незнакомкой и, не ограничиваясь этим, последовал за нею до того дома, где она сняла комнату, и дальше повсюду, куда приводило ее желание что-нибудь повидать. Наконец приезжая остановилась в таком месте, где, по ее мнению, можно было вволю наглядеться на маски; красноречивый паж, наряженный в этот день в более чистое, чем обычно, белье, вскоре завязал разговор с приезжей, видавшей на своем веку и не таких, как он. Приезжая была из тех светских женщин, что ловко и хитро подстрекают юных дураков отваживаться на многие нескромности. Итак, вы сами понимаете, что, убедившись в безрассудной болтливости пажа, она заставила его выложить все, что ему было известно, если не больше того. Вскружив ему голову лестью, она затем делала с ним что хотела. Она узнала от пажа, что он служит старому кавалеру из Андалузии, дяде того, кто женится и в честь кого веселится весь город; что старик — один из самых богатых людей своего звания и что у него нет других наследников, кроме этого племянника, которого он очень любит, хотя тот один из самых развращенных юношей в Испании и влюбляется во всех женщин; что, не довольствуясь куртизанками и теми женщинами, чью благосклонность он завоевал ухаживанием или подарками, молодой вельможа часто учинял сатировы насилия над девушками всякого звания. Паж прибавил, что шалые выходки кавалера дорого стоили старому дяде и что это всего более побудило его женить племянника, чтобы посмотреть, не изменит ли он вместе со своим положением также и образ жизни. Пока паж выбалтывал Елене тайны и дела своего господина, она развращала его ум, восхищаясь малейшим пустяком, им сказанным, и обращая внимание его сотоварищей на то, сколько приятных вещей он говорит и с каким изяществом он это делает. Словом, ничего не было упущено, чтобы окончательно испортить юношу, и без того уже бывшего слишком высокого о себе мнения. Похвалы и одобрения из прекрасных уст — вещь весьма опасная. Едва бедный паж сообщил Елене, что он родом из Вальядолида, как она сейчас же стала лестно отзываться об этом городе и его обитателях и, дойдя в своих расхваливаниях до гипербол, сказала бедному пажу, что из всех, кого она знала в той местности, она не видела ни одного человека, столь пригожего и безупречного, как он. Эта последняя уловка окончательно доконала пажа. Между тем настало время расходиться. Дама сама предложила безумцу проводить ее домой и, разумеется, подала руку ему, а не кому-либо другому. Паж испытывал радостный трепет, отчего время от времени выкидывал коленца и рассуждал про себя, что, как бы ничтожен человек ни был, не следует никогда терять надежду на успех у женщин.
Войдя в свою комнату, Елена велела подать пажу лучший стул. Он так одурел от счастья, что, собираясь сесть, не рассчитал и шлепнулся на пол, раскидав кругом плащ, шляпу и перчатки и чуть было не пронзив себя кинжалом, выскользнувшим при падении из ножен. Елена кинулась поднимать упавшего, притворяясь взбешенной тигрицей, у которой отняли детенышей; она подобрала кинжал и сказала пажу, что не может допустить, чтобы остальную часть дня он носил это оружие, из-за опасности, которой он уже однажды подвергся. Паж собрал обломки своего крушения и сказал несколько плохих комплиментов, подходящих к случаю. Между тем Елена, делая вид, будто не может оправиться от страха, испытанного ею, принялась восхищаться красотой кинжала. Паж сказал ей, что оружие принадлежит его престарелому господину, который некогда подарил этот кинжал вместе со шпагой и соответствующим снаряжением своему племяннику, и что он выбрал этот кинжал сегодня среди многих других, находящихся в гардеробе господина, чтобы украсить себя в день публичного празднества. Елена намекнула, что она могла бы, замаскировавшись, пойти посмотреть, как женятся в Толедо особы благородного звания. Паж ответил, что венчание состоится не раньше полуночи, и предложил ей поужинать в комнате дворецкого, который был его другом. Затем он стал сетовать на свою незадачу, на то, что ему приходится покинуть самое приятное на свете общество, чтобы отправиться скучать со своим постарелым господином, которого старческие недуги удерживали в постели. Паж прибавил, что из-за подагры его господин не будет присутствовать при бракосочетании и что состоится оно в доме, очень далеко расположенном от его жилища, которое находится во дворце графа де Фуэнсалида. Затем он стал одумывать изящный прощальный комплимент как вдруг кто-то резко постучал в дверь. Елена, казалось, смутилась и попросила пажа пройти в каморку, где она заперла его на более долгий срок, чем он предполагал: тот, кто столь резко стучал в двери, был большим храбрецом на словах, любовником Елены, которого она ради приличия выдавала за своего брата. То был сообщник ее дурных поступков и пособник ее утех.
Она рассказала ему о запертом паже и о замышляемом ею покушении на пистоли его старого господина, осуществление чего требовало столько же проворства, как и ловкости.
В одно мгновение мулы, хотя и очень уже утомленные, были снова запряжены в карету, которая привезла их из Мадрида, и Елена со своей шайкой — с грозным Монтуфаром, старухой по имени Мендес, уважаемой за четки и обличье суровой добродетели, и мальчиком-слугой — уселась в эту разбитую посудину, доставившую их на улицу Новых христиан [5], чья вера была еще более недавнего происхождения, нежели продаваемая ими одежда. Маски еще расхаживали по улицам, и случилось так, что жених, замаскированный подобно остальным, повстречал карету Елены и увидел эту опасную незнакомку, которая показалась ему Венерой в окне кареты или солнцем, разъезжающим по улицам; он так прельстился ею, что едва не покинул участников своего свадебного карнавала, чтобы очертя голову ринуться на завоевание очаровательной незнакомки, но в ту пору благоразумие заставило его подавить пылкое желание, еще только зарождавшееся в нем. Он последовал за своей компанией масок, а наемная карета продолжала путь к лавке старьевщика, где Елена мигом и не торгуясь оделась с головы до пят в траур, велела нарядить таким же образом старую Мендес, Монтуфара и мальчика-слугу и, вновь усевшись в карету, приказала кучеру отвезти их ко дворцу графа де Фуэнсалида. Мальчик-слуга вошел в дом, осведомился, где помещаются покои маркиза де Вильяфаньян, и отправился испросить у него аудиенцию для приезжей дамы из горной местности Леона, желавшей поговорить с маркизом по важному делу. Простодушный старик удивился посещению такой знатной дамы и в такой поздний час. Он придал себе, лежа в постели, возможно более подобающий вид, поправил смятый воротник и велел подложить под спину еще две подушки, помимо
