Чувствовалась настороженность, мертвая зыбь, отражение где-то бушующей бури.
Мальчишка стоял на подъезде и манил меня рукой: приехал обещанный извозчик.
Спустились к набережной.
Тихо.
Отыскали «Шилку».
На ней пусто. Ни одного огонька. Пусто и на берегу.
Что же все это значит? Слезла с извозчика, подошла ближе.
— Эй! «Шилка»!
На борту замаячила фигура. Китаец!
— Эй! Есть кто-нибудь на «Шилке»? Уходит «Шилка» сегодня в море? А? Отвечай же!
Китаец юркнул вниз. Скрылся.
— Эй! Китаец!
Сверху с берега кто-то выстрелил. Очень близко.
— Ой, барыня ! — крикнул извозчик.— Ты как себе
хочешь, а я тут стоять не стану. Я багаж твой на бе
рег выгружу, а ждать тут не стану.
— Подожди немножко, голубчик! — попросила
я.—Я тебе заплачу. Сейчас придут мои знакомые.
Мы сговорились.
— Ни за какие деньги ждать не стану. Не слыши
те, что ли? Стреляют. Гужи срежут, лошадь уведут.
Я тебе багаж выгружу, и сиди, коли хочешь, хоть
всю ночь.
Я еще повертелась на берегу. Ни души. Покричала китайца. Темнеет.
Опять выстрел, и зашуршал камушек недалеко от меня.
Извозчик решительно слез с козел и стал стаскивать чемодан.
Что я тут буду делать одна на берегу? Ясно, что «Шилка» сегодня не двинется. Ни огня, ни команды на ней не видно. Но где же X.? Может быть, заехали ко мне в «Международную» или прислали туда записку…
За двойную плату извозчик соглашается отвезти меня обратно. Теперь, если придется снова ехать на пристань, у меня еле хватит чем заплатить.
Гостиница погружена в полный мрак. Только внизу, в вестибюле и в ресторане, кое-где светя-гся лампочки.
— Никто не приходил? Не присылал за мной?
Никто, ничего. Тишь, гладь, божья благодать.
Хочется есть, но боюсь тратить деньги.
Остаюсь внизу, в вестибюле. Неприятно идти одной по пустым коридорам. Достаю какую-то уютную книжку, кажется, Ибсена, и сажусь поближе к лампе.
К судьбе своей у меня полное равнодушие. Ни тревоги, ни страха. Сделать все равно ничего не могу. Проследила мысленно свой странный путь из Москвы все на юг, на юг, и все не по своей воле. Явился перст судьбы в образе Гуськина, ткнул меня.
«Поездка всего на один месяц. Несколько вечеров с валовым сбором, и вот вы уже дома, и вот вы уже спокойны. Что-о?»
И вот качусь вниз по карте, и гонит меня судьба,
куда хочет, и докатила до самого моря. Теперь захочет — в море загонит, захочет — по берегу покатит. В сущности — не все ли равно?
Подошел официант. Официантского в нем осталось только крахмальная манишка с черным галстуком. Фрак заменил рваный пиджачок.
— Повар хочет, чтобы вы покушали,—сказал он.
— Ну что же, раз повар хочет — покоримся пова-
РУ-
— Обед все равно готовили. Суп есть, баранина,
компот.
— Ну вот и отлично.
Он накрыл передо мной столик и принес суп. Подавая, оглядывался, прислушивался, заглядывал в окно. Потом исчез.
Я ждала, ждала и решила пойти на разведки. Заглянула в буфет.
— Где тот лакей, что мне обед подавал?
— Лаке-ей? —спросил чей-то голос из темного угла.—Сбежал твой лакей. На улице стреляют. Скоро Молдаванка сюды нагрянет. Сбежал как прихвостень капитализма.
Я вернулась в вестибюль.
Там металась от окна к двери, от двери к лестнице высокая молодая дама. Увидя меня, она быстро подошла.
— Ваша комната номер шестой? Мы с братом в том же этаже, но на другом конце коридора. Так мы вот что придумали: все двери в коридор мы зароем на ключ, а внутри оставим сообщение. Если станут ломиться к вам первой, то вы бегите по комнатам и запирайте за собой дверь. Если начнут ломиться к нам, мы побежим таким же путем к вам.
— А вы думаете, что будут ломиться?
— Ну конечно.
И опять знакомая фраза:
— Молдаванка вооружена и ждет, когда последний патруль уйдет, чтобы ринуться сюда и в «Лондонскую». Они воображают, что здесь спрятались буржуи и капиталисты.
— Может быть, нам лучше куда-нибудь уйти?
— А куда вы пойдете? Ночь. Слышите? Стреляют… А куда вещи денете? Да и кто вас ночью пустит? Э, мы уже все обдумали. Будем тут отсиживаться. Это ваш багаж?
-Да.
— Не советую тут оставлять.
