— Что ты имеешь в виду, Уэс?
— Ни один политик не может принимать ту или иную сторону в деле об изнасиловании, ведь в любую минуту могут всплыть новые факты и треснуть тебя по лбу. Но если речь идет не о чьей-то вине, а о честности, справедливости, гражданских правах — тогда можно высказаться, и я постарался защитить Фарика Фэнона, насколько это в данном контексте было возможно. А когда Крокер попер на Фарика, получилась прямо живая иллюстрация к моим словам! «Бизнес-лидеры» показали себя вероломными и несправедливыми! И я остался единственным публичным защитником Бомбардира! Я стал «рупором черных»! А где все это время был Флит? А Флит отсиживался в зрительном зале, молчал в тряпочку. Он по этому поводу практически не высказывался. Что он мог сказать? Флиту не с руки было защищать Элизабет Армхольстер, как я защищал Фарика, это стоило бы ему слишком многих голосов в Южной Атланте, на которую он так рассчитывал. Но именно этого хотел от него Армхольстер! Как минимум — атаки на Фарика! Однако Флит будто воды в рот набрал. И Армхольстер впал в такое бешенство, что перестал давать ему деньги на разводку голосов! Флит остался с носом! В полном пролете! — Уэса разобрал такой смех, какого Роджер еще никогда от него не слышал. — Вчера Флит носился по улицам, высунув язык! Ему стало не на что покупать голоса! Совсем не на что! — Опять хохот, хохот до слез. — Роджер, когда ты привел Крокера на пресс-конференцию — ты выиграл выборы!
Роджер даже не улыбнулся.
— Да, Уэс, для тебя это все было очень хорошо, а каково Фарику? Его имя столько времени трепали как хотели, вываляли в грязи…
— В грязи? — резко перебил Уэс. — Брат Роджер, ты не знаешь, что такое грязь! Когда влиятельный папаша какой-нибудь девушки заявляет на каждом углу, что ты изнасиловал его дочь, это еще не грязь. Грязь — это когда тебя арестуют, снимут отпечатки пальцев, сунут в камеру, выпустят под залог, потом приволокут в суд, предъявят обвинение, и вот ты сидишь на скамье подсудимых, со своим внушительным ростом, весом, бритой башкой, бычьей шеей, и пытаешься выглядеть невинной жертвой навета, а хрупкая белая девушка со слезами на глазах рассказывает, как ты надругался над ней! Вот что такое… вот что такое грязь!
— Но…
— Вот это называется «вывалять в грязи», — язвительно сказал Уэс. — Однако ничего подобного не случилось, не так ли?
— Но…
— Никаких «но», брат Роджер! Ведь официальных обвинений не было, правда? И знаешь, почему? Потому что Армхольстеры прекрасно понимали, через какой ад им придется пройти, если они начнут процесс.
— Ты это точно знаешь?
— Ну… точно знать невозможно, но разве есть другие объяснения? Армхольстер — трепач, да, но не только трепач. Рано или поздно он еще как-нибудь отомстит Фарику. Бог знает, как именно. Надеюсь только, что это произойдет за пределами Атланты, не на моих глазах. Видимо, Армхольстер не хочет делать этого официально, с газетной шумихой и всем прочим. По крайней мере, я так думаю. Мои действия были благом и для Фарика, и для нашего города.
— Хорошо, пусть для Фарика это было благом, хотя тут я с тобой не согласен, — сказал Роджер, — но для города-то почему?
— Потому что я нужен Атланте, — заявил Уэс без тени иронии. — Ты представляешь себе, какая это была бы катастрофа, стань мэром Флит? Это отбросило бы Атланту на два поколения назад. Все его познания об управленческих стратегиях — сейчас, на пороге нового века! — сводятся к «видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий».
Роджер невольно улыбнулся.
— Что ж, пусть будет по-твоему: Фарик вышел из этой истории свободным и незапятнанным. Хотя знаешь, я не думаю, что он хоть раз терял из-за нее сон или аппетит, даже когда положение его было действительно хуже некуда. Фарик убежден, что живет на Олимпе, среди бессмертных богов.
— Вроде Зевса, — кивнул Уэс. — А как его успехи на футбольном поприще?
Еще одна невольная улыбка.
— Даже лучше, чем в прошлом сезоне. Чуть не схлопотал дисквалификацию, но сейчас опять на коне. Говорят, ему собираются вручить приз Хисмана[50].
— Вот видишь? — сказал Уэс. — А у тебя как? Как обстоят твои дела? Как там «Ринджер Флизом энд Тик»?
Теперь на лице Роджера появилась улыбка-капитуляция: «Сдаюсь, ты победил».
— Вообще-то нечего доставлять тебе такое удовольствие, но признаюсь — в конце лета, после этого дела с Фариком, я получил очень приятные дивиденды.
— Дивиденды?
— Ну, премию.
