Поняв это, она поняла и другое — пусть она не добилась успеха в попытке воссоединить Генри с его отцом, провалом ее американская миссия не закончилась. Ничто в этой жизни не может быть совершенным, полный успех недостижим, — но чаще всего мы вполне можем удовольствоваться и меньшим, и, вероятно, это — один из основных уроков в нашей жизни. Вот и сейчас — малыш Генри был вне досягаемости мерзавцев Гассетов и получил приемных родителей, которые его полюбили и помогут ему вырасти хорошим человеком; а сама она узнала и полюбила новую страну и новый народ. Безусловно, жаловаться на судьбу, получив от нее такие подарки, было бы черной неблагодарностью. Шрайберы счастливы, счастлив Генри, — да как смеет она, Ада Харрис, чувствовать себя несчастной только потому, что не сбылась буквально ее тщеславная мечта?
— Вот что, Ада Харрис, — обратилась она к себе, — стыдно тебе должно быть! Разлеглась тут, валяешься, словно тебе делать больше нечего! — и уже вслух позвала: — Ви!
Миссис Баттерфильд, чуть ли не прыгая от радости, влетела в комнату подобно ликующему гиппопотаму.
— Ты меня звала, милочка? — пропыхтела она. — Слава тебе, Господи, — да ты снова на себя похожа!
— Дорогая, как насчет чашечки чаю? — сказала ее подруга. — Мне пора вставать.
Очарование раннего нью-йоркского лета, с девушками в легких летних платьях, парками в цвету и ясным солнечным небом сменилось тяжкой сырой жарой июля. Домашнее хозяйство Шрайберов работало как часы — прислуга, обученная миссис Харрис, не знала упущений. Формальности усыновления Шрайберами Генри были завершены, и мальчик полноправно водворился в их дом. Близились два события, по поводу которых надо было что-то предпринимать. Первым был сезон отпусков, когда происходит массовый исход нью-йоркцев из потного, задыхающегося города в горы или на побережье, а вторым — семнадцатое июля, дата истечения срока виз миссис Харрис и миссис Баттерфильд.
Мистер и миссис Шрайбер долго обсуждали этот вопрос между собой, и вот как-то вечером миссис Харрис с подругой попросили зайти в кабинет хозяина, где супруги сидели рядышком с важным и озабоченным видом.
— Дорогие миссис Харрис и миссис Баттерфильд, — начала миссис Шрайбер, — присядьте, прошу вас. Нам надо кое-что обсудить.
Англичанки переглянулись и осторожно присели на краешки стульев.
— Мы с мистером Шрайбером, — продолжила хозяйка, — сняли на лето небольшой коттедж у моря в штате Мэн. Мистер Шрайбер очень устал за несколько месяцев работы по реорганизации его компании, и мы хотели бы просто отдохнуть в покое, без всяких особенных развлечений. Мы, безусловно, можем оставить квартиру на прислугу, но, возможно, вы согласились бы поехать с нами в Форест-Харбор, приглядеть за Генри и нами?.. Мы, право, были бы счастливы…
Подруги опять переглянулись, и мистер Шрайбер поспешно сказал:
— О визах не беспокойтесь — вам их продлят еще на полгода, у меня есть связи в Вашингтоне. Я это в любом случае намеревался сделать.
— А осенью, когда мы вернемся в Нью-Йорк, — продолжила его жена, — вы, может быть, останетесь с нами еще на некоторое время… — и быстро добавила: — Признаться, мы надеялись уговорить вас остаться с нами навсегда. Понимаете, Генри вас обеих любит, и — и мы тоже, и потом — я хочу сказать, мы обязаны вам и вряд ли когда-нибудь сможем рассчитаться с вами за все, что вы для нас сделали. Если бы не вы, у нас никогда не было бы Генри, а он уже значит для нас больше, чем мы могли бы выразить словами. Господи, да мы просто не хотим расставаться с вами! Вам не надо будет много работать, и вы сможете жить с нами. Вы останетесь? Вы поедете с нами в Мэн?..
В наступившем молчании подруги переглянулись в третий раз, и подбородки миссис Баттерфильд задрожали; миссис Харрис, однако, как и подобает капитану команды, сдержалась — хотя и ее тронула просьба хозяйки.
— Господь вас благослови за вашу доброту, — промолвила она, — мы с Вайолет только об этом и говорили в последние дни. Нам так жаль — но мы не можем остаться, правда не можем!
Мистер Шрайбер был весьма удивлен.
— Говорили в последние дни?.. Но ведь мы вам только что это сказали. Мы и сами-то не знали буквально до вчерашнего дня…
— Но мы видели, к чему всё идет, — объяснила миссис Харрис. А миссис Баттерфильд вытерла глаза уголком фартука и пробормотала: «Милые, добрые люди!..»
