–?Так ведь все эти бедняги были черные, как и ты! Зачем же ты их погубил?
–?Чтобы тебя, хозяин, разорить. Хотелось поглядеть, как ты сам на себя будешь работать.
–?А меня ты не собирался погубить?
–?Убить – нет, только помучить.
–?Значит, ты все время хотел сделать мне подлость?
–?Хотел? Да я уж и сделал.
–?Сделал? Что же ты мне сделал?
–?А ревматизм твой, хозяин, откуда? А хозяйка с постели не встает – это отчего?
И негр дико расхохотался.
Полковник оторопел от ужаса.
–?Уберите, уберите отсюда этого мерзавца! – вскричал Барбоза.– Посадите его в колодки, не хочу его больше видеть. Завтра же отправлю его в город.
Негры схватили не оказавшего ни малейшего сопротивления Жоакина Камбинду и пинками загнали на середину двора.
–?Так это ты погубил моего отца! – кричал один.
–?И мою мать! – вторил другой.
–?И моих трех деточек! Такие хорошенькие были! Головки да животики у них заболели, потом опухли все, пожелтели да померли, а ножки тоненькие стали, как у лягушат! – запричитала одна негритянка и, подобрав с земли обломок черепицы, бросила в лицо колдуну.
Это стало сигналом для расправы.
Все негры кинулись к Жоакину Камбинде. Одни били его кулаками, другие плевали в лицо, третьи бросали песок ему в глаза.
–?Зараза чертова! Подонок!
–?Колдун поганый!
–?Повесить сейчас же этого гада!
–?Лучше сжечь!
–?Сжечь его! Сжечь его!
И под этот всеобщий гвалт злодея схватили и поволокли.
Возле амбара была насыпана куча сухой мякины, а рядом валялась старая, сломанная, полусгнившая телега с единственным колесом.
Колдуна мгновенно привязали к телеге, хотя тот и оказывал теперь отчаянное сопротивление – отбивался, брыкался и даже кусался.
Принесли мякины и насыпали под телегу.
–?Керосину! – раздался голос.– Принесите керосину!
Один негритенок помчался на сахароварню и вскоре вернулся с жестяной банкой, почти до краев наполненной керосином.
Кто-то из негров взял ее, залез на телегу и вылил содержимое на Жоакина Камбинду. Жидкость потекла ясной, прозрачной струей с синеватыми переливами по волосатой груди негра, по лоснящейся лысине, впитываясь в грязную одежду, смешиваясь с потом, который лился с него ручьями. Несчастный неистово вращал налитыми кровью глазами, скрежетал зубами и пыхтел.
–?Спички! Спички! У кого есть спички? – крикнул негр, опорожнив жестянку и осыпая Жоакина Камбинду мякиной.
–?У меня! – откликнулась негритянка, подавшая сигнал к расправе, и протянула коробок спичек.
Негр соскочил с телеги, взял коробок, наклонился, чиркнул спичкой, прикрывая пламя полусогнутой ладонью, и поднес ее к куче мякины, запалив ее у самой земли.
Поднялся густой столб дыма – сверху голубой, снизу цвета ржавчины. Пламя вспыхнуло длинными, прожорливыми языками, стало лизать телегу, охватило кучу мякины и добралось до тела негра. Его одежда, пропитанная керосином, моментально воспламенилась. Он хрипло, сдавленно замычал и отчаянно забился в корчах...
Все исчезло в туманном вихре огня и дыма.
Далеко разлетались искры. Ветер повсюду разносил обугленную мякину.
По воздуху разливался резкий, тошнотворный запах горелого жира и паленого мяса.
До 1887 года глубинка провинции Сан-Паулу жила при подлинном феодализме.
Тамошняя фазенда ничем, по сути, не отличалась от средневекового замка. У ее владельца имелась собственная тюрьма, он мог судить своим судом, был неограниченным властителем. Управляя подданными, он руководствовался единственным законом – своим собственным усмотрением. Действительно, для правосудия он был недосягаем, закон против него оказывался бессильным.
Во всех случаях он рассчитывал на снисхождение со стороны правительства, и даже когда в редчайших случаях ему приходилось предстать перед судом за какое-нибудь чудовищное злоупотребление властью, он с уверенностью мог ожидать оправдательного приговора.
Его господство простиралось до того, что иногда он приказывал убивать свободных горожан, выказывал неуважение представителям конституционной власти, мог надавать им пощечин при исполнении ими служебных обязанностей – и все же... бывал оправдан.
Чтобы сохранить за хозяином фазенды привычные привилегии, судебные разбирательства проводились беспринципно и юридически безграмотно. В Кампинасе, к примеру, на любое преступление, совершенное рабами при каких бы то ни было обстоятельствах, как правило, смотрели сквозь пальцы. Если же наказание все же назначалось, то оно бывало сравнительно мягким и сводилось к порке, после которой преступника препровождали к хозяину, который волен был поступать с ним по своему усмотрению.
