же красные, как земля, деревья на большой, залитой солнцем поляне. Каждое дерево как бы зависло на взлете, держась на нитях оголенных корней.
Еще немного проехали, слева маленький хутор, справа – две женщины под деревом, в кроне которого мужичок гуцульским топориком рубит ветки. А женщины заворачивают их внизу в шали и покрывала. Ветки яростно кишат большими рыжими муравьями, теми самыми, которых здесь тушат с тертыми помидорами и добавляют в овощные подливки. Несут ветки на хутор, муравьи впиваются по пути, женщины стряхивают их с себя, помирая со смеху.
Перед домом пустой бревенчатый загон, смахивающий на сказочную крепость. Для кого? Для свиней, оказалось. Свиной замок. Видимо, тут не черные, а розовые, домашние, что редкость. Под крышей дома подвешены гнезда, в них сидят курицы, прям подвесные сады. Во дворе под навесом чудесным доисторическим макаром толкут халди – коренья куркумы: тесаное бревно с подпоркой посередине в виде детских качелей. На одном краю – две девочки прижимают его ногой и отпускают, по другую – наконечник, прилаженный к бревну, в виде клюва, дробит корешки в каменной лунке в земле. Их успевает подкладывать сидящая на корточках женщина, и отдергивает руку, когда наконечник опускается. Девочки в платьях принцесс, словно не куркуму толкут во дворе, а на свадьбе танцуют. Правая нога на бревне, левая рука над головой, держась за подвязанный к притолоке шарфик. В саду на расстеленном покрывале сушатся нежные бутоны, прости господи, махуйи, из которых будут делать крепкое вино. К пальмам у озера невдалеке приторочены горшки, куда стекает сок, похожий на айран, добавят специи и будет местное пиво сальпи. День начинается с сальпи и заканчивается махуйей, а между тем можно и пообедать – рисом с деликатной подливкой из красных муравьев, которые тут с не меньшим аппетитом едят людей, чем люди их. В озере мальчишки затягивают бредень. Вернулись к мотоциклу, собрали плоды тамаринда под деревом – илли называется, кисЛёнький, с косточкой, которую можно долго посасывать дорогой.
Заехали на еще один хутор, там древний храм – Нариенпал, вайшнавский, одиннадцатого века, но выглядит аскетично, как шиваистский. Ограда на замке. Объявленье висит: закрыт в связи с коронавирусом. Ну да, видать, иммунитет слабенький, тысячелетний, антител мало. Но Пракаш нашел ключника, открыли.
Едем дальше, бог весть, куда забрались, на рассвете тронулись, а уже середина дня. Ни хуторов, ни признака людского, нехоженый лес, старая грунтовка в ямах и камнях, голова моя жалуется на каждой колдобине, привстаю, как на стременах, если успеваю заметить перед колесом. На обочине вдруг двое показались: давно сидят, коротают вечность, подливают сальпи друг другу из глиняных горшочков, прихлебывают за неторопливой беседой о мужской дхарме и женской, головы полотенцами обвязаны, а вокруг ни души – дивный бесчеловечный мир.
