— Правда, — сказала Мария, — но это дурные мысли. — Она со страхом отложила книгу псалмов, разрезала гуся и перевела разговор на другую тему: — Лишь бы мой милый Кристиан поправился! Я, впрочем, знаю одно средство, мне говорили о нем многие, но слишком уж это жутко! Выпить горячей крови…
— Только не это! — воскликнул крестный. — Я сроду не мог видеть, как отрубают голову курице! Я знаю более невинное средство — так называемую магию, и именно в такой святой вечер, как сегодня, следует ею заниматься. Я произнесу несколько сокровенных тайных слов, и мальчик выпьет ледяной воды из моей горсти.
Мария отпрянула:
— Вы были на войне? Вы убили человека?
Лицо крестного побелело как мел.
— Типун вам на язык! — буркнул он, отводя глаза.
— Однажды у нашего причала стояло шведское судно; я говорила со шкипером о болезни моего мальчика и советовалась, как ее излечить; я рассказала о средстве, которое известно у нас в стране: выклянчить у кого-нибудь глиняный горшок, набрать в него крови преступника на месте казни и чтобы больной выпил эту кровь. Тогда шкипер сказал, что у них в Скопе бытует такое же поверье, но есть и другое: если в помощи нуждается ребенок, то достаточно, чтобы он выпил холодной воды из руки, которая пролила человеческую кровь, это подействует не хуже. Поэтому, сказал шкипер, я бы обратился к какому-нибудь солдату, побывавшему на войне, или даже к самому палачу. Эти слова и те, что вы произнесли только что…
— Похожи, — перебил ее крестный. — Да, вы правы. Но что сказали бы вы, если бы я дал вам горсть цветочных семян, целый род прекрасных цветов, а вы взяли бы их и они лежали бы у вас, пока не потеряли бы свою силу? Не было ли бы это то же самое, что вытоптать целый цветочный луг? У нас в Норвегии есть предание о девушке, которая боялась рожать детей и потому в вечер своей свадьбы, в свадебном венце и фате, отправилась на водяную мельницу, где жила ведьма; она попросила ведьму сделать так, чтобы у нее никогда не рождались дети, и ведьма дала ей двенадцать зерен, которые невеста должна была бросить под колесо; девушка сделала это, не задумываясь, но каждое зернышко, упавшее в воду, издавало диковинный звук, похожий на вздох: это разрывалось сердце ребенка. Девушка вышла замуж, но детей не имела и, только став седой старухой, испугалась содеянного. На ее руках не было крови, и все же она была убийцей. И душа ее мучилась, как будто она кого-то убила. Однажды в полночь она пришла в церковь, чтобы замолить свой грех, и там увидела у алтаря своих двенадцать нерожденных сыновей, а позади них — их нерожденных детей, целый род, они заполняли все коридоры церкви, и тогда она опустилась на колени и стала молиться — она, убийца целого рода[10]…
Вы понимаете смысл этого предания? Таких убийц — убийц целого рода — много бродит по свету. Таков и я, таким и останусь. В моей крови живет отвращение к физической близости с женщиной. Со спокойной совестью разрешите мальчику испить из моей руки. Хоть на ней и не видно крови, на самом деле она по локоть ею обагрена.
Он задержал дыхание, чтобы скрыть глубокий вздох.
— Не иначе как вы больны, — сказала Мария и посмотрела на него со страхом.
Когда крестный ушел и Мария с Кристианом укладывались спать, она сказала:
— Никогда больше не буду приглашать твоего крестного к нам. Как будто сам дьявол побывал у нас в гостях. Сложи-ка руки и помолись на ночь. Я научу тебя одной молитве, из моего молитвенника, она как раз подходит к этому случаю.
«Солнце на лето, зима на мороз», — гласит старая пословица. В новом году выдалось много дней, когда царил пронизывающий холод. В комнате было совсем темно, и замерзшие окна приходилось оттаивать при помощи горшка с горящими углями.
— Теперь проселочная дорога стала гладкой, как пол в комнате, трескучий мороз пошел ей на пользу, — сказал крестьянин из Эрбека однажды, когда приехал в гости к Марии. — Вам надо взбодриться! Поедемте ко мне! Возьмите с собой мальчика, я жду вас в фургоне.
— Я буду рада доставить ребенку удовольствие, — ответила она.
И если она сделает глупость и второй раз выйдет замуж, то это будет тоже только ради ребенка, но этого она в жизни не сделает… и все же не успела трава в ближайший год превратиться в солому, как Мария стала колебаться между «да» и «нет».
— Я пошла на это только ради тебя, мое дорогое дитя, — сказала она.
Кристиан плакал; новый отец совсем не был ни добрым, ни веселым. Он бранил скрипку и называл его игру надоедливым пиликаньем.
