Рассвело. Свет озарил лес, обрисовывая стволы, расцвечивая кроны и освещая бурую землю, на которой ярко-желтым пятном выделялась рассыпанная приманка.
Вдруг Барбоза толкнул Лениту коленом.
Маленький, изящный зверек показался из леса и осторожно, вытягивая тонкое тельце, приблизился к рассыпанной кукурузе, побежал назад, спрятался, потом вернулся, выгнул спинку и осторожно, опасливо принялся за еду. Страх у него мало-помалу проходил. Он сел на задние лапки, поднял передние и, хватая ими, как руками, кукурузу, принялся жадно грызть ее.
Ленита, бледная, с бешено бьющимся сердцем, почти бессознательно, повинуясь охотничьему инстинкту, поправила ружье, прицелилась и спустила курок.
Выстрел прокатился по лесу, глухо отдаваясь вдали. Поляна заволоклась дымом.
Ленита и Барбоза выбежали из укрытия, чтобы посмотреть, удачным ли оказался выстрел.
Возле рассыпанной кукурузы лежал зверек с взъерошенной, чуть волнистой шерсткой, наповал сраженный смертоносным свинцом.
Это был агути.
Когда Ленита увидела его на последнем издыхании, простертого на земле, истекающего кровью, ею овладела такая радость, что ноги подкосились, и она рухнула на колени, устремив на Барбозу полный признательности взгляд.
Она встала, положила ружье, дрожащими руками схватила агути, прикинула, сколько в нем весу. Чуть не обезумев от торжества, она зашлась нервным смехом.
–?Пойдемте в укрытие. Наверняка будет еще дичь,– предложил Барбоза, затаптывая кровь и оставшиеся на земле шерстинки. Потом он протянул Лените ружье и хотел было взять у нее агути.
–?Понесите лучше мое ружье, а агути я понесу сама,– возразила девушка.
Они снова укрылись в засаде. Ленита зарядила ружье, села, положила перед собой агути, попирая ногами его пушистое тельце, и устремила на приманку бдительный, алчный, нетерпеливый взгляд.
Долго ждать не пришлось. Послышался хруст ломаемых веток, и один за другим из чащи вышли два кабана. Безбоязненно, неторопливо, величественно подошли они к рассыпанной кукурузе, хрюкая и ощеривая зубы. Остановившись, они принялись спокойно и беззаботно есть.
Ленита взвела курок и собиралась прицелиться. Решительным жестом Барбоза остановил ее.
–?Не двигайтесь,– шепнул он ей на ухо.– Это опасно.
–?Опасно?
Оба кабана продолжали с оглушительным чавканьем лакомиться кукурузой, не подозревая о присутствии людей.
Десять минут ожидания показались Лените десятью веками.
Медленно, осторожно, бесшумно, точно тень, Барбоза взял у Лениты ружье и протянул свою двустволку фирмы «Пипер» двенадцатого калибра, с нарезными стволами.
–?Стреляйте из этого,– шепнул он так тихо, что Ленита едва расслышала.– Не бойтесь, отдачи не будет.
Ленита зарядила оба ствола, придерживая курки во избежание случайного выстрела, подняла ружье и, почти не целясь, выстрелила два раза.
Грохот мощнейших разрядов грозно раздался по всему лесу. Дым окутал все, включая место, где была рассыпана приманка. Сильно запахло сульфидом калия – пороховым дымом.
Проявляя нетерпение, не в силах сдерживать себя, Ленита хотела поскорее выбраться из засады. Барбоза удержал ее.
–?Осторожно! – произнес он.– Подождем, пока дым рассеется. Дело-то серьезное. Это кабаны-секачи.
–?Значит, я стреляла в секачей?
–?Именно так. К счастью, их только двое, а не целое стадо.
–?А если бы было стадо?
–?Мы бы тогда пропали.
–?Неужели это так опасно?
–?Если в лесу их целое стадо, то они опаснее ягуара. Чтобы не было сомнений, дайте мне, пожалуйста, ружье. Я его заряжу.
Дым постепенно рассеивался. Барбоза и Ленита вышли из укрытия. Возле рассыпанной кукурузы земля была изрыта и залита кровью. Неподалеку, из лесной чащи, слышалось жалобное похрюкивание.
Барбоза велел Лените подождать и, с заряженной двустволкой, в любое мгновение готовый выстрелить, углубился в чащу, откуда доносилось хрюканье. Долго идти не пришлось – неподалеку лежали рядышком оба кабана, сраженные меткими выстрелами Лениты. Один был уже мертв, другой издавал предсмертные хрипы.
–?Albo notanda dies lapillo![19] Идите сюда, Ленита! Смотрите! – крикнул Барбоза.
Ленита помчалась, не замечая, что ветви хлещут ее по лицу, а колючки рвут платье. Увидев свои трофеи, она совсем потеряла голову. Все поплыло у нее перед глазами. Она громко закричала, кинулась к Барбозе и повисла у него на шее. Придя в себя, она смутилась и отбежала к кабанам.
