Он стал прислушиваться к людям, утешавшим его в трауре, вникать в их рассказы о коммерческих сделках, фабриках, рынках, деловой суете. Однако он не принимал участия в лодзинских делах. Он ни во что не вмешивался. Пропади они пропадом, этот проклятый город, эта страна, наплевавшая на него, так гнусно его оскорбившая, растоптавшая, как червяка, злодейски убившая его родного брата, его собственную плоть и кровь. Даже если его озолотят, он здесь не останется, потому что тут он только прах и пепел, тут он ниже травы. Он уедет отсюда, отправится в Эрец-Исраэль, как советуют его друзья-сионисты. Раньше он не хотел об этом слышать, он считал сионистов пустоголовыми фантазерами, которые ждут, что еврейские торговцы вдруг станут крестьянами. Однако теперь он видит, что ошибался. Какой толк от всех этих фабрик и домов, построенных евреями, если их забирают чужаки? Пришло время построить что-то для себя, перестать быть жертвой насмешек и издевательств. Он уедет отсюда вместе с семьей, вместе со всеми близкими. Он будет сидеть под своей виноградной лозой и под своей смоковницей[194], вести тихую, уютную жизнь среди евреев, в собственной стране, перестанет бояться, куда-то спешить и кого-то подгонять, будет есть хлеб со своих полей и пить молоко своих коров. Многие евреи уезжают теперь из Польши в Эрец-Исраэль. Говорят, на всех поездах бегут туда люди, стар и млад, набожные и вольнодумцы. Вот и он по окончании семидневного траура немедленно все ликвидирует и уедет, уйдет от тех, кто жаждет еврейской крови.
Евреи, которые пришли утешать его в трауре, восхваляли эту его решимость.
— Правдивые речи, — шептали они. — Вы только положите начало, господин Ашкенази, и вслед за вами побежит половина Лодзи.
На четвертый день Макс Ашкенази отверг план посадки виноградников и распахивания земли. Это удел молодых, полных свежих сил и ни к чему другому не пригодных. Ему, Максу Ашкенази, не пристало на старости лет превращаться в крестьянина. Ничего великого он на этом пути не совершит. Что вообще можно совершить, работая на земле? Это дело простое: вкладываешь зерно и извлекаешь зерно. При этом часто случается так, что извлечь ничего не удается, пропадает даже то, что было вложено. Заработки ничтожные. К тому же надо смотреть на небо, учитывать солнце, ветер, дождь, зависеть от капризов природы. А еще приходится поливать землю потом. «В поте лица твоего есть будешь хлеб»[195], — написано в Торе, но на такую жизнь у него, Макса Ашкенази, нет больше сил. Кроме того, каждый должен делать то, на что он годен, подвизаться там, где он может проявить свои способности и лучшие качества. Безумие давать шлифовальщику алмазов лопату и требовать, чтобы он копал землю, выполнял работу, с которой простой крестьянин справится лучше него. Нет, тем, что он будет пахать землю в Эрец-Исраэль, он никого не осчастливит, не принесет пользы ни себе, ни стране. Лучше он займется там большими делами. Перевезет туда свою фабрику. Ведь одним хлебом страна жить не может. Богатство страны — в промышленности. Вот он, Макс Ашкенази, и разовьет там промышленность, как прежде он сделал это в Лодзи. Он выстроит на Святой земле фабрики, даст заработок тысячам рабочих, будет рассылать товары во все уголки мира, привлечет в Эрец-Исраэль капитал и станет там королем. Это дело так дело, это стоит того, чтобы начать все заново. Он, Макс Ашкенази, покажет, что можно сделать из еврейской страны! Именно потому, что там нет промышленности, и нужно развивать ее там. Лодзь не так давно тоже была пустым местечком, но энергичные люди взялись за работу и превратили ее в город мирового значения. Пора потрудиться для своей собственной страны, постараться для себя, как Яаков сказал Лавану: «Когда делать буду также и я для моего дома?»[196] Достаточно он, Макс, работал на сынов Лавана, у которых, кроме ненависти и грабежа, нет ничего для Яакова.
