводилась и вовсе странная роль — искать для мужа любовницу. А тут ещё слёзы матери, вынужденной продать ребёнка… Всё это только добавило горечи Томо.
— Не беспокойтесь. Я позабочусь о Суге, даже если она наскучит мужу. Я беру девочку из хорошей семьи… Доверьтесь мне!
При этих словах мать Суги пала ниц перед Томо. Слушая бессвязные слова благодарности, перемежавшиеся рыданиями, Томо и сама едва не расплакалась.
…Мать Суги хорошо помнила тот разговор. Ей отчаянно хотелось поговорить с Томо и услышать подтверждение данной клятвы, но она робела и потому обратилась к Кин.
— Речь, наверное, идёт о Юми-сан? — уточнила Суга, когда Кин умолкла. Она даже глаза прикрыла, словно от яркого света. — Если вы об этом, то не стоит говорить с госпожой. Передайте матушке, что она тревожится понапрасну.
— Вот как?.. Ну… Если так, то… Да, наверное… — Кин приложила чубук своей трубки к щеке и кивнула с озадаченным выражением на лице. — То есть, Суга-сан хочет сказать, что с Юми не будет ничего такого!
— Нет, я вовсе не это хотела сказать… — Невольная усмешка скользнула по белому, словно бумага, лицу Суги. Улыбка была обезоруживающе простодушной, но у Кин вдруг возникло жуткое ощущение, будто кто-то дотронулся до неё ледяной рукой. На неё как будто повеяло могильным холодом.
— Это уже случилось. Скоро господин уладит вопрос с отцом Юми-сан, и она перейдёт жить в мою комнату…
Суга сообщила новость с улыбкой, но у Кин округлились глаза. Она так и осталась сидеть с прижатой к щеке трубкой.
— Вот как… Значит, ваша матушка беспокоилась не зря?
— Я же сказала. Не о чём здесь беспокоиться. Юми-сан — прямая, открытая девушка. Она скорее похожа на мальчика. Мы с ней прекрасно сошлись характерами…
— Ну… всё это замечательно, но… Если господин полюбит Юми, что будет с вами, Суга-сан?
— Я же сказала, не о чем беспокоиться, — повторила Суга всё с тем же простодушным смешком. Смешок вышел бесцветный, даже безвольный, — словно что-то неотвратимое, властное влекло Сугу в зияющую пустоту.
По спине Кин пробежал озноб, и она пытливо посмотрела на Сугу. Ей вдруг остро захотелось узнать, что там — за опущенным занавесом. Интересно, как удалось Сиракаве привлечь в таком деле в союзники Сугу?..
— Как это — не о чем беспокоиться? Вы хотите сказать, что господин делится с вами всеми своими секретами?
— Ну… Не всеми, конечно…
Суга осеклась и смущённо вспыхнула. Она явно сболтнула лишнее.
— Я только хотела сказать, что ваша матушка просто так от меня не отступится. Расскажите подробнее, если хотите её успокоить. Иначе ей придётся поговорить с госпожой.
— О, только не это! — Суга нахмурилась и раздражённо передёрнула плечиками. В этот момент пёстрый котёнок, спавший клубочком на шёлковом дзабутоне, проснулся и, позвякивая колокольчиком, подбежал к Суге. Девушка подхватила его и посадила к себе на колени. Потом заговорила — медленно, раздельно, словно роняя слова. При этом пальчики её безостановочно поглаживали мягкую шёрстку котёнка.
— Хозяин очень бережёт меня. Он говорит, что я не такая выносливая, как обычные женщины… что я умру, если буду слишком… перетруждаться. Господин привык иметь дело с гейшами и куртизанками, он хорошо знает, что чем заканчивается у женщин… Я с самого начала относилась к господину, как к отцу, я никогда не знала, что такое ревность. Возможно потому, что он намного старше меня… Госпожа ничего не знает об этом, поэтому не говорите никому, прошу вас.
Суга умолкла, лицо её неожиданно сделалось невероятно взрослым, опущенные ресницы скрыли выражение глаз. С прелестного личика странно стёрлись все чувства, хотя Суга вряд ли догадывалась об этом. Это была абсолютная, воплощённая пустота.