— Тебе сказали, за что?
— Нет, но догадаться было нетрудно. Дело Фэнона выставило их в нужном свете. Старые юридические фирмы в Атланте обычно держат в штате парочку афроамериканских юристов, приличия ради. Лучше, конечно, чем совсем ничего, но все понимают — это только хорошая мина. А вот поучаствовать, да еще так успешно, в громком деле афроамериканца — вот это да, это уже серьезно. Теперь никто больше не посмеет назвать их контору отсталой, старомодной, высокомерной. Больше всего они боятся прослыть старомодными. Белые юристы в «Ринджер Флизом» все как один плевать хотели на афроамериканцев. Но нынче в Атланте даже расисты не желают выглядеть старомодными, а расистское поведение старомодно само по себе. Один из директоров фирмы, Зэнди Скотт, приобрел за счет дела Фэнона невероятную популярность. Он и сейчас, наверно, при каждом удобном случае старается ввернуть что-нибудь про Фэнона, будто сам был одним из организаторов защиты. Ну, да мне все равно.
— Подожди немного, — сказал мэр, — скоро это будет уже не только хороший имидж. В Атланте полно афроамериканских корпораций, афроамериканских собственников и руководителей. «Ринджер Флизом» вскоре оценит масштабы их бизнеса, и все благодаря тебе, брат Роджер.
Сам того не желая, Роджер довольно заулыбался.
— Ну… не могу сказать, что ты ошибаешься. Мы сегодня получили письмо из Суит Оберна — знаешь сеть кафе Кларенса Харрингтона?
— Ага, вот видишь?
— Я вижу, что Букер Вашингтон был кругом прав, — ответил Роджер, — вот что я вижу. «Ринджер Флизом энд Тик» — самая старая, солидная, неповоротливая юридическая контора белых в Атланте, и она просто счастлива иметь дело с успешными афроамериканскими предпринимателями вроде Кларенса Харрингтона.
— Значит, для тебя все это тоже оказалось хорошо и полезно, — заключил мэр. — Признайся?
— Пожалуй, да. — Роджер немного помолчал, словно хотел добавить что-то еще, но передумал. И все же решился: — Мы с тобой по-прежнему брат Уэс и брат Роджер, да?
— Да.
— И это относится не только к тому, что брат Роджер говорит брату Уэсу, но и ко всему остальному, да?
— Можешь не сомневаться, брат Роджер.
— Хорошо, тогда я тебе скажу кое-что, о чем не рассказывал даже Генриетте. Я очень волновался, когда приступал к делу Фарика. Он сразу отнесся ко мне очень неприязненно. Для него я, конечно, был Роджером Белым с ног до головы. Кроме того, существовали опасения, что мое участие в деле Фарика отпугнет белую клиентуру «Ринджер Флизом», — а я годы потратил на то, чтобы хорошо выглядеть в глазах «бизнес-лидеров». Однако этот случай принес довольно забавные плоды. Все началось сразу после пресс-конференции, которую мы организовали в библиотеке «Ринджер Флизом». Люди на улицах — наши, афроамериканцы, — стали узнавать меня, ведь пресс-конференцию показали по телевидению. Они улыбались мне, говорили: «Молодец, брат!» и «Мы с тобой!» Представляешь — «Мы с тобой!» Джибли Берм — ты знаешь Джибли Берма?
— Конечно.
— Так вот, уже после твоей пресс-конференции Джибли Берм подошел ко мне — надо сказать, я ни разу его в глаза не видел, знал только по газетным фотографиям, — и вот он подошел и сказал: «Хорошо работаешь, брат! Мы с тобой!» Мы с тобой! Уэс, ты знаешь… мне было так приятно! Передать не могу, до чего приятно!
— Ну еще бы, — ласково сказал мэр. — Ты впервые попал на политическую арену. Это сильнее любого наркотика.
— Может быть, и так, но больше всего я радовался тому, что перестал быть афроамериканцем, который слишком высоко взлетел и оторвался от своего народа. Наконец-то я был среди своих.
— Добро пожаловать в клуб, — так же ласково сказал мэр. — Это тоже политика.
Роджер поймал себя на том, что улыбается во весь рот — глупой, мечтательной улыбкой.
— Брат Уэс, должен признаться, я даже тешился на досуге мыслью о том, чтобы самому поучаствовать в выборах… ну, как-нибудь потом. Только вот пока не решил, в каких. — Он постарался произнести это самым непринужденным, шутливым тоном.
— Ага! Думаешь, я не заметил, как ты тоже начал говорить «афроамериканцы»! Что ж… ты будешь иметь успех, — ответил мэр вполне серьезно. — Теперь, благодаря делу Фэнона, у тебя есть имя. Ты человек семейный, живешь в Южной Атланте. Про Ниски-лейк всегда можно умолчать. И потом, не так уж много народу знает, что на Ниски-лейк — сплошные особняки.
