безоблачно,
Ласковый воздух,
Солнце глядит на поля,
Легкая тень укрывает тропинку…
Я перевернул страницу и задержался взглядом на заголовке: «Неожиданное происшествие». Дальше следовали стишки про журавля, который:
Ножом и вилкой ел всегда —
Такой чистюля был!
Но вдруг случилась с ним беда —
Он пробку проглотил!
Я продолжал читать:
Котенок серый в шляпе спал —
Отличная кровать.
Но близорукий человек
Стал шляпу надевать!
Бездумная шутливая интонация стихов успокаивала. Но шутка тотчас обратилась насмешкой: я увидел блеск глаз приятеля Юкико, его холодный взгляд был устремлен на меня…
…Вот он, касаясь выпяченным животом кончика собственного носа, большими шагами приближается ко мне…
Что ж, все это и в самом деле свалилось на меня как неожиданное происшествие, подумал я. В глубине души я всегда испытывал беспокойство с тех пор, как узнал, что у Юкико есть сожитель-хулиган. Так что нельзя сказать, что все это было для меня «неожиданным происшествием». И уж во всяком случае, я не был журавлем, который «проглотил пробку», и «серым котенком» я тоже не был.
Тело Юкико, не соответствуя ее имени, [12] было смуглым. Под двумя высоко поднятыми Сосками простирался живот, а в центре его ясно сформированной впадинкой вырисовывался маленький пупок. Великолепное ложе, думал я, оглядывая все это сверху, и вдруг это ложе стало превращаться в черную софу: мне померещилась мощная рука человека в черном, держащая черную шляпу.
Фантастические видения, сменяя друг друга, будоражили и пугали меня. Сидя за редакционным столом, я ждал его.
У моего стола стоял маленький сутулый человечек в клетчатом кричащем пиджаке — уж не взят ли он напрокат? Человек не был похож на «того» мужчину. Он робел, смущался. «Начинающий художник или продавец карикатур», — решил я.
Я опешил, когда с его губ слетело: «Юкико»… Вот так «неожиданное происшествие»!
— Минуточку! — скомандовал я. Он обвел взглядом комнату и нерешительно произнес:
— Может, поговорим где-нибудь в приемной?
Издательство арендовало небольшой двухэтажный деревянный дом. На первом этаже размещался производственный отдел, на втором — редакционный. Для приемной места не оставалось. Я пригласил его в ближайшую чайную.
— Как это: в издательстве — и нет приемной? — удивлялся он.
Я все еще пребывал в шоке.
Растительность на лице этого тридцатилетнего парня была скудной, а форма черепа непонятным образом выдавала его слабосилие.
— Разве не все издательства расположены в железобетонных билдингах? — продолжал он. Видно было, что он разочарован.
— Не все.
— Да-а, здесь денежками не пахнет, — уныло протянул он.
Едва я разглядел его, как мое длительное напряжение сменилось бесшабашностью. Я разозлился на этого человечишку, которого иначе как жалким и назвать-то было нельзя.
— Слушай, друг, стоит ли так легко отступаться? — заметил я и тут же почувствовал весь юмор своих слов.
— Меня зовут Масуда, — отрекомендовался он. Затем извлек из внутреннего кармана и положил на стол сложенный пополам номер журнала. Это был наш еженедельник.
— По дороге купил и просмотрел. Кошмарное содержание, а? Я и решил, что рассчитывать не на что. Я-то думал, что у тебя хоть деньжонки водятся… Ну и шваль же подцепила Юкико!
— Сам-то ты кто?
— И я шваль. Но мы с Юкико связаны одной веревочкой, рви — не разорвешь. Ну ладно, чего уж тут, повидались мы с тобой, товарищи по мусорной яме…
Масуда приподнялся, но я поспешил его остановить:
— Постой-ка, ты ведь явился меня шантажировать? Теперь ты решил, что у меня нет денег, но шел-то ты вымогать? Это называется шантаж.
Мой собеседник настороженно ждал. Чувство безопасности — уж очень жалок был этот тип, — негодование оттого, что этот человечишка с таким пренебрежением сбрасывал меня со счета, придали мне красноречие.
— Ты подонок, швалью ты был, швалью и останешься. Знаешь, как надо шантажировать? Знаешь, как бывает, когда рыбку с голубой спинкой колотят об асфальт? Брюхо у нее лопается, и потроха наружу. А солнышко знай играет на них! Кишки становятся скользкими от жира, жир плавает на поверхности лужи и отливает радугой, потому что в нем отражается солнышко. Вот это шантаж! — Собственные слова пьянили меня. Я был оскорблен, мною владела злоба, она подстрекала меня: — Хорошо же, шантаж так шантаж. Я раздобуду денег, и ты их получишь. Сколько надо — сто, двести тысяч?
Масуда выглядел заинтересованным. Глазки его хитро сверкнули:
— Чем больше, тем лучше…
— Ладно, приходи через неделю.
У меня в руках был материал для шантажа. Я владел им уже давно, но не собирался воспользоваться. Тайна касалась прошлого киноактрисы Хосикава Хосико. Несомненно, что, если бы эта тайна была предана гласности, это сильно повредило бы популярности Хосикава.
Я позвонил ей из автомата. Намерение отдать Масуде деньги, добытые с помощью шантажа, подогревало меня. Я набрал номер не колеблясь.
— По важному делу, — твердил я до тех пор, пока ее не позвали к аппарату.
— Что вам угодно? — зазвучал в трубке голос, знакомый по кинофильмам.
— Мне необходимо повидаться с вами по делу… — Я произнес слова, которые были ключом к тайне.
Некоторое время трубка молчала. Наконец Хосикава Хосико заговорила. Она старалась казаться спокойной, но в голосе ее слышалась тревога.
— Что вы намерены делать?
— Об этом я хотел бы поговорить с глазу на глаз…
— В таком случае сегодня вечером в холле отеля «Т». Помню, однажды мне пришлось брать у нее интервью.
Тогда она тоже выбрала местом встречи этот отель. Неужели она всегда назначает свидания только там? Но одно дело ради рекламы продемонстрировать публике журналиста, берущего у тебя интервью… Сейчас она из начинающих стала почти «звездой»… Нет, в данном случае она явно оплошала, место неподходящее.
«Не торопись», — мысленно произнес я и тут же услышал голос, спешивший исправить ошибку:
— Нет, приходите-ка лучше ко мне домой. В семь вечера.
Сойдя с пригородного трамвая на указанной мне остановке, я заметил, что волнуюсь. «Так не годится», — сказал я себе. Мне вспомнилась притча про вора, который, пробираясь в намеченный дом, наложил большую кучу перед воротами, и волнение мое улеглось.
Очень хотелось есть. Прямо у остановки я приметил китайскую закусочную.
Я заказал рамэн. [13]
— Луку побольше, пожалуйста. — В миске поверх рамэна горкой лежал лук. Я наклонился над едой, пар защекотал мне ноздри, из носа потекло. Мне стало жаль себя, но я бодрился: «Хосикава Хосико раньше жила не лучше моего. Куда там — хуже!»
Я помнил свою первую встречу с