Когда Кин, распрощавшись, ушла с прежней озабоченностью на лице, Сугу охватила непонятная тоска. Некоторое время она сидела, поглаживая котёнка по горлышку и глядя на розовые, как кроличий нос, цветы камелии в саду. По щекам её катились слёзы. Какая же она никчёмная, бесхарактерная, даже к сопернице ревновать и то не умеет! Матушка с Кин волнуются больше…
Суга выросла в торговом квартале, где жили простые люди, однако семья её была очень строгих правил, поэтому в детстве Суга мало что понимала в отношениях между мужчиной и женщиной. На уроках танцев ей часто доводилось танцевать мужские партии, изображать романтического героя, к которому льнули возлюбленные, и всякий раз учительница сердилась: «Больше страсти! Больше страсти!» Так что чувственность и любовь Суга привычно ассоциировала с яркими танцевальными костюмами, музыкой сямисэна и речитативом дзёрури[44].
Даже познав мужчину — познав лишь телом, в кромешном мраке, без музыки и цветов, — Суга осталась такой, как была. В её сердце, не тронутом Сиракавой, остался жить привычный мир старых баллад с многоцветными, переплетающимися в соблазне рукавами и длинными подолами ярких кимоно. Этот придуманный мир странным образом не противоречил реальности её отношений с хозяином.
Сиракава и дома держался подчёркнуто церемонно и изводил домочадцев своим пристрастием к аккуратизму. Даже несколько чашек сакэ не могли растопить его холодную отчуждённость.
Нет, он не таился от Томо: он был таким всегда и со всеми, словно женщины его вовсе не привлекали. К своей внешности Сиракава относился придирчивей, чем избалованная красавица, постоянно ворчал и мучил придирками приказчиков из мануфактурной лавки, а на его белоснежных таби[45] никогда не бывало ни единой морщинки. Помогая хозяину надевать кимоно, держа зеркало под нужным наклоном во время бритья — словом, прислуживая господину, Суга всегда ощущала душевный подъём при виде его красивого, как у актёра, моложавого тела. С хозяйкой она никогда не испытывала такой лёгкости чувств. И всё же, спроси её кто, влюблена ли она в Сиракаву, Суга вряд ли дала бы чёткий ответ. Да, Сиракава ценил её, как редкостную драгоценность, он боготворил её тело, но всё равно Сугу не покидало чувство, что её обокрали, заточили в темницу, и её красота постепенно меркла, как цветы сакуры в пасмурный день, а Суга и не заметила этого…
Она пощекотала котёнка по белому брюшку, взъерошила шёрстку на спинке. Маленькие коготки впились в её руку, — и тут Суга, схватив зверька, так сильно прижала его к себе, что котёнок жалобно пискнул.
— Мы с тобою похожи, верно?
Да, как бы котёнок ни вырывался, всё равно он не справится с человеком. Так и она… Суга инстинктивно чувствовала беспощадную жестокость хозяина, скрывавшуюся за импозантной внешностью и изысканными манерами.
Та история случилась ещё в Фукусиме. В резиденцию Сиракавы частенько захаживал один из его подчинённых, коротышка по имени Кадзабая. Всякий раз, сталкиваясь с Сугой в коридоре, он норовил как бы случайно задеть её плечом или коснуться рукой. К тому же у него была неприятная манера пристально разглядывать её в упор. И вот однажды, на одном из банкетов, Суга случайно оказалась рядом с Кадзабая, в конце стола. Под каким-то предлогом Кадзабая упросил Сугу снять с пальца и показать ему золотое инкрустированное колечко. Не подозревая подвоха, Суга сняла кольцо и протянула его Кадзабая. Тот преспокойно опустил колечко в карман и, сколько Суга ни умоляла, так и не отдал его. При людях было неловко поднимать шум, поэтому Суга отступилась, но когда Кадзабая ушёл, она осознала весь ужас своего положения. Что будет, если Сиракава прознает?!
