Хосикава Хосико в отеле «Т». Холл снова и снова поглощал входивших. Мне остро припомнилось чувство отчужденности, я был не того поля ягода.
Но она в то время выглядела парящей на гребне успеха. Массивное кресло, в котором она сидела, казалось, прислуживало ей.
Я робел и втайне ненавидел ее за то, что она избрала местом встречи этот холл. Но тут мне надоело вспоминать неприятное. Мое негодование постепенно угасало.
Поев, я воспрянул духом и, выйдя из харчевни, зашагал, бормоча под нос переиначенный стишок:
Она не знает, как ей быть,
Придется пробку проглотить!
Облик Хосикава Хосико соответствовал ее роскошной гостиной. Я глубоко погрузился в массивное кресло. Сначала я пытался соединить ноги, но потом решил принять вызывающую позу и скрестил их.
— Слушаю вас, — произнесла она ровным голосом. Я заговорил и, чтобы подчеркнуть достоверность моих сведений, местами был излишне подробен. Мне хотелось причинить ей боль. Но ее лицо оставалось безмятежным. Казалось, она уже давно подготовилась к тому, что такой день настанет. Это застывшее лицо меня раздражало. Я подвинулся на край кресла и наклонился к ней. Я живописал мельчайшие подробности, чтобы расшевелить ее.
В какой-то момент лицо ее исказилось, но тут же обрело прежнее выражение. И изменилось-то не все лицо, она лишь сдвинула брови и чуть заметно шевельнула ноздрями. В ту же секунду я ощутил во рту сильный запах лука. Никогда раньше я не чувствовал запаха съеденного, возможно, это, как контактный взрыв, было вызвано движением ее носа и бровей. Как бы там ни было, совершенно очевидно, что не мой рассказ заставил дрогнуть ее лицо, и я снова вжался в кресло: «Ну да, я ел рамэн, что в этом ужасного, ты разве прежде не едала рамэна?» — Я бросил проницательный взгляд на ее ноздри.
Красивой формы тонкий носик казался прелестным изделием ручной работы. И в него-то проникло мое тепловатое дыхание с луковым ароматом! Ситуация вопиющая.
— Что же вы собираетесь делать? — спросила она, когда я кончил.
— Мы хотим опубликовать это в нашем журнале.
— Очень некстати.
— Что поделаешь.
— Очевидно, ничего не поделаешь, над слабой женщиной можно издеваться… — В ее словах не было мольбы.
— Вы сильная женщина.
— Вам не кажется постыдным то, что вы делаете? — Она смотрела на меня изучающе.
— Если бы я считал это постыдным, я бы не мог иметь такую профессию. — Я пытался придать этой реплике вызывающую интонацию, но и это не оказало должного действия. Я обессилел, мое бойкое настроение: «вываляю-ка я тебя в грязи» — было безнадежно утрачено.
Весь последующий разговор шел как бы по инерции.
— Вы хотите напечатать это во что бы то ни стало?
— Да.
— И нет никакой возможности избежать публикации?
— Ну, я бы не сказал, что нет, но…
— Деньги?
— Пожалуй…
— Я бы хотела купить материал, которым вы располагаете. Но ведь сколько бы я его ни покупала, раз он у вас в голове, значит, впоследствии может всплыть снова и снова. Обещайте мне: после того, как я его куплю, этот вопрос не должен никоим образом мне досаждать.
— Обещаю.
— И это правда?
— Правда.
Вдруг она отделилась от кресла, низко наклонилась и вытащила из-под стола небольшой магнитофон. Тонким изящным пальцем она нажала кнопку обратной перемотки. Катушки энергично прокрутились назад, замерли. Теперь они медленно вращались в противоположную сторону. Из аппарата раздался мой голос, он звучал вульгарно, точно каждое слово пропиталось запахом лука.
— Обещаю.
— И это правда?
— Правда.
Аппарат повторил мои слова и выключился.
— Ну вот, если вам вздумается нарушить обещание, я подам в суд за шантаж. И эта пленка будет уликой. — На ее лице появилась насмешка.
— Да-да, но ведь еще не решен вопрос о сумме.
У нее было самообладание человека, перехватившего инициативу. Она была начеку и наблюдала за мной. Лицо ее вновь обрело подвижность, она настороженно ждала требования о деньгах, которое должно было слететь с моего языка. Волнение проступило на ее лице.
— Двести тысяч иен. — Я, очевидно, назвал сумму меньшую, чем она ожидала, но это было все, на что я мог рассчитывать в моем теперешнем положении. Мой расчет основывался на наблюдении за ее реакцией, и я угадал.
— Двести тысяч? Хорошо. — Она явно обрадовалась, в голосе чувствовалось презрение, лицо стало вульгарным. Тайное прошлое Хосикава Хосико проступало на нем, как симпатические чернила!
— Хорошо же.
Нет, солнышко не играло на рыбьих потрохах, это я сам угрюмо копошился на серой поверхности лужи. И на той же поверхности копошились и Хосикава Хосико, и Юкико, и этот жалкий Масуда.
Меня посетила Юкико.
— Ко мне приходил некто по имени Масуда.
— Вот как…
— Тебе это известно.
— Да.
— Вопреки ожиданию он не страшен. — Я пытался выражаться выспренне. Юкико пристально поглядела на меня и сказала:
— Неужели?
— Денег я ему не дал.
— Да. Он сказал, что от тебя и брать не стоит.
Мне показалось, что я сунул ногу в капкан, но отчего возникло это ощущение, я не понял. Я сделал вид, будто размышляю, и некоторое время молчал. «Котенок, который устроил себе постель в шляпе», — подумал я о себе.
Юкико начала медленно раздеваться. Когда она стягивала чулки, я заметил, что на ступнях у нее алеют новые припухшие шрамы. «А ведь больше нет необходимости выведывать обо мне», — подумал я и прикусил язык. Я понял, что эти шрамы — необходимость в отношениях Масуды и Юкико.
— Тебя послал Масуда?
— Ну! — ответила она, как всегда, туманно. — А ты достал деньги? — Она знала, что я собираюсь кого-то шантажировать.
— Масуда подослал тебя за этим?
— Ошибаешься, ты же не достал денег?
— Не достал, — солгал я. Собственно, не совсем солгал, просто были обстоятельства, которые позволяли считать, что я их все равно что не получил.
— Масуда так и сказал, что с тобой ничего не получится.
Я вспомнил огонек, вспыхнувший в глазах Масуды тогда. Я-то решил, что он хитрюга, а он, оказывается, просто раскусил меня, понял, с кем имеет дело.
— Зачем ты пришла ко мне?
— Не все ли равно! — Юкико протянула ко мне обнаженные руки. Между бровей у нее прорезалась глубокая складка. Но от нее ничем не пахло, хотя тело было мокрым от пота.
— Что, в той лаборатории закончились исследования?
— Почему?
— Не стало запаха.
По лицу Юкико скользнула усмешка, и вдруг до меня дошло.
— Ты переехала?
— Да, я перебралась к Масуде. Мы решили жить вместе.
Итак, след от вертикальной морщинки меж бровей она отныне будет приносить в дом Масуды. След — улику,