За пару лет до моего рождения в эти места приехал шведский режиссер-документалист со своей женой. Пробрались с проводниками к племени муриа и находились там в течение года, готовя фильм – вроде документальный, но написав игровой сценарий. В центре – мальчик, лучезарный, открытый, с отсветом Маугли. По сюжету, в одном из эпизодов, леопард убивает домашнего буйвола. Стрелок племени во тьме, думая, что целится в этого леопарда, из лука убивает тигра. В финале и леопард мертв – ценой смерти старшего друга мальчика. Для съемок этих эпизодов жена режиссера отстрелила десять тигров и шесть леопардов. В том числе, кормящую самку, чтобы взять для съемок тигренка. Фильм получил Оскара. Мальчика они увезли с собой в Швецию, племя противилось, но они настояли. Жили в их дворцовой усадьбе на берегу озера, предъявляли мальчика на презентациях фильма. Полгода спустя он вернулся в Индию, Джавахарлал Неру сказал ему в Мумбаи, что когда тот окончит школу, он ему поможет в жизни. Со школой в племени не сложилось, и с жизнью тоже. Он все больше уходил в параллельную реальность, молча. Племя сторонилось его, да и он все более отчуждался. Отец вскоре поднялся на вершину горы и бросился с обрыва. Мальчик ушел в многолетний запой. Это в другом, индийском фильме – по ту сторону съемок, там он сидит у дома, сорок лет спустя, ясный, сильный, горький, глядящий мимо камеры – в зыбкую даль, и говорит, что лучше бы он рухнул с того дерева перед финалом фильма и убился. В том же в фильме и престарелая чета шведов, вспоминающая, перебирая фотографии, как все это было увлекательно и чудесно. Мальчик ушел из жизни в тот год, когда я уезжал из Крыма, Геша провожал меня до Тропки…
А потом егеря в ответ на отказ племени переселяться из леса, освободив заповедник, будут вливать опрокинутым наземь женщинам керосин между ног. Не здесь, в другом краю. Хотя, где он тут, этот другой край?
Дорога становится все мрачней, зловещей, лес ее почти совсем съел, солнце вязнет в листве, в низинах путь разворочен сезоном дождей, о котором даже камни уже не помнят. Едем мы в какую-то военную спецчасть, расположенную в глубине джунглей, где у Пракаша служит кто-то из его родни, говорит, что там будут племена. Ничего не понятно. Военный гарнизон, откуда бы в нем племена? Но из двадцати его английских слов большего не выжать. Доверимся. Лесных гарнизонов в этом краю, похоже, немало. Подъехали. Ряды колючей проволоки, смотровые вышки, ворота.
Сидим в офицерской беседке на пригорке посреди гарнизона. Начальник части, штабные офицеры, врач и Пракаш, человек десять. Чай, разговор. Все очень дружелюбно. К воротам то и дело подъезжают тракторы с прицепами, полными людей. Это племена – ближние и дальние. Многие просто спускаются с гор, стекаются к гарнизону цветными ручьями по лесу. Иные из племен, как оказалось, уже несколько дней в дороге. Именно сегодня тот день, о котором около года шли непростые переговоры. Гарнизон приготовил для лесных жителей особую программу: бесплатное медицинское обследование, помощь лекарствами, праздничный обед, кинозал и подарки.
На территории части уже собрались около нескольких сотен адиваси. Помимо племени гонди, которых тут большинство, еще абхудж мариа, мариа бизоний рог, халба, дурва, муриа, бхатра, дорла… Да, похоже, те самые муриа, откуда был мальчик. Их рассаживают под большим навесом на скамьях, сходящих амфитеатром к плацу, где уже развернуты шатры медиков и рядом с ними контейнеры с подарками. Племена все прибывают, и садятся уже просто на землю. Много детей, и совсем крох на руках матерей. Посасывают открытые смуглые груди. Девочка, давно миновавшая грудной возраст, прихватила губами сосок матери и смотрит вверх мимо ее лица в небеса. Что она видит? Единственное тающее там облачко? Бога племени дурва?
Как все же странно, я все думал-гадал, как бы пробраться к этим лесным племенам, куда ни дорог, ни возможности, а тут они сами все сошлись в единственный день и час на краю света, куда чудом попал. И где – военном гарнизоне специального назначения.
Врач дарит мне две пластинки особых армейских таблеток от малярии с чертежом на них схемы приема. Солдаты быстро перемещаются по гарнизону с коробками, ведрами, пакетами. Прерываем разговор об этой камуфляжной войне с сидящим рядом со мной молодым командиром разведки. На самом интересном месте. Кто б мог подумать, что они будут так откровенны, и начальник поддерживал эту открытость, или это мои