На пятый день очарование этой идеи померкло, и Макс Ашкенази стал размышлять взвешенно и серьезно. Человек не должен скитаться и метаться по миру. Сделать что-то сгоряча легче легкого, это каждый может, это не мудро. Разумный человек должен хорошенько взвесить все «за» и «против», прежде чем на что-то решаться. Лучше десять раз перепроверить, надежно ли там, куда ты хочешь поставить ногу, чем ринуться на авось и упасть. Создать промышленность в стране отцов — это, конечно, прекрасное дело, еврейское. Однако строить воздушные замки негоже. Основать в Эрец-Исраэль фабрику или даже много фабрик не проблема, главное, чтобы у этих фабрик был рынок; важно найти произведенным товарам сбыт. Правда, Лодзь тоже выросла на песке, но это было в стране, не имевшей промышленности, нуждавшейся в товарах Лодзи. Вокруг простиралась необъятная Россия. Да и без России, в одной только Польше живут миллионы людей. А что такое Эрец-Исраэль? Край, кишащий арабами, которые ходят в рванине, которым ничего не надо и которые ничего не покупают. Конкурировать с англичанами тоже непросто. Они и сами отличные торговцы. Один англичанин может продать десять евреев. Соплеменников в Эрец-Исраэль маловато. К тому же все они аристократы, уважаемые люди. С евреями хорошо есть кугель, а не торговлю вести. Каждый из них сам не прочь заработать. Да и с водой там трудности. Кто знает, подойдет ли тамошняя вода для промывки тканей? Есть и всякие другие препятствия. Легко во все это влезть, но трудно вылезти. Добрых вестей из нее не слышно, из этой страны, живущей на пожертвования, на милостыню. Надо как следует все просчитать, прежде чем туда соваться. Если вдруг дела у него не пойдут, все будут над ним издеваться. Свои же, евреи, его на смех и поднимут.
На шестой день Макс Ашкенази, навострив уши, уже вовсю прислушивался к разговорам купцов и фабрикантов, пришедших его утешать. Все они заглядывали ему в глаза, хотели знать, откроет ли он свою фабрику, когда он ее откроет и что собирается производить. Мир понемногу оправлялся после войны. Появлялись комиссионеры и коммивояжеры, как первые ласточки весной. Возникали и новые рынки в соседних аграрных странах, где можно было сбывать товары из Лодзи. Надо было только приспособиться к вкусам этих стран. И все взгляды устремлялись на Макса Ашкенази, который был когда-то королем Лодзи и теперь вернулся в родной город. Как дети, когда они только учатся ходить, заглядывали люди этого оцепеневшего города в глаза Максу Ашкенази, чтобы предугадать его следующий шаг, чтобы узнать, чему подражать.
— Господин Ашкенази, вы только начните, и все последуют за вами, — умоляли его лодзинцы. — Все смотрят на вас.
На седьмой, последний день траура Макс Ашкенази поднялся со своей низенькой скамеечки и начал расхаживать в одних чулках по мягким коврам большого зала в доме своей дочери.
Нет, он отсюда не уедет, решил он про себя. Именно потому, что они, иноверцы, так хотят, чтобы он убрался отсюда, мечтают выкурить его из Лодзи, спят и видят, как его выносят ногами вперед из его собственного дома, он им не уступит. Перебьются! Он своими руками сколотил здесь состояние, он не жил, не отдыхал, а только работал, вкалывал с утра до ночи. В то время как эти баре гуляли, прохлаждались в Париже, развлекались с женщинами и играли в карты, он сидел в Лодзи, как собака на цепи, и строил, создавал. Теперь они хотят прийти на все готовое, забрать плоды чужого труда, а строителей и создателей послать ко всем чертям. Однако он не подчинится. Он не сдвинется с места, никому не подарит свое имущество. Не бывает ничего бесплатного. Если бы покойный Янкев-Бунем вел себя иначе, они бы теперь работали вместе, покоряли бы Лодзь. Но он пошел путями иноверцев, поддался вздору, пустой гордыне и вот погиб, бедняга. Однако это безумие. Еврей не должен принимать в расчет бессмысленные воззрения иноверцев, подражать им и отдавать из-за дурацкого гонора жизнь. Когда на тебя нападают собаки, неразумно считать себя униженным. Конечно, у собак есть зубы и они сильнее человека, но все равно они только собаки, а человек всегда человек. Куда мудрее поступали наши деды и прадеды, которые настолько пренебрегали иноверцами, что вообще не реагировали на исходившие от них обиды и унижения, подобно тому, как презирают уличного пса. Нет, не стоит жертвовать из-за гордости жизнью. Не в героизме сила Израиля, а в голове, в разуме. Во все времена они, иноверцы, унижали еврея, издевались над ним, мучили его, а еврей обязан был молчать, потому что он в Изгнании, потому что он ягненок среди волков. Ягненок не может сражаться с волком, потому что их силы неравны. Если бы все евреи шли, как Янкев-Бунем, путями иноверцев, от них бы давно остались рожки да ножки, никто бы не уцелел на развод. Однако евреи поняли, что их путь иной, что их пути — не пути других народов, что не иноверческие почести венчают еврея. И это дало им силы преодолеть все и во многих случаях даже позволило обрести величие, так что притеснители приходили к ним и просили у них одолжений. Это и есть героизм еврея, его месть иноверцу. Не мечом, не кулаком действует он, потому что кулак принадлежит Эсаву, а голос, разум — Яакову[197]. Сотни лет евреи пели и танцевали для иноверцев, потому что их к этому вынуждали, потому что таково было требование убийц. Когда для евреев наступают горькие времена, они должны не губить себя, а до поры, до срока тешить злобного зверя, чтобы уцелеть и потом воспрянуть.
