– Уверяю вас, – говорил он, – что я нисколько не думаю, будто подобный бал, который дает человек уважаемый и достойный, а также вполне приличное окружение могут знаменовать собой какую-нибудь непристойность. Мало того, я настолько далек от мысли, будто мне не подобает танцевать, что льщу себя надеждой на то, что во время приема мне окажет честь каждая из моих очаровательных кузин; и, пользуясь случаем, мисс Элизабет, я спешу попросить вас о чести обещать мне первых два танца. Насколько я понимаю, старшая моя кузина Джейн уже знает, кому сделать такой подарок, и я надеюсь, впоследствии она об этом не станет сожалеть.
Элизабет оказалась весьма озадаченной. По правде говоря, именно эти два танца она собиралась провести в паре с мистером Уикемом. Какой поворот, какой удар судьбы: Коллинз вместо очаровательного молодого человека! От хорошего настроения не осталось и следа. На ум никак не шел способ отделаться от приглашения. Видимо, в силу жестоких обстоятельств счастье мистера Уикема, как и ее собственное, ненадолго откладывается. Предложение кузена она приняла так почтительно, как только могла. Однако за галантностью его явно чувствовалось что-то еще. Только сейчас, точно удар молнии, ее сразила мысль о том, что из всех сестер именно ее выбрали, как самую подходящую на роль миссис Хансфордский Приход и что именно ей уготовано танцевать кадриль в Розингсе за неимением более достойных визитеров. Догадка эта вскоре переросла в убеждение, и теперь она ревностно подмечала каждую новую любезность мистера Коллинза. Ей резал слух каждый комплимент, каждая похвала в адрес ее живости и сообразительности. Новость эта скорее удивила, чем обрадовала Элизабет. Более того, удивление ее только возросло, когда барышня получила от матери недвусмысленный намек на то, что перспектива этого замужества безмерно ее радует. Элизабет не решилась показать, будто поняла ее, поскольку, что бы она ни ответила, любое ее слово неминуемо повлекло бы за собой бурный диспут. Кто знает, может, мистер Коллинз так никогда и не решится сделать ей предложение; и поэтому раньше времени ломать из-за него копья казалось просто неразумным.
Если бы не бал в Незерфилде, который сейчас занимал умы и сердца всяк живущего, младшие мисс Беннет оказались бы в весьма непростом положении, потому что с того самого дня, когда были получены приглашения, и вплоть до самого бала лил нескончаемый дождь, так ни разу и не позволивший им прогуляться в Меритон. Ни тетушки, ни офицеров, ни новостей… Даже розочки для туфель к балу пришлось заказывать с нарочным. Непоколебимое спокойствие Элизабет подверглось серьезному испытанию в эти дни, потому как погода поставила под вопрос продолжение ее знакомства с мистером Уикемом. Для Китти и Лидии же во вторник ничто, кроме танцев, не делало столь желанными грядущую пятницу, субботу, воскресенье и понедельник.
До того самого момента, когда Элизабет вошла в гостиную мистера Бингли и пробежала разочарованным взглядом по сгустку пурпура мундиров в тщетной попытке разыскать среди них мистера Уикема, ей даже не приходило в голову, что на балу его может вовсе и не быть. Уверенность во встрече с ним была столь тверда, что ее не в силах были поколебать те небеспричинные подозрения, которые в любом другом случае ее несомненно бы посетили. В этот вечер она наряжалась с необычной тщательностью, в совершенно счастливом настроении готовилась к тому, чтобы заглянуть в собственное сердце, и предвкушала победу, завоевание которой было вопросом лишь одного вечера. Но теперь в ней зародилось кошмарное подозрение в том, что, раздавая приглашения офицерам, мистер Бингли намеренно обошел своим вниманием мистера Уикема, дабы угодить тем самым своему другу Дарси; и хотя на самом деле все обстояло несколько иначе, сам факт отсутствия молодого красавца был полностью подтвержден его приятелем, мистером Денни, к которому без всяких обиняков обратилась Лидия. Тот поведал ей, что мистер Уикем был вынужден накануне отправится по делам в город и до сих пор не вернулся. Эту новость офицер сопроводил многозначительной улыбкой.
