— У тебя точно есть время?
— Ну конечно. — Уэс еще раз сделал жест в сторону дивана. — Я все утро о тебе думал.
— Обо мне? — поднял брови Роджер. — Как я удостоился такой чести?
Уэс только улыбнулся, правда, без всякой иронии. Несмотря на приблизивший мэра к народу крем-автозагар, лицо Уэса было пепельного оттенка. Под глазами темнели большие круги. Видимо, он неделю уже толком не спал, может, и две недели, а в эту ночь точно глаз не сомкнул — окончательный результат голосования пришел только в четыре утра. Уэс обошел Андрэ Флита с разницей в какой-то ничтожный процент.
Секунду Уэс задумчиво смотрел в большое окно за спинкой дивана. Стоял унылый ноябрьский день с тяжелыми серыми облаками, туманом и такой жуткой влажностью, что невозможно было понять — то ли там тепло и сыро, то ли промозгло и холодно. Уэс подвинул кресло к столику напротив, сел и опять заулыбался.
— Надеюсь, Глэдис или мисс Бизли предложили тебе что-нибудь выпить? Сегодня у нас есть даже шампанское. Вряд ли ты еще когда-нибудь увидишь здесь шампанское, если только сам не выиграешь следующие выборы.
Роджер весело хмыкнул, словно эта мысль казалась ему сущей нелепицей. Он и в самом деле считал такое маловероятным.
— Они очень заботливо меня угощали. Но, боюсь, я не в состоянии пить шампанское в одиннадцать утра.
Мэр поднял руку с воображаемым бокалом:
— Приветствую тебя, как трезвенник трезвенника. Ты решил исход этой борьбы, братишка.
— Я? Каким образом?
— Ты приволок на ту пресс-конференцию самого закоренелого ретрограда во всей Атланте — Чарли Крокера. Это стало переломным моментом в предвыборной кампании.
— Ты шутишь, да? Мы с тобой много раз говорили на эту тему, но при одной мысли о той пресс-конференции меня до сих пор в дрожь бросает. Я-то считал себя таким молодцом! Я был уверен, что выбил из Крокера все, что нам нужно. А он так надул нас! Подумать только: представил Фарика нахалом из черного гетто, наглым придурком, у которого все мозги между ног, который только и делает, что портит нежные белые цветки «Пидмонтского ездового клуба»! Если честно, я был уверен, что с треском провалил твои выборы…
— Наоборот, — сказал Уэс. — Теперь нам известно, — из результатов последнего опроса общественного мнения, — что каждый избиратель, по крайней мере, афроамериканский избиратель…
— Как к тебе прилипло это словечко «афроамериканский»! — перебил Роджер. — Выборы ведь уже кончились!
— Да, братишка, оно прилипло ко мне… точно, прилипло… именно прилипло. Даже приросло.
— Извини, — сказал Роджер, — я не хотел тебя перебивать.
— Ничего. Так вот, теперь мы знаем, что практически каждый афроамериканский избиратель расценил выступление Крокера как предательство по отношению к Фарику. Всем было очевидно, что по плану он должен был говорить нечто прямо противоположное, но в нужный момент подло, как змея, напал на Фэнона. Назвал его заносчивым, самовлюбленным, наглым, ограниченным нахалом, который делает что хочет, ни с кем не считаясь. Выступление Крокера принесло мне больше симпатий афроамериканской аудитории, чем все наши потуги за всю предвыборную кампанию. Оно выглядело как диверсия «влиятельных бизнесменов», то есть богатых белых, по отношению ко мне. А я, Роджер, как правило, не могу похвастаться тем, что горожане испытывают ко мне особые симпатии. Нет, в целом люди относятся ко мне хорошо, но, по-моему, я кажусь им немного… чересчур самоуверенным, что ли.
— Надо же, — удивился Роджер, — интересно, с чего это? Кстати, не помню, говорил я тебе или нет, но этот пассаж насчет змеи — помнишь, Крокер бормотал что-то о Всевышнем Менеджере, пауках и змеях, а ты отодвинул его от микрофона и сказал, что никакого Всевышнего Менеджера не слышал, значит, его устами говорил паук или змея… помнишь?
— Еще бы.
— Слушай, Уэс, это было потрясающе. Лучший экспромт, который я когда-либо слышал! Только вот объясни мне один момент. Ты ведь привлекал Крокера к защите Фарика, потому что не хотел отталкивать своих белых сторонников, становясь на его сторону против дочери Армхольстера. Как поворот с Крокером отразился на голосах белых избирателей?
