Бердичевский раввин раскачивался взад и вперед, как колосок на ветру. В его голосе слышались слезы, настоящие слезы.
— Он, должно быть, добрый, этот раввин из Бердичева, а, Писунчик?
— Очень добрый, Шмуэл-Аба. Но нам пора.
Мы полетели дальше. И вот мы уже на аллее Трех праотцев. Днем аллея пустынна. Скамейки, стоящие по ее сторонам, свободны. Только ночью здесь бывает оживленно. Тогда появляются влюбленные парочки, которые шепчутся, целуются и клянутся в любви луной и звездами.
Аллея Трех праотцев самая тенистая. Густые березы, стоящие вдоль аллеи, хорошо защищают ее, и не каждый солнечный луч удостоится чести туда заглянуть.
Издали мы увидели три фигуры в штраймлах. Они шли, размахивая руками. По теням, которые они отбрасывали на дорогу, мы поняли, что эти трое о чем-то спорят.
Фигуры приблизились. Мы пригляделись и узнали святых праотцев. Они шли быстро, торопились и одновременно препирались.
Праотец Исаак шел посередине. На нем, как обычно, были черные очки. Он говорил нервно. Скорее кричал, чем говорил:
— А я вам говорю, что без Шорабора рай — не рай. Да где вы слышали о еврейском рае без Шорабора? Что за вкус у великой трапезы без кусочка мяса? Никакого вкуса. Слышите, что я вам говорю, — никакого вкуса.
Праотец Иаков, который шел по левую руку от него, разделял мнение своего папы. Он был согласен, что без Шорабора великая трапеза не будет великой трапезой.
— Везет Исаву[85], — с горечью ответил он. — Мы, праведники еврейского рая, должны были пасти Шорабора, а ему, Исаву, все удовольствие. Твоему Исаву, папа. Ты всегда предпочитал его, это отродье. Теперь получай. Он и твой кусок слопает.
— Не называй при мне его имени, — заорал праотец Исаак не своим голосом, — не хочу даже слышать его нечистого имени.
Праотец Авраам дернул Иакова за рукав:
— Зачем ты ссоришься с папой, Янкев? Если папа однажды совершил ошибку, ему что, надо все время напоминать об этом? Папа думал, что Исав станет человеком, он его любил. Если бы папочка знал, что Исав станет гоем, он бы его изничтожил.
Но праотец Иаков стоял на своем. Он возражал, что, даже если бы Исав был «я не знаю чем», папа все равно предпочитал бы его, лишь бы тот приносил ему что-нибудь поесть. Папа, — настаивал праотец Иаков, — любил жратву больше Торы, а теперь у него…
Праотец Исаак покраснел. От гнева на лбу у него вздулись жилы. Он хотел подскочить к Иакову, чтобы как следует вздуть его и наградить оплеухами.
Но праотец Авраам не позволил. Он встал между Исааком и Иаковом, стыдя их:
— Я велел позвать всех на сход в Большую синагогу, чтобы решить, как вернуть Шорабора, а вы ругаетесь да еще и руки распускаете. Тьфу!
Выговор Авраама помог. Исаак успокоился. Он замолчал и опустил голову.
— Слышал, Шмуэл-Аба? Праотцы созвали всех на сход в Большую синагогу. Полетели туда, послушаем, только скорее, скорее, Шмуэл-Аба, чтобы успеть вовремя. Будем надеяться, нас не выгонят.
— Хорошо, Писунчик, полетели.
Мы поднялись высоко. Праотцы казались тремя черными точками.
— Скорее, скорее! — командовал Писунчик, пока мы летели к Большой синагоге.
В Большой синагоге уже собралось множество праведников. Нафтоле, райский шамес, горбатый ангел с козлиной бородкой, летал от особняка к особняку и извещал праведников о том, что святые праотцы Авраам, Исаак и Иаков созывают сход. Праведников не нужно было долго упрашивать. Каждый брал посох и отправлялся в Большую синагогу.
Я и мой друг Писунчик пробрались в Большую синагогу. Нас никто не заметил: все были заняты судьбой Шорабора. Мы спрятались под скамьей у южной стены, стали приглядываться и прислушиваться.
Большая синагога была полна. Стоять было уже негде, но, несмотря на это, запоздавшие праведники все прибывали. Они протискивались, толкались локтями, наступали друг другу на мозоли и наконец успокоились. Было так душно, что мы, то есть я и мой друг Писунчик, едва дышали.
— И зачем мы в это ввязались, Писунчик? — сказал я шепотом моему другу.
— Тсс, Шмуэл-Аба, — Писунчик прикрыл мне рот своей ладошкой, — а то еще услышат и вышвырнут нас из синагоги.
На биму взошел Авраам, старший из праотцев. Большой палец правой руки он заложил за пояс, а левой рукой размахивал над головами собравшихся.
