позавчера. Даже хотел потрогать свое лицо – может, снится? Он очень сожалел, что все так вышло и что не предложил поехать вместе. Да, он был там, но коротко и церемонию отменил. Поговорили за чаем, спросил, удобно ли мне в отеле, и что, если хочу, мог бы перебраться к нему во дворец. Должен был вчера уехать на две недели, но отложил из-за встречи со мной. К концу разговора позвонил в колокольчик, вошел секретарь с коробкой. Я помню вашу камеру, сказал король, здесь таких нет, но я заказал в Райпуре, утром курьер доставил. Не такая, как ваша, но, думаю, не хуже. Никон, с восьмидесятикратным зумом, как раз для ваших джунглей. Было видно, что он испытывает некоторую неловкость с этим подарком. Да и я тоже. Не держите зла, сказал, провожая до крыльца, храни вас бог. Дантешвари? – улыбнулся я. Да, говорит, она здесь.
Шел, и пытался вспомнить, о чем же я догадывался, что я имел в виду? Т-16 и лесоруб, хижина и пустырь. Какая связь? Она была. И ускользнула, растаяла.
#70. Царство Бастар
Прошла неделя. Удивительно, но лицо мое от этой волшебной мази почти восстановилось, оставались еще ссадины на носу и у глаза. Полиция тайно приставила ко мне ненавязчивую охрану, держалась на расстоянии, но я их приметил – двое, менялись через день. Хотя в городе я был лишь утром и вечером, остальное время мы колесили на мотоцикле по джунглевой глубинке с репортером Пракашем. Его двух десятков английских слов нам хватало. О моих интересах он знал по нашей первой поездке на машине с его начальником: лесные рынки племен, ремесла и особенно та каста мастеров по металлу, которая творит чудеса по древней методике, хотелось снять сюжет с полным циклом работы: от диких пчел и воска до готовых фигур. Пути к этим лесным племенам непросты, еще и затяжная партизанская война между маоистами и армейскими гарнизонами, перекрытые на ночь дороги, да и днем пустынные. Но Пракаш не робел, разве что пару раз, когда возвращались уже в темноте. Или когда его срочно вызвали по работе, а мы были на далеком лесном хуторе племени мурья, и я сказал, что подожду его здесь, а он пусть к вечеру заберет меня. Колебался, но поехал.
Хороший был день, набродился я по тому хутору, сжился с ним. Мазанки, лабиринты проходов между ними с попугаями, сидящими в клетках и без над входом в дома без дверей. Сидор Петрович, спросил я, проходя мимо одного из них, почему без хвоста, где потерял? Пьеро, раздался тихий голос за спиной. Я обернулся: в темном дверном проеме стояла полуголая девочка. Пэррот, повторила она, смиренно глядя вдаль, как вздыхают: «быть дождю».
Некоторые дома были собраны из каких-то древних плит, осколков руин. А рядом – маленький, стоящий отдельно домик с весело расписанным фасадом. Слоны в обнимку с жирафами. Заглянул в окошко: одна комната, ни души. Оказалось, школа. А где дети, спросил у выглянувшей из кустов учительницы. Холидей, коронавайрес, сказала она, и неуверенно рассмеялась. На карантине. Я по-прежнему воспринимал все это не всерьез, не читая новостей, а уже близился к концу март.
К закату я сидел на крыльце единственного на хуторе ларька, ждал Пракаша. Рядом пристроилась девочка лет пяти с двумя желтыми подсохшими речушками под носом и грызла печенье, которым поделился с ней. В ларьке, кроме печенья, были еще леденцы и висели гирлянды одноразовых пакетиков шампуня. И все. Вода – в колонке у дороги, где стирали, мылись и набирали для питья. Под деревом сидел мальчишка и строгал рогатку. В углу ларька лежал привязанный бойцовский петух, прилично потрепанный. Мимо нас продефилировала черная свинья, немолодая мама, спросил ее, чем она детей кормит на такой жаре – небось, молоко простоквашей уже обернулось? Даже головы не повернула.