— Вы хотите сказать, что знали про дом на побережье и про то, что мы попросим вас поехать с нами? — удивленно спросил мистер Шрайбер.
Миссис Харрис безо всякого смущения пояснила:
— Ну, в доме новости не утаишь. У стен, как говорится, и то уши есть. О чем еще говорить в общей гостиной на нашей половине, как не о том, что делается на хозяйской?..
— Так вы не останетесь? — спросила миссис Шрайбер с несчастным видом.
— Голубушка, — мягко сказала миссис Харрис, — чего бы мы только ни сделали, чтобы отблагодарить вас за то, что вы были так добры к нам и за то, что вы дали Генри дом и шанс в жизни!.. Но мы все обсудили — мы не можем, просто не можем.
Видя, как расстроилась его супруга, мистер Шрайбер спросил:
— Но в чем же дело? Вам не нравится Америка?
— Боже упаси! — воскликнула миссис Харрис. — Тут чудесно! Наверно, во всем мире лучше места не найти — правда, Ви?
Взволнованная миссис Баттерфильд могла лишь покивать в ответ.
— Но что тогда? — настаивал мистер Шрайбер. — Если дело в деньгах, мы могли бы…
— Деньги! — замахала руками миссис Харрис. — У нас их уже больше чем нужно! Мы не возьмем у вас больше ни пенни. Просто — просто мы соскучились по дому.
— Соскучились! — эхом повторил мистер Шрайбер. — Но у вас тут есть всё! В чем дело?
— Вот именно, — попыталась объяснить миссис Харрис, — у нас есть всё. А мы скучаем по малости, которая была у нас дома. Нам пора. Мы — мы должны ехать.
И неожиданно, так, словно эти слова вырвались из самой глубины ее сердца, она воскликнула:
— Пожалуйста, не просите нас остаться и не спрашивайте, почему мы хотим уехать!..
Ну как могла она объяснить — даже Шрайберам, которые сами жили в Лондоне и любили его, как хочется им вернуться в этот огромный, неспешный, широко раскинувшийся серый город, где они родились и прожили всю жизнь?
Стеклянные громады нью-йоркских небоскребов уводили ваши глаза к небу, непередаваемый и неповторимый уличный шум, непрестанное движение в каньонах улиц будоражили и волновали, роскошные и яркие театры, магазины и супермаркеты поражали воображение. Но как объяснить тоску по серым и бурым зданиям, которые бесконечными рядами теснились вдоль улиц, по этим улицам, вливавшимся в маленькие, уютные тихие площади, обсаженные деревьями, или по другим улицам, где каждый из домов[7] был выкрашен в свой цвет?
Как объяснить друзьям, что они соскучились по спокойной и уютной, хотя и далеко не красивой лондонской улочке Виллис-Гарденс, по цоканью копыт лошади цветочника в утренней тишине, по улочке, где даже проезжающее такси становилось почти событием?
Могли ли сравниться суета, шум и спешка делового, сияющего неоном Нью-Йорка, в котором им повезло прожить полгода, с удовольствием от чашки чая на тесной кухоньке лондонской полуподвальной квартиры?
И уж никак нельзя было, не обижая Шрайберов, сказать им, что подруги соскучились по своей работе в качестве приходящей прислуги.
В Лондоне каждый день приносил что-то новое — приключение, сплетню, слух. Случалось хорошее и плохое: подруги радовались и огорчались, обсуждали своих клиентов. А их у каждой было не по одному и не по два, а не меньше чем по дюжине — каждый со своим характером, темпераментом, со своими жизненными обстоятельствами, надеждами, тревогами, проблемами и устремлениями, провалами и победами. Каждому уделялось по часу-два (не каждый, конечно, день). Поэтому у каждой из подруг было, можно сказать, не по одной, а по целой дюжине интересных жизней — ведь их клиенты доверяли им все свои секреты, как водится это между лондонскими приходящими уборщицами и их нанимателями.
Какова новая девушка майора Уоллеса — как он уверял, его кузина, только что из Родезии, хотя уж кто-кто, а миссис Харрис точно знала, что майор только позавчера познакомился с ней в «Антилопе»; с какими новыми причудами и требованиями графини Вышинской придется бороться — весело, но бескомпромиссно; — все это было интересно. А если, к примеру, «Экспресс» публиковал пикантную скандальную историю о том, как лорд Какеготам был застигнут супругой весьма ин флагранте[8] с Памелой Такойто посреди пальм в кадках на майской ярмарке, — на другой день, убираясь у миссис Ффорд Ффулкс, известной своими двойными «Ф» и остроумием разведенной светской дамы, которая не пропускала никаких интересных событий, миссис Харрис имела возможность выслушать историю со всеми подробностями и в том виде, в каком она имела место в действительности, а не в том, в каком были вынуждены изложить ее связанные условностями и цензурой светские хроникеры.