– Не понимаю, что за дела заставили его поехать в город именно сейчас. Разве что он намеренно решил избежать встречи здесь с одним человеком…
Эту часть сведений Лидия уже не слышала, но ее перехватила Элизабет, у которой теперь не осталось и тени сомнений в том, что именно Дарси повинен в отсутствии славного мистера Уикема и что ранние ее подозрения полностью подтверждались. Немедленное ее разочарование вскоре переросло в обиду на друга Бингли, и чувство это было столь сильно, что она едва сдержала себя, когда сам мистер Дарси подошел к ней и принялся со всею мыслимой любезностью расспрашивать ее о делах. Элизабет казалось, что внимание и терпение, с которыми она стоически сносит само его присутствие рядом, равносильны оскорблению бедного Уикема. Девушка решительно настроилась сделать все от нее зависящее, чтобы у наглеца отпала всякая охота к подобным беседам, и даже в ее разговоре с ни в чем не повинным мистером Бингли, который, сам того не ведая, спровоцировал бурю гнева, звучали отголоски раздражения и досады, предназначавшихся виновнику ее несчастий.
Однако долго сердиться Элизабет не умела; и хотя все ее планы на этот вечер оказались безжалостно разрушенными, разочарование все же не могло длиться вечно. Поведав в подробностях о своей печали Шарлотте Лукас, с которой она не виделась целую неделю, барышня вскоре уже рассказывала подруге о всех странностях мистера Коллинза. Сообщила она и о своих подозрениях относительно намерений кузена. Разумеется, первые два танца вернули ее в мрачнейшее расположение духа, вызвав новый всплеск чувства горькой обиды. Мистер Коллинз был напыщен и неуклюж. Он то и дело извинялся, вместо того чтобы ухаживать. Кузен часто двигался невпопад и, сам того не понимая, причинял ей всю боль, какую только способен причинить нежеланный партнер за долгих два танца. Тот момент, когда они, наконец, раскланялись, вызвал в девушке чувство бурного облегчения.
Следующая четверть часа ознаменовалась танцем с одним из офицеров, который поведал ей о том, какой всеобщей любовью пользуется Уикем, и пролил тем самым на израненное сердце девушки изрядную долю бальзама. Как только закончились эти танцы, Элизабет вернулась к оставленной на время Шарлотте Лукас, чтобы продолжить прерванный разговор, как неожиданно к ней обратился незаметно подошедший мистер Дарси и пригласил ее на танец. Барышня в первое мгновение так растерялась, что невольно кивнула. Довольный, молодой человек немедленно удалился, оставив вконец обезумевшую девушку размышлять над тем, в своем ли уме она была еще мгновение назад. Шарлотта попыталась успокоить подругу:
– Смею полагать, ты сочтешь его очень милым.
– Боже упаси! Это было бы самым большим заблуждением! Считать милым того, кого я намерена ненавидеть! За что ты так терзаешь меня?
Когда объявили новую перемену, мистер Дарси подошел к своей избраннице. Шарлотта не сдержалась и шепотом предупредила подругу не быть грубиянкой и не позволять мыслям об Уикеме завладеть собою настолько, чтобы выглядеть неприятной особой в глазах человека в десять раз значительнее по положению, чем какой-то симпатичный страдалец. Элизабет лишь сжала губы и заняла свободное место в фигуре, мрачно смакуя честь, которую оказывало ей положение напротив столь важной персоны, как мистер Дарси, и читая те же самые чувства в глазах своих соседок. Некоторое время они простояли, не произнеся ни слова. Ей начинало казаться, что молчание их продлится целых два танца; и барышня вознамерилась не сделать и шага к тому, чтобы прервать эту гнетущую тишину, как вдруг ее озарило, что разговор для партнера станет еще большим наказанием, и поэтому она вскользь сделала незначительное замечание по поводу очередного па. Дарси ответил и снова замолчал. По прошествии пары минут Элизабет снова обратилась к молодому человеку:
– Теперь ваша очередь сказать что-нибудь, мистер Дарси. Я говорила о танце, и вы просто обязаны сделать замечание о размерах зала или количестве танцующих.
Он улыбнулся и заверил ее в том, что все, что она предлагает, действительно достойно озвучения.
– Замечательно. На первый раз ваш ответ принят. Возможно, постепенно я приду к тому, чтобы сообщить, что частные балы гораздо приятней публичных. Но сейчас нам вполне можно и помолчать.
– Так у вас есть свои правила ведения беседы во время танцев?
– В общем-то да. Мы знаем, что молчание – золото; но, если полчаса мы оба будем молчать, все приличия нарушатся; и поэтому гораздо разумнее все же говорить, но как можно меньше.
– А в данном случае вы сообщаете мне собственные мысли или просто пытаетесь угадать мои?
– И то, и другое, – лукаво ответила Элизабет. – У меня не единожды была возможность убедиться в том, что образ наших мыслей весьма схож. Мы оба не любим общество, мы одинаково чувствительны и не переносим праздной болтовни, если, конечно, слова наши не предназначены для увеселения целого зала и не имеют шанса дойти до потомков в виде пословицы.