— Мария! Ты знаешь, что всегда была мне по вкусу. Тем не менее ты вышла за другого, я тоже женился на другой, но теперь мы оба свободны, мне нужна хозяйка в моем доме, мать для моего сына. Я мог бы жениться на Ане Птичнице, она красивая женщина! У нее двое детей, за каждого она будет получать десять риксдалеров в год в течение десяти лет; это целый капитал, из-за одного этого стоит подумать о женитьбе. У тебя пет ничего, и еще мальчишка в придачу, но я тебя люблю, и если ты согласна, то в это воскресенье пастор огласит наш брак.
Мария протянула ему руку.
— Да, это ради тебя, дитя мое, — повторила она, и зеленые луга, усадьба и скотина весело промелькнули в ее мыслях, заслонив мужчину, целый год занимавшего их, хотя он любил странствия больше, чем свою жену и дом.
Чем горше ты плачешь, тем скорее выплачешь свое горе. Из вдовьего. покрывала шьется свадебная фата, и над этим смеются венки из цветов — тот, что на голове у невесты, и тот, что на челе у покойника. Да, он смеется даже в гробу и своими пестрыми красками рассказывает мертвецу: горе и ты сам позабудетесь, позабудетесь, словно история, которую прочли в книге и над которой пролили несколько слезинок. Да, вот что рассказывают покойнику смеющиеся цветы, пока сами не поблекнут и не рассыплются в прах, и тогда скелет в гробу посмеется над тем, что вот и они тоже навеки умолкли, как он.
— Ну, вот и пришел конец нашей игре на скрипке, — сказал крестный. — Я думал, все будет по-другому, но человек предполагает, а Бог располагает. Теперь тебе предстоит не играть на скрипке, а ходить за плугом. Ты пойдешь по другой дороге, а может быть, просто сделаешь крюк. Этого нельзя знать заранее. Но старую скрипку я тебе подарю. Нотную тетрадь с маленькими пьесками тоже. И книжку с картинками про хитрого Лиса, ведь ты так любишь ее. Бери, бери! Я люблю тебя, а ты меня. Верно? Не плачь, малыш! Только поцелуй меня! Да, так, и еще раз! Обними меня за шею. Запомни навсегда то, что я тебе сейчас скажу. Перебесись в юности, чтобы к зрелым годам пресытиться необузданностью и буйством. Грехи юности люди прощают, зрелого человека они судят более сурово. Лови радость, пока молод, чтобы в старости не плакать о том, что у тебя нет грехов; грехи в жизни необходимы, как соль в пище. Лучше взять от жизни слишком много, чем потом в одиночестве вздыхать о том, что не наслаждался ею, покуда мог. Такую запись я делаю в твоем альбоме.
Бог или дьявол — в чей полк ты определен служить — да будет тебе добрым господином.
Крестный протянул Кристиану скрипку и книги.
Больше мальчик не ходил на Хульгаде.
Увы! Прекрасная, но детская надежда!
Обман мечты!
Ф. Шиллер Дон Карлос[11]
Канун свадьбы — нелегкий день для невесты в крестьянской среде; ее наряжают, и в первый, а может быть, единственный раз в жизни она должна показаться на люди с непокрытой головой; ей моют голову щелоком, от чего волосы становятся жесткими и непослушными, и сооружение прически делается еще мучительнее; зачастую невеста падает в обморок во время этой процедуры. Но с Марией этого не случилось. «Волосы у нее, как тончайший шелк», — сказал кто-то в группе зрителей, вместе с которыми мы наблюдаем за процессией, отправившейся в церковь. Как вдова Мария не обязана была венчаться с непокрытой головой, но ей хотелось покрасоваться своими роскошными волосами, и люди сочли это проявлением гордыни. Вся женихова родня вообще была настроена против нее, потому что она не принесла в дом ничего, кроме долговязого подростка.
На пути была сооружена арка почета, кумовья, как их называли, гарцевали на лошадях взад-вперед по дороге. Первой ехала невеста со своими подружками; их большие свадебные букеты торчали из повозки, как маршальские жезлы, звенящие бубенчики и маленькие зеркальца были скрыты среди цветов — мир еще не видел свадебных букетов роскошнее. Трубы и скрипки звучали даже в притворе церкви, заглушая орган. Церковь была украшена зеленью и всем, что создает «шик-блеск», как выражается простой народ: тут был и король на коне, изображенный на монете в четыре скиллинга, и цветной рецепт вместе с бутылочкой, на которой еще можно было прочитать «на шесть скиллингов можжевеловых капель», и старая красная шелковая муфта, и много других вещей, одна другой краше, висели среди зеленых веток и венков. Ни одна крестьянская свадьба, если ее хотели сделать по-настоящему великолепной, не обходилась без этих ребяческих украшений.