— Великое несчастье случилось, уважаемые, — изрек праотец Авраам. — Шорабор убежал. И не просто убежал, как иногда убегает скотина, но укрылся, укрылся в православном раю. Откуда у Шорабора взялось столько разумения для этого, остается загадкой, но теперь не время разгадывать ее, уважаемые. Теперь надо думать, обдумывать, решать и найти решение, как вернуть его назад. Назад, на место. В еврейский рай…
Толпа зашумела. Седобородый еврей стал толкаться локтями и протискиваться все ближе и ближе к биме.
— На этот счет у меня есть притча, уважаемые, отличная притча, с золотой моралью, — кричал еврей. — Жил-был царь, и было у него три…
— Не надо нам притч, Магид из Дубно[86], — зашумела толпа, — нужен совет, а не притча.
Но Магид из Дубно уперся. Он перекрикивал всех и рвался к биме:
— Потом пожалеете, уважаемые, отличная притча, с золотой моралью. Жил-был царь…
Может, Магиду из Дубно и удалось бы рассказать притчу, если бы у дверей синагоги не послышалось «тпр-р-р-у».
— Прибыл царь Соломон, — закричал праведник, стоявший у окна, — вот он уже вылезает из своей золотой кареты.
На мгновение в синагоге стало тихо. Потом снова началось гудение.
— Царь Соломон… Премудрый… Он найдет решение… У него министерская голова… Дурак, царь выше… Царь — господин, а министр — всего лишь слуга.
Все стали спорить, называть друг друга ослами, дураками и подобными прозвищами. Вдруг снаружи раздался голос шамеса:
— Дорогу царю Соломону!!!
Царь Соломон сразу же проследовал к биме. Он сопрел и утирал пот шелковым платком.
В синагоге стало совсем тихо. Высокая широкоплечая фигура царя Соломона, его ярко-рыжая борода, его умные, пронзительные глаза вызывали почтение. Он начал говорить не торопясь:
— Как только я узнал об этой истории, я, понимаете ли, недолго думая, написал, понимаете ли, письмо праведникам православного рая. Я им написал, что так, мол, и так, и что они хотят за то, чтобы вернуть Шорабора, понимаете ли. Мы готовы поторговаться, написал я им, хоть и можем обойтись без Шорабора, не так уж он нам и нужен, и…
Тут праотец Исаак не выдержал. Он вскочил со своего места и закричал:
— Что значит «не так уж он нам и нужен»? Он нам нужен, да, нужен, потому что без него… Как это он пишет им, что мы можем обойтись без Шорабора?
Царь Соломон хитро усмехнулся и успокоил взволнованного Исаака:
— Это только так говорится, вы же понимаете, реб Ицхок… Нельзя им показывать, что Шорабор для нас как зеница ока… А то они захотят, чтобы их озолотили, понимаете ли, — и хлопнув себя по лбу, вкрадчиво добавил: — Дипломатия, реб Ицхок, дипломатия. Надо понимать, понимаете ли.
Все праведники закивали головами. Они были согласны в том, что царь Соломон прав, что он мудрец из мудрецов, хоть весь рай перевороши, другого такого не найдешь.
— Я, понимаете ли, — продолжал царь Соломон, — написал письмо, спросил, сколько они хотят, и послал письмо с одной из моих почтовых голубок. Думаю, завтра-послезавтра мы получим ответ.
— Как это так, он написал, а нас не спросил? — поднялся шум. — Мы имеем право хотя бы знать, что написано в письме… Мы тоже немножко заинтересованы в этом деле.
Царь Соломон терпеть не мог, когда ему перечат. Он выпрямился во весь свой рост. Борода его пылала, глаза сверкали. Он рыкнул как лев:
— Сми-р-р-на![87]
Праведники замерли, как солдаты перед своим командиром. Даже глазом моргнуть не смели. Пятнадцать минут стояли они так, пока царь Соломон не скомандовал:
— Во-о-оль-на! Разойдись! Как только получу ответ из православного рая, дам знать.
Он спустился с бимы. Проследовал сквозь толпу. Снаружи ждала золотая карета.
Когда царь Соломон уехал, начались прения. Одни утверждали, что все равно царь Соломон должен был посоветоваться с праведниками. Он, конечно, мудрец, но он один. Праведники не такие мудрецы, но их много.
— Он так всегда: что хочет, то и делает, мы для него пустое место.
— Фу, евреи, стыдно! Вы же о царе говорите, фу! — отвечал маленький праведничек с редкой бородкой.
Все расступились перед святыми праотцами. Они вышли из синагоги и отправились домой.
— Значит, завтра-послезавтра должен быть ответ, — сказал праотец Исаак.
— Могу тебя уверить, что ответ будет хороший, — успокоил его праотец Авраам…
— Твои слова да Богу бы в уши, папа, аминь! — вздохнул праотец Исаак, и праотцы пошли дальше.