— Часть голосов я потерял. Тут никаких сомнений. Однако кое-что смягчило удар. Во-первых, это дало мне мощную поддержку афроамериканцев, их дополнительные голоса. Во-вторых, Крокер нес такую чушь — про какого-то Всевышнего Менеджера, про две сущности, про то, что лучше быть умиротворенным нищим у дороги, чем суетливым плутократом в Бакхеде… в общем, полную галиматью. Да еще заявил, что отказывается от всей своей собственности. Крокер произвел впечатление сумасшедшего, и большинство белых избирателей решили вообще не воспринимать его слова всерьез, в том числе и брань в адрес Фарика. Пресс-конференцию смотрели десятки тысяч людей, ведь темы-то были затронуты самые горячие — секс и расизм.
— Кстати, а что все-таки сталось с Крокером? Что-то с тех пор я ничего о нем не слышал.
— Да ну? — Уэс расплылся в широкой улыбке. — Так прислушайся, брат Роджер, приложи ухо к земле. Крокер нынче громко топает. Все сделал так, как сказал на пресс-конференции. «Ладно, ребята, говорит, — Уэс развернул руки ладонями вверх, словно показывая, что они пусты, — забирайте. Это все ваше. Делите теперь, как хотите». Он отказался от корпорации стоимостью в сотни миллионов долларов! Конечно, долги его составляют не менее чудовищную сумму, даже еще на пару сотен миллионов больше, и все-таки это просто невероятно! А сам Крокер подался в проповедники.
— Неужели?
— Да-да, и, судя по всему, очень успешные.
— По… поподробней, пожалуйста! Ради бога, что же он проповедует?
— Ради бога — ничего. Разглагольствует о Менеджере… да, о Всевышнем Менеджере и о Зевсе. Видимо, это одно и то же. Есть еще Эпит… что ли… в общем, кто-то на «Э», я точно не помню. И Посланник Конни, который скоро должен откуда-то вернуться на землю.
— Значит, и Зевса приплел?!
— Ага. Зевса и Всевышнего Менеджера — а себя Крокер называет стоиком.
— И где же он все это проповедует?
— Начал с округа Бейкер, — сказал Уэс, — а теперь кочует по Флориде и Южной Алабаме. Говорят, его проповеди — просто динамит, особенно для белых, которые ходят на всякие собрания. Так языком мелет, что носки летят с ног, а купюры из бумажника. Отказ от всего имущества ради служения Всевышнему Менеджеру — а имущество у Крокера было немаленькое — принес ему огромную популярность. Сейчас он подписывает синдицированный[49] контракт с телеканалом «Фокс».
— С каналом «Фокс»?!
— Именно. Будет вести передачу «Час стоиков».
— Мамочка дорогая… — Роджер даже рот приоткрыл. — Всевышний Менеджер… Зевс… центральный канал… «Час стоиков»… Кажется, это я схожу с ума, Уэс.
Мэр рассмеялся.
— Роджер, я тебе вот что скажу. Большинство белых свысока смотрят на нашу манеру молиться. Для них это слишком эмоционально, демонстративно и все такое. Наши хоры раскачиваются, когда поют, хлопают в ладоши до посинения. Проповедники наши не просто говорят — ораторствуют. Паства у нас не сидит молча, не бормочет что-то себе под нос, все кричат: «Правильно!», «Аллилуйя!», «Давай, брат!», «Аминь!» Однако я на это вот что скажу. По крайней мере, мы без заскоков. Никто из наших никогда не будет молиться какому-то Менеджеру или Зевсу и называть себя стоиком, а все только потому, что какой-нибудь громко мычащий старый буйвол придет в город с палаткой на горбу. В общем…
— А что…
— Извини, перебью, — продолжал мэр, — просто хотел показать тебе небольшую заметку о Крокере, Зевсе, Всевышнем Менеджере и иже с ними. — Уэс вышел в кабинет, вернулся с газетной вырезкой и протянул ее Роджеру. — Взгляни на заголовок.
Заголовок гласил: «Освободи меня, Зевс».
— Это из оклендской газеты, летом напечатали. Тут об одном молодом человеке по фамилии Хенсли, белом пареньке. Он сбежал из тюрьмы в Калифорнии во время того землетрясения, помнишь, а в июле сам сдался полиции. Ему должны были дать новый срок, но когда судья предоставил Хенсли слово, парень сказал: «Делайте свое дело, судья, а я буду делать свое». Судья удивился: «Вас что, совсем не волнует приговор?» — «Я совершенно спокоен», — ответил тот. Именно так и сказал — совершенно спокоен. «Я нахожусь в полном согласии с природой». А потом добавил, — Уэс ткнул пальцем в нужное место статьи, — «Тело мое — лишь глиняный сосуд с кружкой крови, да и тот дан мне взаймы. Но Зевс даровал каждому из нас также и частицу своей божественной сущности, свободу соглашаться с истиной и отрицать ложь. Никто не может отнять у нас эту свободу, даже в тюрьме». — «Зевс, значит? — хмыкнул судья. — Побег — серьезное нарушение, но пусть у вас будет шанс. Даю вам два года условно и отпускаю под надзор Зевса». Роджер, ты ни за что не догадаешься, кто этот белый паренек.