Страшное событие – жестокое сожжение колдуна, совершенное рабами с фазенды,– огласке предано не было, а если и достигло до ушей отцов города, то те и пальцем не шевельнули.
Полковник – человек добрый и сострадательный – поначалу ужаснулся происшествию, которому не смог воспрепятствовать, но потом решил, что все разрешилось само собой и что это может послужить хорошим уроком для злоумышленников. Барбоза, хоть и провел почти полжизни в человеколюбивом Альбионе, но все же был сыном хозяина фазенды и получил соответствующее воспитание. Поэтому происшествие его не удивило – более того, его вполне устроила развязка этого трудного и запутанного дела.
Тоскливая, печальная атмосфера, которую всегда порождает трагическое событие, мало-помалу рассеивалась.
Жизнь на фазенде вскоре вошла в обычную колею. Поговаривали даже, что наступило облегчение, что стало легче дышать. Жоакин Камбинда внушал страх, никто против него слова сказать не смел – и все же, кроме небольшого числа его последователей, все его ненавидели. Его смерть, как и смерть любого тирана, вызвала всеобщее ликование, и все вздохнули полной грудью. Исчезла страшная и невидимая опасность, которая ежеминутно угрожала каждому.
В зарослях жабутикабы по-прежнему в изобилии водились различные птицы, зайцы и даже ежи.
По утрам Ленита ходила охотиться. Ее сопровождал Барбоза, который всю радость от охоты оставлял ей, а трудную работу приберегал для себя. Он подбирал убитых птиц и гонялся за подранками. Обнаружив неподалеку от коричного дерева протоптанную охотничью тропу, он выбрал место, показавшееся ему подходящим для засады, очистил его и рассыпал кукурузу – сделал приманку. На третий день он с несказанным удовольствием убедился, что место выбрано действительно удачно, потому что кукуруза оказалась съеденной. Пришлось заготовить новую приманку. Он понял, что пора устраивать засаду. Соорудил четырехугольный шалаш, достаточно просторный для двоих, накрыл пальмовыми ветками, внутри устроил сиденье из палок, в землю воткнул сошки, чтобы ставить ружья, а в стенах сделал отверстия, чтобы выслеживать дичь. Он предвкушал, какой приятный сюрприз это будет для Лениты, в каком она будет восторге, когда ей впервые удастся выйти на охоту на долгий срок.
Он подождал несколько дней, пока дичь привыкнет к шалашу. Решив, что прошло достаточно времени, он велел разбудить Лениту еще затемно – гораздо раньше, чем обычно. Все отправились в путь.
Чтобы не сбиться с дороги, Барбозе все время приходилось зажигать спички – темно было, как в чернильнице. Темные кроны деревьев сливались с чернотой неба. Ленита не выспалась и без конца зевала. Служанка ежилась и куталась в шаль.
–?Не рано ли мы вышли – целый час придется ждать,– заметила Ленита.
–?Придем вовремя,– отозвался Барбоза.
–?Птицы еще не проснулись.
–?Проснутся, когда проснутся. Мы здесь не из-за птиц.
–?А из-за кого?
–?Увидите. Марсиана, останься здесь. Садись и не шуми. А вы, дона Ленита, идите со мной.
–?Куда мы идем?
–?Увидите. Имейте терпение.
Девушка, до крайности заинтригованная, молча и безропотно последовала за Барбозой. Тот шел впереди, показывая дорогу. То он подавал ей руку, то отводил ветку, чтоб она не хлестнула Лениту по лицу. Наконец они подошли к шалашу.
–?Входите, Ленита,– произнес Барбоза, любезно распахивая перед ней дверцу, словно приглашая свою спутницу в буфет в аристократическом салоне после изысканного котильона.
Ленита решительно вошла в темное помещение, где ничего не было видно.
Барбоза вошел следом, чиркнул спичкой, показал Лените скамейку, усадил ее, установил ружье на сошку, навел его на приманку и уселся рядом с девушкой.
–?Так что же это такое, в конце концов?
–?Засада. Тише! Будем ждать.
В шалаше, густо покрытом еще зелеными пальмовыми ветками, было довольно уютно. Ленита, в шерстяных перчатках, закутанная в непромокаемый плащ из плотного кашемира, ощущала сладостное тепло, исходящее от тела Барбозы. Ей было хорошо. Полной грудью вдыхала она чистый, свежий лесной воздух, терпкий запах пальмовых листьев, сладостно убаюкивающий мозг. С наслаждением внимала она, как роса ритмично каплет на слежавшуюся прошлогоднюю листву. Время шло незаметно.