Склонившись над мертвым кабаном, она долго и пристально разглядывала его: острые копыта, длинная и грубая щетина, стоячие уши, гладкое рыло, маленькие, налитые кровью глаза, скошенные клыки, белая нижняя челюсть. Сорвав перчатки, она с силой сжала ему яички, и выделилась зловонная молочно-белая жидкость.
–?Повезло вам, – улыбаясь, сказал Барбоза. – Такой удачей и бывалый охотник похвастается.
–?Этим я всецело обязана вам! Спасибо!
Эту фразу Ленита произнесла с таким чувством, с такою нежностью, что у Барбозы мурашки побежали по спине. Он едва сдержался, чтобы не броситься к девушке и не осыпать ее поцелуями.
–?Ну что, – спросил он, – вернемся в засаду и подождем еще дичи?
–?Нет, – ответила Ленита. – Секачи вряд ли еще появятся, так что мы только день потеряем. А как мы этих-то монстров унесем?
–?Пошлю негра, пусть привезет их на муле.
–?Хотя бы агути я хочу взять.
–?Агути возьмем.
–?Тот кабан, что поменьше, еще жив. Добить его, что ли?
–?Ни к чему, все равно скоро издохнет. Рана явно смертельная.
–?Значит, это секачи?
–?Притом превосходные экземпляры.
–?Хорошее у них мясо?
–?Отличное. Лучше, чем у обычного кабана.
–?А чем секач отличается от обычного кабана?
–?Секач, dycotylus torquatus, водится только в девственном лесу, он крупнее и свирепее, чем обычный кабан, dycotylus labiatus, который мельче и водится обычно в редколесье. К тому же у секача, как вы видите, белая нижняя челюсть.
–?И в этом вся разница?
–?Только в этом. Ну что, пойдемте?
–?По правде говоря, неохота мне расставаться со своими царскими трофеями. Но надо идти – ничего не поделаешь.
И они ушли.
Приманку долго никто не трогал. Внезапно появилась крохотная мышь – казалось, ей придавало смелости осознание собственного ничтожества. Не церемонясь, она принялась грызть кукурузные зерна. Потом подоспела еще мышь, и еще одна, покуда не собралась целая стая. Солнечный луч, просачиваясь сквозь листву, золотил рассыпанные зерна и обглоданные початки.
То и дело останавливаясь и прислушиваясь, к приманке подползла огромная змея. Спина у нее была тусклая, лишенная блеска, испещренная темными, почти черными ромбами. Голова была плоская, морда тупая, словно срезанная, с двумя углублениями, напоминающими ноздри. От каждого глаза тянулась полоса, заканчивающаяся на шее. Хвост завершался погремушкой, похожей на маленькие четки с роговыми полыми, приплюснутыми косточками, которые при движении их обладательницы издавали тихий, почти неслышный звук, как от трения пергамента.
Змея приползла, увидела мышей, застыла и свилась в кольца, над которыми воздымалась страшная голова, пристально следящая за тем, что происходит вокруг. Черный, ледяной, блестящий взгляд наводил оторопь. Темный, длинный, тонкий, раздвоенный язык то высовывался, то тут же исчезал.
Один из грызунов заметил рептилию, остолбенел, съежился, свернулся в клубочек. Шерстка на нем поднялась дыбом, и он жалобно запищал. Гипноз подействовал.
Несчастная мышь дрожала. Она стала резко дергаться и нелепо подпрыгивать, не удаляясь от змеи, а, наоборот, приближаясь к ней, покуда не оказалась к ней вплотную. Коварный завиток мгновенно развернулся, подобно часовой пружине, вырвавшейся из механизма, и бросился на жертву. Пораженный смертоносным укусом, зверек упал кверху лапками. Через минуту он был уже мертв.
Змея снова развернулась, выпрямилась, разинула огромную, зияющую пасть и стала заглатывать добычу, отчаянно работая челюстями, чтобы лучше проходила довольно крупная пожива...
Насытившись, с чудовищно раздувшимся брюхом, медленно и лениво поползла она искать убежища, пока не достигла шалаша, где свернулась в спираль под деревянной скамейкой и погрузилась в долгий и глубокий сон, дабы переварить содержимое желудка.
Ленита радовалась целый день, вспоминая свои охотничьи подвиги. Она закрывала глаза – и ей виделись секачи, польстившиеся на приманку.
Обед прошел весело.
Гвоздем программы было розоватое, покрытое дольками лимона, аппетитное, соблазнительное филе одного из секачей. На огромном блюде посреди стола красовалась величественная, царственная, роскошная, несравненная кабанья голова – французы называют ее la hure, – умело приготовленная Барбозой, который, подобно Дюма-отцу, был искусным кулинаром.
–?Объемся я нынче до смерти – и все из-за тебя, Ленита,– повторял полковник, уписывая кусок за куском.– Сколько уж лет я не ел кабаньего мяса! А голова – просто чудо! Впрочем, и филе тоже...