Она обернулась и сказала шепотом:
— Отельные хлопцы, которые здесь остались,—с
ними заодно. Порядочные все сбежали. Ну, так мы
с братом пойдем наверх запирать двери.
Она убежала.
Как все это скучно — скучно! Как все это надоело! Право, даже пожалеешь, что прошло то первое время, «весна» революции, когда мелкой дрожью стучали зубы, когда, замирая, прислушивались, проедет грузовик мимо или остановится у ворот, когда до тошноты билось сердце под удары прикладов в двери.
Теперь все привычно, все скучно до омерзения. Грубо, грязно и глупо.
Но куда, однако, девались X.? Почему он не забежал, не дал ничего знать? Может быть, «Шилка» уйдет утром и они еще уведомят меня…
— Надежда Александровна!
Инженер В. Углы рта опущены, дышит тяжело — сейчас заплачет.
— Что случилось? Как вы сюда попали?—удив
ляюсь я.
— Меня подло обманули. Мне обещали пропуск
на «Корковадо», я прождал весь день и ничего не
получил. Все меня бросили… как со… со… ба-ку-у-у.
Он высморкался и вытер глаза.
— Я ,не могу больше быть один. Я пришел за ва
ми. Отчего вы не уехали?
— Я жду Х-ов. Мы должны были встретиться на
пристани в восемь часов и вместе погрузиться на
«Шилку». Может быть, они еще приедут за мной?
— X.? Вы ждете Х-ов? Да ведь они уже уехали!
— Куда? Как? Почем вы знаете?
— Да я встретил их сегодня вечером. Они ехали
с багажом на «Кавказ». Едут в Константинополь.
— Быть не может! И ничего не просили передать
мне?
— Нет, ничего. Они очень волновались и спеши
ли. На ней была ваша меховая накидка — помни
те?—ей было холодно, вы ей дали надеть. Да, да,
они уехали в Константинополь.
Я молчала, ошеломленная, и вдруг, не знаю почему, вся эта история показалась мне ужасно смешной.
— Чего же вы смеетесь? — ужасался В.—Они же
вас надули. Передумали и даже не дали знать.
— Вот это-то и смешно.
В. схватился за голову.
—Она смеется, когда я в жалком отчаянии! А что будет с моей девочкой! Маленькая моя Лелю-ся, Лелюсевич мой!
— Так девочка же ваша сейчас в полной безопас
ности в деревне. Чего же вы убиваетесь?
— Я так одинок, так ужасно одинок! Как со… со-
ба… а…
— Не вспоминайте вы, ради бога, собаку, а то
опять разреветесь.
— Умоляю вас! Едемте со мной на «Шилку», у ме
ня есть два пропуска. Выдали на меня и на жену.
Я проведу вас как жену. Умоляю! Я не могу больше
оставаться один. Я с ума сойду.
— А разве «Шилка» уйдет сегодня?
— Да, часов в одиннадцать. Так мне сказали.
— Тогда едем. Я согласна.
— Ну как же я рад! Это ваш суп? Я его съем. Бо
же мой! Ведь, может быть, придется умирать голод
ной смертью! Теперь я бегу за извозчиком, чемоданы
со мной, я весь день вожу с собой. Бегу! Ждите!..
Ну, на этот раз, кажется, выберусь. Чемоданы В. здесь. Если забудет меня, так чемоданы вспомнит.
Решила предупредить о моем отъезде даму, с которой условились спасаться друг к другу.
Поднялась наверх, прошла по темному коридору, шурша раскиданной бумагой, путаясь в обрывках веревки, стучала в двери, кричала: «Это я! Я уезжаю!»
Никто не отозвался. Либо они не верили моему голосу, либо сами удрали куда-нибудь и спрятались в другом месте, оставя меня одну справляться с разбойниками.
Спустилась вниз.
В. уже ждал меня и волновался, думая, что я сбежала. Он дико боялся остаться один.
— Ну, едем.
Поехали по темным улицам к пристани.
Кое-где вблизи постреливали. Зато издали доносилась уже совсем серьезная пальба.
Спустились к морю. Вот она, «Шилка». По ней бродят огоньки. Значит, там люди?
Подъехали ближе.
На пристани народ, сундуки, узлы, чемоданы. Прилажены сходни. Наверху белеет морская офицерская фуражка.
— Идем скорее! Идем скорее! — торопит В.—
Захватят все места. И не отставайте! Я боюсь быть
один!..
Какое счастье, что у него вдруг объявился такой удобный для меня психоз. Иначе сидеть бы мне в Одессе…
— Идем! Идем!
17
Странный корабль.
Не слышно на нем капитана,
Не видно матросов на нем…
Темно. Электричества, очевидно, тоже на нем нет.
С тихим гулом ползут по трапу пассажиры. «Шилка», очевидно, без груза — ватерлиния видна над водой и трап круто подымается с берега.
Ни суетни, ни истерической нервозности в толпе не заметно. Все как-то настороженно тихи. Деловито шепчутся. Изредка только прорывается негромкий окрик: