"Они были бѣдны. Иначе и не могло быть, когда глава семейства погрязалъ въ мрачной безднѣ разврата; но жена трудилась изо всѣхъ своихъ силъ, вечеромъ, и утромъ, въ полдень и полночь: нищета не смѣла закинуть скаредную ногу за порогъ арендаторской семьи. Неутомимые труды ея вознаграждались слишкомъ дурно. Случалось очень часто, прохожій въ поздній часъ ночи слышалъ рыданія и стоны бѣдной женщины подъ ударами ея мужа, и нерѣдко безпріютный мальчикъ, въ глубокую полночь, стучался въ дверь сосѣдняго дома, куда посылала его мать, чтобъ спасти его отъ дикой ярости пьянаго отца.
"Во все это время несчастная страдалица постоянно посѣщала нашу маленькую церковь, гдѣ нерѣдко прихожане замѣчали на ея лицѣ багровыя пятна — свѣжіе слѣды безчеловѣчнаго тиранства, которыхъ, при всемъ усиліи, она не могла скрыть отъ любопытныхъ взоровъ. Каждое воскресенье, поутру и ввечеру, видѣли ее на одномъ и томъ же мѣстѣ съ ея маленькимъ сыномъ, одѣтымъ чисто и опрятно, хотя въ бѣдномъ платьѣ. Всѣ и каждый спѣшили привѣтствовать ласковымъ словомъ "добрую м-съ Эдмондсъ", и, бывало, иной разъ, страдальческія черты ея озарялись чувствомъ искренней признательности, когда она, по выходѣ изъ церкви, вступала въ разговоръ съ добрыми людьми, принимавшими участіе въ ея положеніи, или когда она, съ материнскою гордостью, останавливалась полюбоваться на своего малютку, который между тѣмъ рѣзвился съ товарищами подъ тѣнью тополей и липъ церковной ограды. Въ эти минуты м-съ Эдмондсъ бывала спокойна и счастлива.
"Быстро пролетѣли пять или шесть лѣтъ. Малютка сдѣлался юношей цвѣтущимъ и сильнымъ; но время, округлившее его формы, укрѣпившее его мускулы и члены, согнуло станъ его матери, подкосило ея ноги. Ничья рука не поддерживала бѣдной женщины, и не было подлѣ нея лица, способнаго одушевлять восторгомъ ея сердце. По-прежнему занимала она свою старую ложу въ церкви, но уже никто не сидѣлъ подлѣ нея. Библія, какъ и прежде, лежала передъ ней и регулярно каждую обѣдню открывалась на извѣстныхъ страницахъ; но никто вмѣстѣ съ нею не читалъ священныхъ псалмовъ, и слезы крупными каплями падали на ветхую книгу. Сосѣдки, какъ и прежде, встрѣчали ее ласковымъ поклономъ; но она избѣгала ихъ привѣтствій и ни съ кѣмъ не вступала въ разговоръ. Тополи и липы церковной ограды потеряли для нея чарующую силу, и она не думала останавливаться подъ ихъ тѣнью. Лишь только оканчивалась служба, бѣдная женщина закрывалась платкомъ и поспѣшно выходила изъ церкви.
"Должно ли мнѣ объяснять вамъ, милостивые государи, что молодой человѣкъ, оглядываясь на пройденное поприще жизни, на первоначальные дни своихъ отроческихъ и юношескихъ лѣтъ, ничего не могъ въ нихъ видѣть, что бы тѣснѣйшимъ образомъ не соединялось съ длиннымъ рядомъ добровольныхъ страданій и лишеній, которымъ подвергала себя бѣдная женщина исключительно для того, чтобъ взлелѣять и воспитать своего единственнаго сына? Должно ли объяснять, что, при всемъ томъ, молодой человѣкъ забылъ неимовѣрные труды, заботы, огорченія, напасти, — забылъ все, что перенесла для него любящая мать — связался съ отчаянными извергами и вступилъ, очертя голову, на тотъ гибельный путь, который неизбѣжно долженъ былъ довести его до позорной смерти? Къ стыду человѣческой природы, вы угадали развязку.
"Пробилъ роковой часъ, когда бѣдной женщинѣ суждено было испить до дна горькую чашу послѣднихъ страданій. Мошенническія продѣлки безпрерывной цѣпью слѣдовали одна за другою по всѣмъ этимъ мѣстамъ, и дерзость тайныхъ изверговъ, укрывавшихся отъ правосудія, увеличивалась съ каждымъ днемъ. Отчаянный разбой среди бѣлаго дня усилилъ бдительность мѣстнаго начальства, и скоро приняты были рѣшительныя мѣры. Подозрѣнія обратились на Эдмондса и трехъ его товарищей. Его схватили, заключили въ тюрьму, допросили, обвинили, — осудили на смерть.
"Дикій и пронзительный крикъ изъ женской груди, крикъ, раздавшійся по судейскому двору, когда прочтенъ былъ смертный приговоръ, раздается до сихъ поръ въ моихъ ушахъ. Злодѣй, считавшійся погибшимъ для всякаго человѣческаго чувства и смотрѣвшій съ безсмысленнымъ равнодушіемъ даже на самое приближеніе смерти, очнулся при этомъ ужасномъ крикѣ. Его губы, сомкнутыя до этого часа упорной нѣмотою, задрожали и открылись сами собою; холодный потъ выступилъ изъ всѣхъ поръ его тѣла: онъ затрясся, зашатался и едва не грянулся о каменный полъ.
"При первыхъ порывахъ душевной пытки страждущая мать бросилась на колѣни y моихъ ногъ, и я услышалъ изъ устъ ея пламенную молитву къ Всемогущему Существу, хранившему ее до настоящей минуты среди безчисленныхъ напастей и скорбей. Согласная на всѣ возможныя муки въ этой и даже будущей жизни, она умоляла Небеснаго Творца пощадить юную жизнь ея единственнаго сына. Слѣдовали затѣмъ ужасный взрывъ тоски и отчаянная борьба, невыносимая для силъ человѣка. Я зналъ, что сердце ея сокрушилось съ этой минуты: но ни теперь, ни послѣ ни одной жалобы, ни одного ропота не произнесли ея уста.
"Грустно и жалко было видѣть, какъ эта женщина каждый день приходила на тюремный дворъ, какъ старалась она, убѣжденіями и мольбами, именемъ неба и материнской любви, смягчить жестокое сердце своего закоснѣлаго сына. Все было напрасно. Молодой извергъ остался упрямымъ, непреклоннымъ, неподвижнымъ. Смертный приговоръ неожиданно былъ измѣненъ на четырнадцатилѣтнюю ссылку, но и это обстоятельство не образумило злодѣя.
"Духъ самоотверженія и любви, поддерживавшій такъ долго слабый организмъ, не могъ до конца устоять противъ физическихъ недуговъ. Мать преступника сдѣлалась больна. Еще разъ, одинъ только разъ, собралась она взглянуть на своего сына; но послѣднія силы оставили ее на тюремномъ дворѣ, и она въ изнеможеніи упала на сырую землю.
"И теперь поколебалось, наконецъ, высокомѣрное равнодушіе и холодность молодого человѣка, и грозно пробилъ для него часъ неумолимой кары. Природа потребовала возмездія за нарушеніе своихъ правь.
"Прошелъ день — мать преступника не явилась на тюремный дворъ; еще прошелъ день — и она не пришла навѣстить своего сына; третій вечеръ наступилъ — ее нѣтъ какъ нѣтъ, a между тѣмъ черезъ двадцать четыре часа ему должно будетъ разстаться съ нею — вѣроятно, на всю жизнь. Какъ сумасшедшій бѣгалъ онъ по тѣсному тюремному двору взадъ и впередъ, какъ бѣшеный, хватался за свою голову, лишенную человѣческаго смысла. О, съ какою быстротою нахлынули на его душу давно забытыя воспоминанія протекшихъ дней!.. Съ какимъ ужаснымъ отчаяніемъ услышалъ онъ, наконецъ, роковую вѣсть! Его мать, — единственное созданіе, связанное съ нимъ узами крови и любви, — лежитъ на одрѣ болѣзни, умираетъ, можетъ быть, на разстояніи одной мили отъ мѣста, гдѣ онъ стоитъ. Будь онъ свободенъ и не скованъ — въ пять минутъ быстрыя ноги принесли бы его въ родительскій домъ. Онъ подскочилъ къ желѣзной двери, схватился за болтъ съ энергіей отчаянія, рванулъ, отскочилъ опять и ударился о толстую стѣну, въ безумной надеждѣ вышибить камни; но стѣна, какъ и дверь, издѣвались надъ усиліями сумасшедшаго человѣка. Онъ всплеснулъ руками и заплакалъ горько.
"Я принесъ материнское благословеніе заключенному сыну, и принесъ я къ болѣзненному одру матери горькое раскаяніе ея сына и торжественное обѣщаніе его загладить слѣды прошедшей жизни. Я слышалъ съ замираніемъ сердца, какъ раскаявающійся преступникъ строилъ планы для утѣшенія своей матери по своемъ возвращеніи изъ ссылки; но я зналъ, что прежде, чѣмъ достигнетъ онъ до мѣста своего назначенія, его мать не будетъ болѣе принадлежать къ этому міру.
"Его отправили ночыо. Черезъ нѣсколько недѣль душа страждущей матери возлетѣла — я торжественно вѣрю и свято уповаю — къ мѣсту вѣчнаго блаженства и покоя. Я отслужилъ панихиду надъ бренными останками. Она лежитъ на здѣшнемъ кладбищѣ. Надъ ея могилой нѣтъ никакого камня. Человѣкъ зналъ ея печали; добродѣтели ея извѣстны Богу.
"Заранѣе было устроено, что преступникъ, при первомъ позволеніи, станетъ писать къ своей матери, и что письма его будутъ адресованы на мое имя. Отецъ положительно отказался отъ своего сына, лишь только отвели его въ тюрьму, и для него было все равно, живъ онъ или нѣтъ.
"Прошло два-три года: о молодомъ Эдмондсѣ не было ни слуха, ни духа. Въ продолженіе семи лѣтъ, то-есть половины срока его ссылки, я не получилъ отъ него ни одного письма. Оставалось придти къ вѣроятному заключенію, что онъ погибъ или умеръ.
"Нѣтъ, однакожъ. По прибытіи на мѣсто ссылки Эдмондсъ былъ отправленъ въ одну изъ самыхъ отдаленныхъ колоній, и этимъ обстоятельствомъ объясняется тотъ фактъ, что ни одно изъ его писемъ не дошло до моихъ рукъ, хотя писалъ онъ довольно часто. Всѣ четырнадцать лѣтъ пробылъ онъ на одномъ и томъ же мѣстѣ. По истеченіи этого срока, вѣрный обѣщанію, данному матери, онъ отправился въ Англію и, послѣ безчисленныхъ затрудненій, прибылъ пѣшкомъ на свою родину.