На следующий день мы направились с Пракашем в лесные холмы к большому водопаду Читракот на реке Чандравати. Безлюдье и ощущение векового запустенья, хотя водопад известный и вроде бы очень посещаемый. Брошенная река, брошенная округа, бог весть когда и кем. Оранжевый флажок у пустынной пещерки незримого духа. С обреченным ревом ниспадающая вода, образуя внизу семицветную царицу, брошенную. Далеко внизу, а я стою у края этой циклопической чаши. Приблизил зумом, Никон-то у меня королевский. Нет, не брошенную царицу: лодочник там спеленат в крошево брызг, пытается выгрести, причалить к камням. А за спиной у меня стоит вросшая в землю черная субмарина – продолговатый храм с надвершием в виде шивалингама. Перед ней – водопад низвергается в долину. Какое странное место. С одним человеком внизу, спеленатым вместе с лодкой в рваное серебро, и одним наверху – продавцом тростникового сока ни для кого.
По пути сюда мы все же нашли на одном из лесных хуторов мастера по bell-metal, той самой четырехтысячелетней волшбе. Он сидел на пороге своего продувного дома, над дверью которого висели страшновато-веселые маски оберегов, и молчаливо лепил из желтоватого воска фигурку какого-то звероподобного божка. Сидел на детском стульчике в белой рваной майке, в которой дырок было больше, чем ткани. А сам, как земля, помнящая влагу, но уже смутно. Я присел напротив него и долго наблюдал за руками, лицом этого в общем-то моего ровесника, хотя все пять тысяч лет было тому, что между нами, его пальцам, глазам, губам.
Всего две лавки, где можно увидеть и купить их изделия – одна в Джагдалпуре, другая в столице – в Райпуре. В первой я был, и вышел через несколько часов, пошатываясь. Нигде и никогда я такого не видел. Такой ошеломляющей фантазии, исполненной столь изощренно. Это как книгу вымышленных существ Борхеса помножить на древнеиндийский космос и преобразить в руках ироничного лешего джунглей. Это о том, что свалено вдоль стен этой лавки. А отдельно стоящие многофигурные миры вообще никаким описаниям не поддаются. Так бы могли чудить в самозабвении невзрослые боги. И все это, что могло бы украсить любые музеи мира, продавалось за копейки. Я был в лавке единственным посетителем.
Истрепанный парусок свежестиранной майки, тысячелетние глаза и пальцы, и яма для обжига во дворе. Вот так и я сел бы на детском стульчике, в такой же майке, и лепил из воска эти волшебные рукописи, когда-нибудь, когда завершу свое странствие.
Bell-metal, а правильнее – Дхокра, по имени племени, с давних времен занимавшемся этим литьем металла, восходящем к временам Харрапы и Мохенджо-Даро, где найден один из первых артефактов – танцующая девушка. Есть две основные методики литья: с использованием воска для создания формы перед отливкой и с использованием глины. Дхокра работает с воском. Это древнейший процесс в тринадцать этапов, где все работы выполняются вручную. Металл – смесь меди и олова. Есть нитяной или веревочный способ создания формы, когда воск раскатывают на веревочные отрезки и из них плетут, вяжут фантастическую фигуру или жанровую сцену, которая может быть и в рост человека. Изысканно ажурная шерсть быков и сказочных животных. Или многофигурная переправа на лодках через реку. Или ритуальные танцы мужчин и женщин, исполненные затерянным во времени лесным Модильяни. В готовом виде это фигуры цвета бронзы и серебра с вкраплениями алого и голубого, если нужны по замыслу. Дхокра, а касту этих ремесленников местные называют грва. Хотел было купить у него резной рожок – тори, но где бы гудел, в джунглях? Он поднес к губам, дунул на прощанье.
Долго колесили лесными дорогами, пока не въехали в марсианский пейзаж. Красная земля, одиноко стоящие, такие
