с подлеца директора.
- Куда же ты подался?
- Тебе в жизни не догадаться!.. Прямым ходом в монастырь.
- В монастырь!
- На другой же день я стал братом добромильских отцов униатов.
-Возможно ли? - вскричал Гракх, разражаясь хохотом.
- На мое счастье, как раз в это время умер монастырский эконом, а почтенные отцы заключили по моей физиономии, что я должен разбираться в съестных припасах и сумею заменить им покойника.
- И приняли тебя в свое лоно, тебя, величайшего из еретиков на земле!
- Приняли без лишних слов и церемоний. Я облачился в униатскую рясу, получил имя отца Пантелеймона и стал вице-губернатором монастырской кладовой, монастырских конюшен и свинарников.
- И дал монашеский обет?
- Только этого не хватало! Сперва надлежало выдержать обет послушания.
- И на этом твоя монашеская карьера закончилась?
- Более или менее. Тихая, спокойная монастырская жизнь с ее строгими правилами - это не по мне. Смейся, не смейся, но я свято верю в поговорку Nomen et omen. Меня зовут Дамазий Чоргут, и разве ты не чувствуешь, что в самом звуке этого имени слышится что-то ненадежное, непостоянное, авантюристическое.
- Стало быть, послушный этому звуку, ты удрал из монастыря? - смеясь, прервал его Гракх.
- В одно прекрасное утро я добрался до своего старого платья и исчез без вести и следа.
- И куда ты убежал?
- В Пшемысль, прямо на площадь, где набирали рекрутов. Я вступил в войско.
- Ты служил?
- Целых четыре года. Раз я был даже фельдфебелем, дважды капралом, но всегда спустя какое-то время должен был начинать свою карьеру de capo, то есть с простого солдата,- ответил Катилина со своим грубоватовеселым смехом.
- Как, ты трижды был разжалован?
- И, не пожелав терпеть подобную обиду в четвертый раз, решил покинуть армейские ряды.
- Ты дезертировал? - вскричал со страхом Гракх.
- За кого ты меня принимаешь? Существуют и другие способы уволиться из армии.
- Итак, ты освободился легально?
- Разумеется. У меня разболелась, видишь ли, грудь, я страшно охрип, так что еле-еле мог говорить и, пролежав несколько недель в германштадском госпитале, получил наконец долгожданное увольнение. И теперь я штатский.
Гракх молчал, о чем-то задумавшись.
- Ты скорбишь по поводу моей неисправимости, верно? - весело продолжал Катилина.- Оставь. Ты знаешь, у меня нет никого на свете, мои родители умерли, когда я был еще в пеленках, а родственников, сколько живу, до сих пор ни один не объявился. Видно, сама судьба определила мне путь искателя приключений. Это, может, и опасный путь, но не для человека, которому, даже если бы он хотел, нечем рисковать кроме как своей нищенской жизнью, а он ею нисколько не дорожит.
Гракх ничего не ответил, только еще глубже задумался. Катилина пожал плечами, втянул в себя огромный клуб дыма из своей еще недокуренной сигары и нетерпеливо заерзал в кресле.
- Я свое сделал,- буркнул он погодя,- рассказал тебе мой curriculum vitae, теперь твой черед.
- В самом деле, я тебе это обещал,- ответил белокурый юноша меланхолическим тоном.- Ты знаешь, между нами существует своеобразное сходство.
- Сходство? - удивленно воскликнул Катилина.
- Я, как и ты, совсем один на свете!
Катилина громко рассмеялся.
- Ты великолепен, мой дорогой! Один-одинешенек с миллионным состоянием! Боже, да захоти ты только, тебя мигом окружит толпа родственников, знакомых и приятелей, более многочисленная, чем все потомство Авраамово.
Гракх нахмурился.
- Миллионное состояние, миллионное состояние - вот что у всех на устах,- воскликнул он с горечью.- А знаешь ли ты, что это миллионное состояние влечет за собой миллионы неизвестных тебе доселе забот, мучений, неприятностей, что это…
- Подожди, сделай милость,- прервал его Катилина.- Я тебя не узнаю и не понимаю. Ты, ты жалуешься на бремя богатства?
- Отчего именно это тебя удивляет? - спросил Гракх с нескрываемым неудовольствием.
- Но помилуй, вспомни, за что тебя в школе прозвали Гракхом, по имени величайшего римского трибуна.
- За то, что в наших беседах и диспутах я всегда выступал в защиту униженных, как трибун убогих и обездоленных…
- И неумолимый враг, непоколебимый противник богатства, или, вернее, дурного пользования богатством.
- Я и сегодня такой же! - с гордостью вскричал Гракх.
- В таком случае не пойму, какие заботы, мучения, неприятности может доставлять тебе твое словно с неба свалившееся богатство. Некогда ты метал громы и молнии на дурное использование достояния, строил всякие планы, развивал всякие теории, как следует пользоваться дарами судьбы. За чем же дело стало? Претворяй в жизнь свои давние мечты, осуществляй прежние желания.
Гракх с силой потер лоб.
- Верно,- вскричал он,- я возмущался богатыми эгоистами, осыпал бранными словами и проклятьями богачей, пренебрегающих общественным благом, я и теперь с гордостью признаю все это.
- Гм, гм,- проворчал Катилина, пожимая плечами,- в толк не возьму, к чему ты ведешь.
Гракх неожиданно успокоился.
- Я хотел только сказать,- произнёс он гораздо спокойнее,- что одно дело фантазировать и строить теории, а другое - проводить их в жизнь.
Катилина начал насвистывать какую-то веселую мелодию.
- Поздравляю,- сказал он подчеркнуто насмешливым тоном,- разбогатев, ты на двадцать шестом году жизни приобрел опыт, которого в нищете не достиг бы и к шестидесяти годам.
Гракх гневно топнул ногой.
- И этот меня не понимает,- воскликнул он с горечью,- и этому кажется, что, чудом приобретя богатство, я отрекся от своих прежних принципов, прежнего образа мысли, от души своей, от самого себя.
- Ну что ты плетешь! - с величайшим хладнокровием прервал его Катилина, протянув ноги до середины комнаты.- Если бы я так думал, то наверняка не чувствовав бы себя так свободно в твоем обществе.
Гракх задумчиво уставился в потолок.
